– Да, – пробежалась она глазами по серым листам. – Всё правильно, хорошо написали.

Она молча посмотрела на меня и сжала губы в морщинистый красный бант.

«Сейчас что-то скажет», – подумал я. Что-то, что прояснит весь этот кошмар.

– Он пёк отличные лепёшки, – наконец выдавила она из себя, – никто такие не пёк.

– Хорошо…

– Очень вкусные.

– Отлично!

– И раздавал их бедным.

– Добрейшей души человек!

– Хотя мы сами были бедны.

– Охотно верю, но, госпожа Селим, вы же понимаете, что обычным пекарям не пишут некрологов на первых страницах центральных газет.

– Но он был очень хорошим пекарем и хорошим человеком, мой муж – хороший человек, – возмутилась пожилая женщина.

– Я понимаю. А больше он ничем не занимался?

Она задумалась.

– Он вязал корзины.

– И всё?

– И жарил мясо, баранину.

– Понятно. И всё?

– И всё.

И всё, что мне удалось разузнать. Тот, кто подменил некролог, скорее всего, нашёл этого Селима в списке умерших в тот день и заменил его смертью смерть мистера Кларка.

Итак, у меня нет нужной газеты, нет доказательств, нет ни одного человека, кто не счёл бы меня сумасшедшим, есть лишь один бредовый день.

– А я тебе говорю, что этот парень умер двадцать лет назад, понимаешь! – тыкал я стаканом виски в бармена. – А три дня назад он умер опять!

Бармен с привычно равнодушным взглядом тряс свой шейкер и, открутив крышку, разлил коктейли по бокалам. Я сделал ещё глоток, потом ещё, и ещё, и осушил стакан.

– Я ведь не сошёл с ума, понимаешь, – крикнул я тому, чья профессия была всех понимать, – я помню эту могилу, я видел её, вот как тебя…

Он кивнул.

Я попросил добавить ещё.

– Если бы я только мог доказать, не им, – я показываю в толпу, – себе! – Он кивнул в ответ, оценивая мою некондицию, налил ещё, я выпил всю залпом. – Мне главное разобраться во всём самому. Кто-то следит за нами, – я перешёл на шёпот, – кто-то меняет мир, но мы не замечаем ничего. Мы не заметим, даже если завтра проснёмся в другом месте, а вот если я обсчитаю тебя или ты меня, вот это мы не пропустим, это мы запомним на всю жизнь, а этого Кларка никто, кроме меня, и не запомнил…

В голову ударило жаром, заволокло пьяным туманом, или это был местный кальян… Всё поплыло перед глазами, и бармен, и стаканы, и бутылки позади него. Этот бар был недалеко от редакции, мы зависали здесь по выходным или в дурацкие дни, запивая свои провалы.

– Ему больше не наливать! – сказал знакомый женский голос.

Виктория. Ммм… я любил наблюдать за ней. Она была хороша. Мы работали вместе уже добрых… нет, не добрых лет двадцать. Когда-то она вышла за Стива, но они потом развелись. Я бы к ней сейчас подкатил, если бы умел это делать.

– За что пьёшь, Керри? – крикнула она мне в ухо.

– За вот это! – дал я ей распечатку.

– Кто-то умер? – пробежалась она по статье.

– Ага! Двадцать лет назад!

– Пекарь?

– Да нет! Это не тот некролог! – я уже чуть не плакал. – Я писал другой. А этот писал не я.

– Но тут твоя фамилия…

– Все равно не я! Ты помнишь Питера Кларка?

– Кого?

– Его сбила машина.

– Когда?

– Давно! В 2018 году, а недавно он умер опять!

– Ты пьян, Керри?

– Может быть, но это ничего не меняет. Так ты помнишь его или нет?

– Кого?

– Питера Кларка. Это был мой первый некролог… Он умер дважды, тогда и сейчас.

– Ты хочешь сказать, он воскрес? – ухмыльнулась Виктория. – Люди не воскресают, Керри, а вот ты мертвецки пьян! Тебе нужно проспаться. И не забудь, завтра планёрка.

– К чёрту планёрку! Так ты ничего не помнишь?

– Прости, – поцеловала она меня в щёку и, взяв бутылочку пива с собой, вышла из бара.

