Гештальт черного бога: иранский след
Если мы теперь задумаемся о степени субъектности «князя мира сего» в такой оптике, общей для авраамических традиций, по крайней мере для их внутреннего философского и мистического ядра, мы обнаружим, что сложившаяся картина существенно отличается от греческого видения мира, включая практически все ее версии от элеатов, платонизма и пифагорейства до Аристотеля и Стои. Греческая онтология и космология лежит в основе представления о Царе Мира, но такой фигуры как «князь мира сего», дьявол, эллинская традиция никогда не знала. Кроме того, и в семитской религии, в том числе в иудаизме, Сатана никогда не рассматривался как прямой и радикальный оппонент Бога, восставший на Него и ведущий с Ним войну. Да и власть над материальным миром кого-то еще, кроме самого Бога, иудаизм отрицает. У греков зло есть лишь умаление добра, то есть удаление от Центра в сторону периферии с необходимостью искажает мысль, дух и бытие, но из этого следует только то, что заметив это, разумному существу следует поскорее возвратиться к своему истоку, «познать самого себя» (Γνῶθι σεαυτόν было написано на стене храма Аполлона в Дельфах). И этот путь возвращения (ἐπιστροφή) всегда открыт, хотя не для всех и не всегда прост. Есть и те, кто продолжает по инерции погружаться в материю все глубже и глубже, но в пределе и такой грубый невежа просто превратится в животное, каким он уже по сути и является, упрямо отвергая религию, философию, науку, политику и искусство. Даже если на периферии мира имеет место какой-то сбой, и власть Царя Мира (Активного Интеллекта, Логоса) подвергается искажениям, в античной греческой картине мира нет того субъекта, на кого можно было бы возложить за это ответственность. Разумные существа сами решают, какое направление выбрать – в сторону Ума или в сторону телесной глупости, к высоким идеям или к низким ощущениям. Никто на них извне специально не воздействует. Также в общих чертах дело обстоит и в других традициях, в индуизме или иудаизме. Отсюда и сущность религиозной морали у иудеев: всему человечеству (хотя прежде всего и полнее всего самим евреям) был дан Богом Завет, и теперь только от человека зависит, соблюдать его или нет. И награждать или казнить за последствия такого решения, равно как и приводить приговор в исполнение, будет один судья – Господь Бог.
Иными словами, ни у греков, ни у иудеев[72] нет фигуры, даже отдаленно напоминающей дьявола в христианстве.
Здесь следует поставить вопрос, откуда же тогда он появляется в христианстве, чья религиозная культура, очевидно, является продолжением иудейской и греческой? И здесь только один возможный ответ: этим христианство обязано иранской традиции[73], где фигура второго – черного – бога, Аримана, борющегося со светлым богом Ормаздом за власть над миром (созданным Ормаздом), является важнейшей осью всего религиозного учения, всей философии и эсхатологии. Этим объясняется и ориентированная на конец света и всеобщее воскресение иранская модель линейного времени, полностью отсутствующая у греков, а в иудаизме появляющаяся относительно поздно – в поствавилонский период, и там также очевидны следы сильнейшего иранского влияния (тем более, речь шла о персидской Империи Ахеменидов, гражданами которой стали уведенные в Месопотамию еще халдеями евреи, остававшиеся подданными персов и после возвращения в Иудею, восстановления Иерусалима и возведения Второго храма).
У христианских гностиков иранский дуализм достигает экстремального масштаба, доходя до признания Бога Ветхого Завета «злым демиургом», и в таком качестве решительно отвергается христианской ортодоксией, но сама эта ортодоксия как раз и формируется в споре с гностическими ересями. При этом даже после отбрасывания крайнего дуализма гностиков, роль дьявола как «князя мира сего», «падшего ангела» и важнейшей силы мировой истории, явно присутствующая в самом Новом Завете и довольно детально раскрытая в посланиях апостола Павла, остается важнейшим догматическим положением. Христианский дьявол не тождественен иранскому Ариману, но функционально и структурно весьма близок к нему, с той принципиальной поправкой, что в христианстве речь идет не о «втором боге», а о падшем ангеле, который является творением Божиим, и следовательно, онтологически несопоставим с Богом (что не столь очевидно в зороастризме, и именно это придает этой религии максимальную драматическую и моральную напряженность). Хотя у того же апостола Павла мы встречаем применительно к дьяволу метафорическое, но все же чрезвычайно весомое выражение «бог века сего» (ὁ θεός τοῦ αἰῶνος τοῦτου[74]).
