Он ушел от Крислина с таким чувством, как будто у него отняли последнюю надежду на то, что разум – основное достоинство мира, в котором он живет. Грэсли пошел к морю, чтобы бушующий там ветер охладил его голову, в которую так и лезли мысли: одна страшнее другой, потому что он не был готов к такому результату. Да, предполагал что-то подобное, но, во-первых, все-таки в западной части, а не здесь, а во-вторых: не до такой степени падения. Шторм на море становился сильнее, можно было подумать, что Грэсли имел к этому какое-то отношение, потому что кипящая в нем негативная энергия, казалось, способна была разворотить горы – не то, что поднять волны. Он ходил по краю берега, принимая на себя эту разъяренную водную стихию. Мокрый, дрожащий от холода, он как будто желал этого сам, чтобы тело его приняло на себя то, что мучило его внутри. Когда-то он любил это море и этот город, и тех, кто в нем жил. А теперь у него осталось только море: оно никак не менялось, оно не предавало его. Да, у Грэсли было такое чувство, что его предали. Хотя, он давно не общался со своими прежними приятелями, так как слишком разные у них были интересы, и не осталось ничего, что могло хоть как-то объединять, разве только воспоминания, но, тем не менее, в глубине души он ощущал себя частью этого пространства, которое сейчас выбросило его из себя – извергло, исторгло. Неужели дело было в Крислине? – думал он. Ведь существуют другие, кроме него, и я не знаю ничего о них, а делаю какие-то выводы. В конце концов, это ненаучный подход. Но эмоции заглушали в нем голос разума. И ощущение собственной беспомощности смешивалось почему-то с чувством вины, как будто от него что-то зависело в тот момент. Что? Как он мог рассказать им о том, что существует интегральное нейропрограммирование, в котором используются разные модели воздействия, например, такие как: передача невербальных сообщений, внедрение изменений в сознание и поддержание мотивированной среды. И в этом задействовано множество знаний: от кибернетики до терапии. Они таких слов просто не поймут, да и не захотят понимать. Множество техник используется как для индивидуальной работы, так и для групповой, благодаря которым индивиды совершают определенные действия: те, которые от них требуются. Кому требуются? – вот вопрос.
Он вспомнил разговор с Мэрдоном перед своим отъездом по поводу программирования, то есть, контроля и влияния, когда он спорил и возмущался подобными методами, даже самой возможности их использования, ибо считал это неэтичным. На что Мэрдон коротко ответил: «Если не мы, то другие…». Теперь он понимал это, взглянув на все иначе: те «другие» действительно существуют и работают в своих интересах, пока Грэсли и такие как он занимаются чистой наукой, как будто она бывает в идеале таковой. Да, способ контроля действий, изучение поведенческих особенностей и их интерпретация, как и выбор путей преобразования действительности – всё это существует и, оказалось, не только в теории. Он прекрасно знал, как ученый, что индивид не может воспринимать окружающий мир объективно, так как пропускает его исключительно через призму своего собственного жизненного опыта, и в связи с этим, установившихся личных принципов, убеждений, привычек, наконец. А если учесть все это и понять: как тот или другой индивид, со свойственными ему особенностями, пропускает через себя информацию. А затем, если сконцентрировать внимание на том, что именно представляет для него особую важность, то, используя определенные приемы, от него можно добиться всего, чего угодно. Но вначале нужно найти эти особенности. Знал он и о том, что ключей доступа к сознанию индивидуумов множество: иногда одна-единственная вещь или брошенная, как будто случайно, фраза, может заставить его совершить нужное действие, которое он вполне примет за свое собственное желание. Даже звуковые и визуальные эффекты способны глубоко вторгнуться в мозг и установить там нужную информацию, и зародить необходимую мысль. Для того, чтобы воспользоваться подсознанием, необходимо лишить индивидуума воли (он вспомнил о манкуртах в этот момент). Конечно, для начала нужно отвлечь внимание, а затем ввести в состояние шока, а после этого под давлением заставить совершать определенные поступки, необходимые для манипулятора. Здесь можно взять для примера то, что происходит на зеркальной планете. Информация передается незаметно, внушая ему направление его поведения, а потребитель этой информации думает, что к этим действием он пришел сам. При полном зомбировании затормаживаются процессы в мозге, какие-то участки его продолжают функционировать в том же режиме, а вот те, которые отвечают за волю и за принятие собственных решений становятся абсолютно бесконтрольными, когда испытуемый выполняет указания, но не может осмыслить полезно это или вредно, то есть, хорошо это или плохо. Но действие, которое запрограммировано, он в любом случае совершит, даже если ему потребуется для этого умереть. Потому что зомби – это индивид с подавленной волей, он не принадлежит себе самому, но понять этого уже не способен.
