Замповор (заместитель командира части по вооружению и военной технике) направил гранатомёт в полуразрушенный БТР, и мы увидели и услышали эффект того, что только что держали в своих руках. Уши заложило, а машина подпрыгнула, как игрушечная, и загорелась.
– Сегодня какое число, док?
– Двадцать четвёртое июня двухтысячного года.
– Эта дата будет моим вторым днём рождения!
– Наша жизнь от нас не зависит. Предлагаю выпить по стопке спирта с «Бероккой».
«Берокка» – это французские растворимые витамины с апельсиновым вкусом. Нас ими, просроченными, снабжали в подвижном отделе хранения. Они хорошо растворялись в воде и спирте и, как конфеты, приятно шипели под языком. После отечественного обгрызанного мышами «Гексавита» они казались настоящим деликатесом.
В Чечне не знаешь, где подстерегает опасность и какие правила необходимо соблюдать. Можно внимательно смотреть под ноги и перепрыгивать через подозрительные предметы. Можно не выходить из палаточного лагеря. Можно пить горькую. Но ни в одном из этих случаев не будешь по-настоящему застрахован. Жизнь принадлежит или случайному, порой нелепому стечению обстоятельств, или злому року, или…
Днём отец вышел с сыном из ворот госпиталя. Из-за угла выехал грузовой автомобиль «Урал». Сын остался сиротой.
Муж «баловался» на кухне гранатой. Вдову в состоянии острого стресса доставили в реанимацию.
Солдат облагораживал зелёный газон. Кабель высокого напряжения оборвал его жизнь.
В Новогоднюю ночь сигнальная ракета угодила в тело человека.
Перестрелка контрактников в столовой.
Два друга игрались в казарме табельным оружием.
Случайный запуск «мухи» в жилой зоне.
Взрыв «мухи» в оружейной комнате.
Взрыв гранаты в палатке во время отдыха.
Ушёл на рынок за водкой, автоматная очередь в брюшную полость.
Муж перевозил супругу в Дагестан, в родильный дом, ДТП.
Эти события происходили и происходят. К ним прибавляются потери от бандитов и минной войны. Эхо войны стоит над Ханкалой и разносится далеко волнами за её пределы.
Когда от инфаркта умер Николай Васильевич – психоневролог, которого мы запомнили по командировкам в Чечню как жизнерадостного оптимиста, – начальник травматологии Денис М. с сожалением сказал: «А ведь столько хотел сделать! Такие планы были на «гражданке»! И что теперь, для кого эта служба, это постоянное недо- и ожидание чего-то? Не успел…»
ПМ
– Дима, помоги! Обещай, что никому не расскажешь!
– Да, конечно, что случилось?
– Зашёл в туалет, расстегнул портупею, и кобура с пистолетом соскочила вниз. Что делать, не знаю. Комбату рассказать – засмеёт. Солдата попросить – расскажет другим. Дай свой фонарик, пойдём со мной, может, вместе что-нибудь сделаем.
Пятьсот метров до линии туалетов. Ноги то и дело влезают в чеченский пластилин. В одном из них когда-то осталась моя подошва от берца. Каждый шаг сопряжен с вероятным падением. Моросит дождь. В полукилометре работают САУшки (самоходные артиллерийские установки), обстреливая невидимого врага. Отблески выстрелов окрашивают небо в лунные зайчики. На сопках горят нефтяные вышки, и кажется, что там поднимаются маленькие небесные светила – мини-солнышки, которые создают новые галактические системы. Фон, к которому мы привыкли.
Но тут я посмотрел под ноги, и отблеск романтики растаял, как первый чеченский снег, ложащийся на тёплую землю…
– Свети сюда! Вижу, только кончик кобуры торчит. Ещё чуть-чуть, и утонет. А тогда и посадить ведь могут.
– Не достать?
– Нет, глубоко здесь.
– Давай кабину снесем.
– Давай! Я сбегаю за топором в медпункт, чтобы колючку обрубить. А ты пока карауль, чтобы никто не заходил.
Зампотыл окутывал все деревянные строения колючей проволокой, чтобы соседний полк не разбирал их на дрова. В полковой линии укрепления и обороны тыла все строения зияли черными дырами. Наши же регулярно обновлялись и тщательно охранялись пассивными заграждениями.
– Эх, на раз-два взяли!
