Те, кто озабочен идеей «достоинства», зачастую думают о себе как о моралистах либо гуманистах. Но каждый, кто осмеливается хоть немного думать, знает, что у христианства нет ничего общего с человеческим достоинством — наоборот, христианство стало одной из первых религий, которые решили отомстить сразу всему миру, всей жизни. Для этого нужно было только провозгласить, что человек и весь этот мир изначально порочны. Христианство учило, что тело ничто в сравнении с душой. И христианство якобы имело доказательство этого своего утверждения! Какое доказательство? То, что в мире были скорбь и нищета? Но ведь этот факт никак не подтверждает справедливость вердикта «Виновен!», который апостол Павел вынес всему миру! Что действительно продемонстрировал этот «судебный процесс», так это сущность и характер самого судьи.

Будда, например, видел ту же нищету — но он не объявлял по этому поводу, что мир и человечество суть зла. Его решение было куда более здравым: лечить болезнь.

Так по-разному подходят к одной и той же проблеме сильный и уверенный в себе прагматик и «нищий духом» неудачник. У кого же из них больше достоинства? Кто из них более милосерден? Более щедр?

В словаре понятие мести определено кратко: «Нанесение или причинение ущерба в ответ на причинение ущерба или оскорбление». В чем же заключался тот ущерб, который жизнь причинила Павлу? Чем она его оскорбила? Почему у него развилась такая ненависть к ней? Думается, этим ущербом был сам факт рождения Павла, а оскорблением — его, Павла, слабость. Как в то же время Павел отомстил жизни? Он начал учить людей ненавидеть их собственные тело и разум. И еще он безумно ненавидел женщин.

Кому проповедовал Павел? Тем, кто был слаб. Тем, кто не принадлежал к элите (но к его проповеди прислушивались и те представители элиты, которые были не прочь укрепить свою власть нездоровыми методами). Он проповедовал ненависть и отмщение перед изгоями, преступниками, трусами и теми, кто чувствовал себя слишком слабым, чтобы жить в одном мире со смертью. И они слушали его.

Он обещал им новый мир — «тот» мир после этого, земного, — в котором избранные будут сидеть рядом с Богом и наблюдать за страданиями их врагов. Итак, чему же фактически учил Павел? Отмщению в будущей жизни в обмен на покорность в жизни этой!

Для многих людей настоящий ужас, связанный с упадком христианской религии, заключается в утрате надежды рая и бессмертия. Сам страх потерять рай и вечную жизнь вполне понятен, ибо большинство из нас боится жить с постоянными мыслями о смерти.

Но еще хуже страх вечных адовых мук, основанный на христианской космологии, которая создает непреодолимую пропасть между человеком и Богом. И в создании этой пропасти самое непосредственное участие принимают священники. Человек чувствует себя одиноким, изолированным от своего Бог (Христианская космология во многом основывается на идее точек Абсолютного Начала н Абсолютного конца. Линейное определение времени открывает простор для противопоставления таких абсолютных категорий, как Рай н Ад, Добро н Зло). Чувство одиночества и изоляции требует действия, а результат этого действия (будь хоть оно пугливым поклонением, хоть насилием, направленным против воображаемых недругов) один — опустошенность.

Свою лепту в возникновение страха вносят и понятия абсолютного Добра и Зла. Существует лишь один Добрый Бог и один Злой. У древних греков подобного разделения не существовало. Жизнь была сложной, не менее сложным был и сонм богов. Каждый из них мог вершить добро или зло. Боги не только были способными на все, они были непосредственно существующими — живыми среди живых. Иногда они были настроены дружественно, а порой становились мучителями.

Эллинское мировосприятие не враждовало с реальностью. Жизнь — это континуум, а не набор дискретных категорий. Вместе с тем, монотеизм (особенно в христианском понимании) требует не просто одного Бога, но Бога изолированного от всего и вся. Для монотеиста проблема зла оказывается сложной, «разрешимой» только с помощью веры — то есть в метафизической болтовне.

Монотеизм требует существования не только одного-единственного, изолированного Бога, но и одного типа духа, который «равен в глазах Бога». Греки не считали своих богов равными один другому, как не считали равными всех людей. Существовало множество богов, которому сопутствовало многообразие духа. Люди различались между собой: философ, воин, торговец, земледелец, урод, красавец, благородный гражданин, раб. Переход из одной группы в другую был возможен, но требовал исключительных способностей и активных действий.

Христианская религия разрешила (как ей кажется) проблему неравенства между Божьими тварями, сведя все стандарты к самому низкому общему знаменателю. Каждому верующему втолковывают, что для обретения положения и веса в обществе вполне достаточно тяжкого труда и настойчивости. Но это соответствует истине лишь до определенного предела. Коммунисты поняли это, когда безуспешно попытались создать христианский рай на земле.

Когда я ощущаю радость, окружающие обычно воспринимают меня как доброго человека. Я переполняюсь этим чувством и хочу проявить его вовне. Я даже могу сделать для людей то, чего обычно не соглашаюсь делать. И такие действия воспринимаются другими как доброта. Сама по себе идея переполнения сходна с идеей излучения созидательной энергии Бога, которую провозглашают многие мистики. Иногда, с житейской точки зрения, такое переполнение может быть вредным — например, человек, получивший неожиданный подарок и не имеющий возможности отплатить тем же, может почувствовать себя униженным, — однако это не имеет никакого отношения к самой природе этого явления. Идея переполнения жизнью, энергией и радостью близка и понятна магическому мировоззрению, которое отражается в церемониях вуду. С другой стороны, христианские обряды и церемонии явно излишне обусловлены и изобилуют ограничениями, т. е., лишены переполнения. Они негибки и предполагают сдержанность, что прямо противоречит самой идее Бога, сотворившего мир по своему желанию, посредством своей бурной созидающей энергии. Бог — неиссякаемый источник света и силы. Он всегда сияет, всегда изливается наружу, и его Сила вечно возвращается к нему. Боязливым и мягкотелым последователям современного христианского культа подобные мистические видения кажутся неуместными. Вудуистские же ритуалы основаны в то же время на мистическом мироощущении.

Иногда я совершаю добро из страха — таким образом я надеюсь избежать неудач; в других случаях у меня бывают другие побудительные мотивы. Но независимо от моей мотивации меня воспринимают как доброго человека, а доброта — это то, чего желает практически каждый.

Приведу несколько примеров того, как люди апеллировали к понятию «порядочности», в действительности желая мести.

Один мой коллега доверил свои деньги брокеру, обещавшему вложить их под семнадцать процентов, в то время как большинство вкладчиков в то время получало всего восемь. Мой коллега был человеком жадным и считал, что он заслуживает награды (обычно люди предпочитают это отрицать), поэтому он поспешил ухватиться за представившуюся возможность