И Грэсли опять вспомнил кадры того странного шествия, которое он наблюдал, просматривая видеоряд с зеркальной планеты. Да, когда работают сильные эмоции, гораздо проще манипулировать сознанием: чем они сильнее, тем легче, потому что срабатывают предложенные шаблоны, особенно хорошо работающие в толпе: все бегут – и я бегу, все бьют – и я бью, все скачут – и я скачу. Получается так: сначала делаю – потом думаю. Конечно, это же очевидно, что эмоционально включенный в ситуацию индивид не способен оценивать ее адекватно. Противоядие этому – лишь одно: контроль ситуации, когда ты мысленно выходишь из нее и смотришь на все как бы со стороны. Но для этого нужно иметь привычку рационально мыслить.
Да, изменение сознания – это целая наука: нахождение ключа к манипулированию, а так же искусство самого манипулирования, посредством собственного поведения испытуемого, используя при этом любые точки, включая болевые (в психическом смысле), вычленив их из глубины его подсознания, возможно даже при помощи гипноза или другим способом. Тем, кто этим занимается, известны все коды манипулирования и управления реальностью. Значит, Мэрдон был прав, – думал Грэсли, сидя у горящего камина, так как весь промок и продрог после своей прогулки по берегу моря. Его знания впервые не давали никаких практических результатов: у него были только голые факты. Он даже завидовал сейчас тем, кто живет, не зная всего этого и не догадываясь, на что способен разум, если поставить перед ним цель разрушить что-либо, будь то неживое или живое. Может быть, впервые Грэсли ужаснулся тому, что все зависело от того, кто владеет этими знаниями. Увы, сила не имеет сама по себе негатив или позитив – она нейтральна, и только направленная кем-то она может нести или зло, или добро. Точно так происходит с наукой и со знаниями вообще. Разум дан как хорошим, так и плохим, но, к сожалению, подлецы более изощренные в использовании чьих-то идей для своих целей. И пока ты, Грэсли, занимаешься чистой наукой, как ты всегда считал, кто-то уже управляет миром, используя все возможные средства и не озадачиваясь вопросами морали. Он вдруг вспомнил одно изречение, которое именно в этот момент явилось к нему, как ответ на все его метания: «Ты должен сделать добро из зла. Потому что больше его делать не из чего». С одной стороны это попахивало полным отчаянием, а с другой подводило его к заброшенной им теме: перехода негативной энергии в позитивную. Ему приятно было об этом думать так, как приятно бывает мечтать о чем-то, понимая, что это маловероятно, но очень хочется. Подобное как раз было скорее из этой серии. Но для этого тебе потребуется вычленить одно из другого, разделить их. А всегда ли ты можешь отличить добро от зла, если для одних добром является то, что для других является злом? Он вспомнил об этом в связи с просмотром зеркальной планеты, где шла война, в какой-то мере гражданская. Хотя и с вмешательством внешних сил не обошлось тоже. Именно это обстоятельство делало ее более запутанной и еще более трагичной. Ибо добро и зло настолько смешались, что представляли уже из себя нечто неразделимое, как будто спаянное воедино, переплетенное между собой так, что отодрать их друг от друга можно было только с кровью, с мясом, с болью и со слезами. Но сейчас он просто запрещал себе думать об этом. Причиной чему было то, что ища аналогии зеркальной планеты и своей родной, он пришел к неутешительному результату, от которого ему стало страшно, и хотелось куда-то уехать, сбежать, исчезнуть хоть на время. Но где он мог найти такое место, чтобы отсидеться, когда за ним следом неслись его мысли, от которых он не мог избавиться, потому что они требовали от него решения. А его не было. Именно поэтому он уезжал из этого города, из этой непонятной для него жизни, в которой существовали те, кто не знал ни о какой другой, по своей ли воле или по чужой, теперь уже было не столь важно, ибо случилось то, что случилось. И пока он не знал, что делать с этим, ему ничего другого не оставалось, как постараться успокоиться, потому что эмоции – не лучший советчик в таких вещах.
