А недавно у него вышел спор с коллегой Мэрдоном, который подкалывал его, намекая на некую обособленность от коллектива.
– Вот скажи мне – ты индивид или индивидуум? – спросил он у Мэрдона.
– А ты считаешь, что разница столь велика между этими понятиями?
– Пропасть. Что такое индивид?
– Не дури, Грэсли. Я, конечно же, знаю, что это отдельно существующая особь, организм, так сказать, в биологическом смысле.
– Вот-вот – в биологическом. А индивидуум – в психологическом смысле. И это тот, кто обладает только ему свойственными качествами, или, так сказать, характеристиками, и не обязательно внешнего характера, а что особенно ценно – внутреннего.
– Ты, естественно, второе. А я, по-твоему, первое?
– Не я это сказал, Мэрдон, я только задал вопрос. Информация к размышлению.
– Размышляешь у нас ты, Грэсли, а я так: погулять вышел. И вообще это для меня означает – рефлексировать, слишком близкие действия, так как в любом случае заставляют сомневаться и блуждать в этих сомнениях. Я же – прост, как угол дома, – сказал он и, засмеявшись, добавил: такое времяпровождение ближе для философа или для писателя, или для тебя.
Из этих слов Грэсли понял, что задел Мэрдона за живое, чего делать не хотел, но так получилось. А все потому, что тот все время как будто пытался вытащить его из того мыслительного процесса, в котором он пребывал в последнее время, погруженный в себя, словно окружающий мир, в который входил и сам Грэсли, для него не существовал.
Но почему он уделял такое внимание зеркальности своей планеты по отношению к какой-то далекой и чужой, и, может быть, даже чуждой в моральном смысле? И носился с этой зеркальностью в то время, когда остальные не придавали этому особого значения, воспринимая существование её просто как факт биографии, если так можно выразиться о планете. Сам же он хорошо понимал, что с точки зрения теоретической физики, зеркало – это всего лишь предмет, который преломляет лучи и отражает то, что находится перед ним. И всё. Но он чувствовал нутром, что это не всё. Откуда в нем была такая уверенность он не смог бы объяснить сам. Казалось, он знал уже так много о зеркалах, что мог бы стать магистром паранормальных явлений. Однако ему все равно было этого мало, потому что подспудно в нем жило убеждение в существовании некой тайны, которая могла бы объяснить причину того, что происходило на той странной планете и почему это каким-то образом отражается на состоянии его собственной. Да, космическую взаимосвязь никто не отменял, но здесь было еще что-то иное. Если бы он стал транслировать свои мысли вслух, многие сочли бы его неадекватным, мягко говоря. Благо зеркала существовали и здесь, поэтому он мог наблюдать то, как они влияют непосредственно на окружающий его мир, изучая их и даже используя в качестве эксперимента некоторые опыты над самим собой, что случалось с ним не впервой и в других сферах его научной деятельности, касающихся изучения каких-либо психических явлений.
С чем можно сравнить зеркало? – размышлял он, глядя утром на себя, когда умывался, стоя перед ним. Разбрызгиваемая вода каплями стекала по зеркальной поверхности. Он проводил пальцем по капле, следуя за ней вниз. Оно не вбирает воду, но впитывает совсем иначе в себя то, что видит: меня, события, проходящие перед ним. Впитывает, подобно губке, возможно даже мои мысли (об этом я не думал раньше). Да, вначале впитывает, а затем уже отражает. Ведь так работает и наша мысль, то есть, так действует ум: он вначале откуда-то достает что-то – вбирает в себя, а уже после создает это как бы снаружи, раскручивая образ в виде мысли. Это еще похоже на нашу Дневную Звезду – источник энергии, которая тоже вначале впитывает, а затем отражает свет и тепло, то есть, возвращает обратно: отдает то, что взяла. Так просто. Всевидящее око, своего рода, и такое же – зеркало. Эти мысли проходили перед ним, будто картина, которую он мог рассмотреть во всех подробностях. Дело в том, что подобные образы были естественны в его мире, так как и природа, и количество кислорода, и других химических элементов были идентичны той зеркальной планете, а именно, всё было таким же, как там: земля, трава, моря и океаны, горы и даже смена сезонов. Всё было похожим, не считая более высоких технологий и способности использовать свой мозг в большем объеме, так сказать, в расширенном варианте (в процентном отношении). По этой причине Грэсли считал, что если они умнее обитателей зеркальной планеты, то смогут объяснить себе какие-то сложные вещи, и не просто из