Раньше бы я проводил её взглядом, смотря на её округлые бёдра, но сейчас я смотрел лишь на старого пекаря с лепёшкой в руках.

– Откуда ты взялся, чёрт тебя подери?

Я стою посреди незнакомой улицы, возле дома, который долго искал. Мне необходимо здесь быть и предотвратить страшное. Я прихожу сюда часто и стою подолгу, жду, пока это опять не случится, и оно случается опять, и я ничего сделать не могу. Небольшой дом с белыми стенами и звенящей штукой над дверью освещался утренним солнцем. Сердце колотится, ноги дрожат, меня лихорадит. Жду, когда он придёт.

Вот он – человек странно одет, его вид нелеп, походка тоже, он не уверен, но это не помешает ему убить. Он подходит к этому дому и встаёт у высокой двери такого же высокого забора. Стучит.

– Эй! – я стою рядом и кричу ему прямо в ухо, но он не слышит меня. Я хочу оттолкнуть его, сделать хоть что-то, но между нами словно невидимая стена, и пробить её невозможно.

Дверь дома открылась.

– Нет, господи, нет! Иди в дом! Иди обратно! – я чуть не срываю голос, но не могу докричаться.

Из дома выходит пацан лет пятнадцати, может, чуть больше, я не могу его разглядеть, всё будто в тумане. Он идёт нам навстречу.

– Не открывай!

Я уже охрип, но они не слышат меня. Никто не слышит меня, как бы я ни кричал. Парнишка подходит к калитке.

– Иди обратно, твою мать!

Наклоняет ручку двери…

– Не открывай! Не открывай!

Странный тип в спортивных штанах и пыльном свитере держит пистолет за спиной. Я не вижу его лица, я почти ничего не вижу.

Всё покрывается сплошным туманом. Всё сжалось внутри.

– Не стреляй!

Дверь открыта.

Они видят друг друга. Не говорят ничего. Только я надрываюсь, как псих, на последнем своем издыхании. Этот тип достаёт пистолет, думает пару секунд и…

– Не стреляй!

Выстрел.

Стекленеют глаза, искривляется рот, парень падает лицом на землю.

Человек не оборачивается, не смотрит на меня, и я не могу его разглядеть, всё застыло в немой картине, только звук выстрела эхом по городу. Всё сжимается – и улицы, и дома, всё давит и идёт на меня. Голова раскалывается на части.

Я проснулся в бреду.

Лежал в мокрой от пота постели и не мог вздохнуть. Лишь запоздалым призрачным эхом, от виска к виску был слышен протяжный выстрел.

Всякий раз, засыпая, я думал, что мне сделать во сне, чтобы исправить исход, и каждый раз сделать ничего не могу. Всё будто и должно так быть и нет другого пути. Откуда я это помнил? Где это видел, если этого парня я не знал никогда? А я точно его не знал. Я перебирал фотоархивы, свои и знакомых, и даже дальних родственников, но не нашёл ничего. Его не было в моей жизни. Я судорожно вспоминал, не писал ли когда об убийстве подростка, но нет, на свои статьи у меня отличная память, ничего такого я не писал. Я даже ходил к мозгоправу, это был странный опыт, перебрав все варианты, он спросил – не хотел ли я когда-то убить себя. Нет, чёрт возьми, этот парень не был мной. Не то чтобы я любил свою жизнь, но и прощаться с ней не спешил.

Я испробовал немало таблеток для спокойного сна. От них не было толку, после них я видел всё то же, лишь в замедленной съёмке. Так было лишь хуже, кошмар растягивался во времени, а исход был один. Я перестал их принимать.

Жар бил по щекам, сердце заходилось в нарастающем ритме, не давая прийти в себя.

– Проснулся? – голос матери. – Что-то приснилось?

Она звенела посудой на кухне.

Я хотел прийти в себя и успокоить дыхание, этот проклятый сон снится мне несколько лет. Кто-то убивает подростка, и я не могу тому помешать.

– Если бы ты, наконец, женился, то мне не пришлось бы ехать несколько остановок, чтобы готовить тебе суп, – мама вышла из кухни. – У тебя была бы жена и дети…

– Ради бога, мам, не начинай.

Я уже два дня как валялся в постели, и два дня как сходил с ума от всего этого бреда.

– Я и не начинаю, – она поставила тарелку на прикроватный столик. – Где ты вообще мог так простудиться?