Кабинка, качнувшись, повалилась в грязь.
– Меня сейчас вырвет.
– Ничего, это бывает.
– Свети в яму! Совсем уже ушло. Всё равно не достаю. Надо чем-то подцепить и поднять.
– Черпак из кухни будет самое то, там и ручка длинная.
– Я схожу, а заодно перчатки хирургические из медпункта захвачу и запасную кобуру.
Подняли. Рвотные позывы буквально душили, пока доставал оружие из кобуры, а потом обмывал его и кобуру раствором хлорной извести. Орудие требовало заботливой прочистки.
– А что делать с черпаком?
– Да положи его в ящик с хлоркой у медицинского пункта, туда никто не заглядывает.
Спустя месяц санитарный инструктор сержант Каткова выполняла приказ комбата по проведению санитарно-гигиенических мероприятий. Солдат-срочник носил за ней ведро с разведенной хлорной известью, а она поливала этим же черпаком стены дощатых заведений задней линии.
– Каткова, ты откуда черпак взяла? – спросил у неё вездесущий зампотыл.
– Это медицинский черпак! Он в ящике с хлоркой лежал.
– Посмотри, на нём по-русски вырезано и выжжено: «второе блюдо».
– Ну и что?! Я уже им второй месяц хлорку разливаю.
– Я приказываю вам, сержант Каткова, вернуть черпак на кухню.
– Ты на меня не кричи, Игорёк! Я выполняю приказ комбата! Видишь, борюсь за чистоту.
– Я выполняю приказ министра обороны: личный состав должен быть сыт и одет. Так что давай, возвращай.
И санинструктор медицинского пункта выполнила приказ зампотыла.
P.S. Наличие постоянно носимого оружия только усложняло мирную жизнь. Его содержание и уход требовали дополнительного контроля и должного внимания. Но в ночное время с ним чувствуешь себя защищённее и увереннее, пробираясь по лужам и рытвинам Ханкалинских полей сквозь осенний тумаа.
* * *
Зимой отмечали день рождения начфина. В палатке играл кассетный магнитофон. Жура пришёл с КП после суточного дежурства сердитый и недовольный.
– Убавьте звук, я спать буду.
– Рано ещё, только восемь вечера.
– Ах, не хотите?!
И табурет опустился на китайский магнитофон.
– Ты что, дурак, твой магнитофон, что ли? Ты даже не складывался, когда мы его на Рампе покупали!
– Сколько он стоит, двести рублей? Возьмите мою тридцатку. И вообще убавьте свет в керосинке.
Я проснулся через час. Алкогольный наркоз прошёл быстро. Палатка мирно спала. Только Дима разгадывал кроссворд в «Спид-инфо».
– Никто не видел пистолет? – повторил я дважды.
Офицеры, проснувшись, отрицательно покачали головами. Подозрение пало на Журу, но тот не отрывал глаз от газеты.
Когда-то Жура уже взял из кошелька пятьсот рублей, а через месяц пропали часы, неосторожно оставленные в бушлате. Это ещё можно было простить и списать на болезнь «клептомания». Но вот оружие…
– Жура, отдай пистолет! – крикнул я.
– Я не брал.
– По-хорошему отдай. Ты же знаешь, что за утерю оружия бывает!
– Да, оружие нынче дорогое, двести баксов, не меньше, ствол стоит.
– Слышишь, гони пистолет!
– Я не брал, можешь посмотреть у меня в тумбочке, в сумке, нет у меня твоего ПМ.
– Ах, так! Тогда буду тебя пытать.
Я, как коршун, запрыгнул на него верхом, вспомнил уроки отчима по самбо и сделал захват руки. От боли у Журы покраснело лицо.
– Под полом посмотри, падла, у крайней к выходу кровати.
– Хорошо.
Я посмотрел, но ничего не нашёл.
– Что ж ты, сука, врёшь?!
– Я же тебе сказал, что дорого будет стоить, не менее трёхсот баксов.
– Ах так, пожалеешь!
Я выполнил удушение, тоже, наверное, вспомнившееся из детства. Пальцы сомкнулись на шее Журы, который, казалось, и не думал оказывать сопротивления.
– Док, может, он действительно не брал! – вступились за соседа начфин и начпрод.
– Задушу!.. Говори, где пистолет спрятал?