Сатана в иудаизме и близко не стоит к христианскому дьяволу, а у греков отсутствует даже отдаленно похожая на него фигура, если не считать древние мифы о восстании титанов и гигантов против богов Олимпа, имеющих все же совершенно иной статус.
Инфернальный субъект
Обращение к иранской традиции и фигуре Аримана позволяет существенно дополнить образ Царя Мира и его Духовной Империи. Расщепление Метатрона на два аспекта – светлый и темный – дает нам сразу три субъекта:
1. Архангел Михаил, предводитель небесных сил бесплотных.
2. сам Царь Мира, находящийся в средней области сакральной феноменологии.
3. Люцифер, «князь мира сего».
При этом Люцифер локализуется даже не в материальном мире, а за его внешней границей, что можно обозначить как область подматериальности или, по выражению Генона, – инфракорпоральность (подтелесность). В определенном смысле царство Люцифера также скрыто, как и Царство Грааля, но не над материальной зоной (мира Мольк, al-Molk) а под ней. Отсюда латинское название ада – Inferno, то есть то, что находится внизу, «под», Пре-ис-под-няя. И как Царь Мира посылает духовное рыцарство к различным народам и странам, чтобы поддерживать духовный строй цивилизации, Люцифер имеет свой двор и свои «святыни», свои символы и свои учения, которые, как правило, являются перевернутыми в отношении духовного символизма и интерпретируются извращенно. Из этого «двора Люцифера» также исходят влияния и отправляются посланцы с миссией, прямо противоположной эмиссарам Царя Мира. История этой невидимой и нематериальной брани (Царь Мира надматериален, Люцифер подматериален) развертывается в человечестве – в войнах, религиях, философских учениях, в направлениях науки, в политике, в обществе и в культуре. Все материальное всегда объясняется чем-то нематериальным, и даже материализм как философское и идеологическое учение, настаивающее на том, чтобы все выводить из материи, движим темным и совершенно нематериальным духом, павшим и извращенным, влияющим на материальные процессы из-под нижней границы вещества. Поэтому царство «князя мира сего» всегда перевернуто по отношению не столько к Царству Небесному, сколько по отношению к Царю Мира и раю, которым является область его непосредственного светового и вечного господства.
Это царство Сатаны находится не в вещах и не в веществе, а за их внешней границей, и некоторым образом обратно трансцендентно материальному миру. Именно это имеет в виду Генон, когда говорит об открытии «Яйца мира» снизу.
Последняя битва
Эта инфракорпоральная область выглядит как чистая материя или ничто, как тотальный объект лишь со стороны земного (подлунного) телесного мира и человечества, в нем обитающего. Там, по ту сторону материи – и это ярче всего описывает именно иранская традиция – пребывает некий дух, субъект, Ум. Именно он и организует – не по инерции, а с опорой на активную волю – движение истории в сторону ее конца, который самому этому инфернальному субъекту представляется как его победа и успешное построение перевернутого мира. Такой чаемый дьяволом триумф предполагает победу над рыцарями Грааля, остатками традиционного общества и сакрального уклада, построение всемирного государства под началом того, кого исламская традиция называет «святые сатаны» (awliya Ash-Shaytan –
), установление норм, противоположных Империи Духа (демократия, материализм, гедонизм, прогрессизм, технократия, предельный индивидуализм, либерализм и т. д.), и наконец, захват Царства Грааля, свержение ослабевшего Царя Мира и начало штурма Небес.