желания продемонстрировать свой интеллект или свою исключительность, а с пользой для собственной планеты, чтобы не повторять чужих ошибок. Его не устраивало быть просто отражением чьих-то разрушительных действий. Особенно остро для него встал этот вопрос, когда на западной окраине государства, в котором проживал Грэсли, начали происходить странные истории. Но объяснить их никто не мог. А он считал, что понять это можно только в одном случае – обратившись к своему двойнику: к зеркальному отражению, изучив все, что случилось на той планете с опережением во времени, потому что доходящие лучи отражения имеют свою временную длину. И у него появилась надежда на то, что еще есть время остановить, казалось бы, неизбежное. И зеркало – это как дверь в потусторонний мир, то есть, в тот, что находится по ту сторону Космоса. Он знал, что там, следуя тамошним представлениям, некие сущности, именуемые вампирами, не отражаются в зеркале в том мире, к которому они не принадлежат, являясь лишь гостями в нем, поэтому зеркало для них – это всего лишь портал для входа в другой, близкий для них мир. Казалось бы, чистой воды мистика, но почему-то же они в это верят. И можно назвать множество табу, связанных с этим предметом, которые важны для той планеты. Например, нельзя отражаться в зеркале в то время, когда спишь. Они считают, что зеркало в данном случае может сработать как воронка и поглотить спящего навсегда, утащив каким-то образом в себя. Нельзя садиться спиной к зеркалу, не совсем понятно по какой причине, так же как нельзя принимать пищу, глядя в него, нельзя смотреть в зеркало, когда болеешь. И еще множество «нельзя», объяснить которые невозможно, если ты не понимаешь сущности подобных запретов, а ты их не понимаешь, потому что ничего не знаешь о том, что такое зеркало в представлении тех, кто живет там. По их логике, исходящие от того, кто смотрит в зеркало, тонкие энергии как бы отбрасываются обратно от гладкой зеркальной поверхности и этим разрушают защитную ауру, то есть, таким образом – теряется энергия. Также там существует представление о том, что зеркало всё запоминает, запечатлевает то, что перед ним проходит, будь это насилие, убийство или другая негативная энергия – всё остается в нем и может навредить тому, кто посмотрит в него. Грэсли мог бы рассказывать множество историй, связанных с зеркалами, но это не имело смысла, потому что мало что объясняло, а главным являлось то, что ничего невозможно было связать с его планетой, вернее, с поиском выхода из создавшейся ситуации на ней, выхода из этого зеркального лабиринта, состоящего из двух планет. Всё было так далеко, что не соединялось в его мыслях никак. Иногда он впадал в отчаяние и хотел бросить вообще заниматься этой темой: распутывать проблему дальше, чувствуя страх перед зеркалом, как перед тем, чего не мог до конца объяснить самому себе.
Какие-то странные существа двигались в темноте площади с зажженными факелами. Свет от огня падал на их лица, искаженные, искореженные злобой, вернее, животной агрессией разъяренного хищника. Она переворачивала, казалось, все их нутро, потому что эта ненависть горела в их глазах, похожих на волчьи, и таким же был оскал зубов, когда они выкрикивали слова, смысл которых заключался в призывах к убийству. Да, в них выражалось желание смерти каким-то другим существам, физически никак не отличимых от них самих, как показалось Грэсли. К тому же, язык на котором они орали, был похож на язык тех, против кого направлялась их ненависть. Накачивая себя все сильнее и сильнее, они полностью теряли границы вменяемости, потому что толпа имеет такое свойство – превращаться в разъяренную стаю, уподобляясь, тем самым, диким зверям. Но нет, они были хуже и страшнее их, именно по той причине, что внешне еще имели сходство с разумными существами, хотя, самого разума Грэсли там уже не наблюдал. Бой барабанов и ритмичность их шага составляли у него такое впечатление, что это не живые сущности, а роботы – биороботы: настолько они были похожи друг на друга, будто вышли из-под какого-то адского конвейера, начиненные изначально тягой к разрушению и убийству. Словно заложенная в них программа не могла уже сработать в обратном порядке. Они маршировали, вскидывая вверх от плеча правую руку, отчего как будто еще больше воодушевлялись. И казалось, что если бы сейчас перед ними появился один из тех, кого они призывали убивать, то эти монстры, как стая хищников, разорвали бы его на куски, и продолжили бы дальше свое безумное шествие.
