– Точно. Я была очень жизнерадостной девушкой, а мой любовник был злобный тип, и я делала вид, что влюблена. Ты будешь красное или белое? – Я подняла обе бутылки, стараясь забыть только что сказанное. Я понимала, что сделала притворство своим стилем.

– Красное. Лучше крепкое, если есть. Даррен мог пить дешевое вино в Уитби без снобизма и отвращения, хотя у него есть любимые хорошие сорта. Может, не стоило так переживать по поводу «Блю Нан», ведь мистер Смит купил ее для меня. Это не важно. Ничто не важно.

Это меня до сих пор гложет.

– Я так понимаю, Ллойд Коул, Том Уэйтс, Лу Рид, «Пет Шоп Бойз» и Скотт Уокер – воспоминания об университете?

– Запоминай: я слушала Фила, Пола, Яна, Грега и… Марка.

Я налила вино и передала ему бокал. Проигрывая эту сцену вновь, я использую кофейную кружку, но она плохо подходит.

– Твои музыкальные вкусы, кажется, широки и разнообразны. «РЕМ», «Блёр», «РедХот Чили Пепперс», Рубен Гонсалес. – Даррен пригубил вино и улыбнулся мне. Его улыбка и сейчас попадает мне прямо в грудь, рассыпается смехом и выстреливает одновременно в горло, колени и пах. Мне никогда не было так хорошо. Я ранена.

– Не музыкальные вкусы, а вкус на мужчин. Эти компакты – дань Натану, Энди, Тому, Дэйву.

– «Джадс»?! – он поднял бровь.

– Да. Ужасно, правда? Это Питер. Соберись с духом, его кошмарный музыкальный вкус компенсировался опытом в постели. В то время я даже прощала ему белые носки.

– Я не могу собраться с духом. Я ревную тебя к каждому твоему мужчине. – Он повернулся и так поцеловал меня, что я чуть не пролила вино. Он стал расстегивать мне блузку. Его пальцы дразнили мою кожу, начав с ключицы и медленно пробираясь по груди к животу.

Я заставляю себя вернуться в настоящее.

Какая тоска. Я думала, что хорошо знаю, что такое терять, но жить без Даррена так отвратительно и так безнадежно, что я не понимаю, как просыпаюсь по утрам. Меня будто занесло в чужую страну, как Дороти. Только вместо дороги из желтого кирпича и сказочной страны Оз я оказалась в однообразной действительности. Я разлюбила вечеринки, бары и клубы. Я больше не люблю быть среди людей, но и одиночества не переношу. Я не живу, не радуюсь и ни с кем не общаюсь. Даже работа потеряла смысл. Удивительно, как я могла думать, что эта жизнь меня устраивает и даже радует. Все пошло вкривь и вкось. Меня тошнит от одиночества. Оно меня засасывает.

Зачем я только его встретила.

Я не то имела в виду. Как можно! Знаю, что сделала бы то же самое, все равно села бы в тот поезд. Даже когда я встретилась с ним глазами в комнате для интервью, было слишком поздно. Я считала себя такой умной. Избранной. Такой недоступной. И до сих пор меня преследует лишь его тень, но не он сам. Он завернулся в мое полотенце, я надела его джемпер. Мы оба мокрые от любви. Но я по-прежнему держу себя в руках.

О, я только так думаю.

Я его бросила, не он от меня ушел. Он не знает, что я чувствую. Он не знает, как это больно.

Только я это знаю.

Звонит телефон, нарушая тишину уединения. Я кидаюсь к нему. Это Джош, догадываюсь я еще до того, как сняла трубку.

– Как все прошло? – Я до смешного любопытна, потому что мне не терпится избавиться от собственной апатии.

– Ужасно, – стонет он.

– Она очень переживала?

– Она плакала. – Джош расстроен, но втайне ликует.

– Да-а.

– Тяжелее бросать самому, чем быть брошенным. – Сомневаюсь, что он действительно так думает.

– Мне трудно судить, – напоминаю я.

– Конечно. Тебя никогда не бросали.

– Какой смысл быть вместе, если потом тебя бросят? – с вызовом говорю я, чтобы ободрить себя. Не хочу об этом думать. Джошу я не рассказала о своих чувствах к Даррену. Джош считает Даррена еще одной моей короткой и ничего не значащей любовной историей. Я не могу рассказать ему о своем чувстве, потому что если заговорю, то оно совсем завладеет мной. Я должна забыть о Даррене. Должна.

– Что ты ей сказал?

– Ну, что всегда говорят в таких случаях.

– Что это не любовь?

– Да, – радостно соглашается он.

Я люблю Джоша, но сейчас он меня злит. Я вздыхаю, думая о всех женщинах, которые когда-нибудь плакали, услышав «это не любовь». Почему мужчины понимают это только после того, как наденут презерватив?

– Я знаю, о чем ты, но я правда не хотел сделать ей больно.

Я смягчаюсь. В конце концов, я знала его еще тогда, когда он играл с Экш Мэн, а я с куклой Синди. Теперь мы совершаем другой цикл, и я не могу от него отречься.

Он рассказывает, как все произошло. Получилось довольно коротко, но он же не женщина! Если бы Иззи стала рассказывать мне о том, что бросает какого-нибудь парня, мы бы могли обсуждать это часами. Начали бы с описания того, как оба были одеты. Обсудили бы место, выбранное для объяснения. Очень важно правильно выбрать место. Хорошо делать это у него дома – ведь уходишь ты, и ему не придется спотыкаясь идти домой, ослепнув от слез. Еще можно на нейтральной территории, например, в баре или в гостях. Только не у его матери. Она тебя просто не поймет. И ни в коем случае не у тебя дома. Он не захочет уйти, доказывая, что сумеет добиться твоей любви. Но так не бывает. Вызывать полицию не советую. Я знаю точно – сама так делала. Словом, если бы на месте Джоша была Иззи, все было бы по-другому. Иззи все бы мне рассказала. Она то и дело вставляла бы: «он говорит…», «а я ему…», «у него был такой вид…».

Как бы мы ни были близки, у Джоша слишком много Y-хромосом. Он дает понять, что ему неинтересно и тяжело об этом говорить, и уходит от расспросов, предложив встретиться.

– Приезжай к десяти.

Конечно. Ради него я прошла бы по горячим углям.

Джошу нравится думать, что он живет в Ислингтоне, но на самом деле он живет на Кингс-Кросс в квартире на первом этаже, которую можно назвать «типично мужским жильем». До тридцати лет Джош отказывался тратить деньги на хорошую мебель, чистоту и комфорт. Он жил в грязи и убожестве, которых будто бы не замечал, и часто шутил, что мерзость и разврат его лучшие друзья. И порой бывало непонятно, что он имеет в виду: свою домашнюю обстановку или нас с Иззи. Джош мыл посуду только тогда, когда в магазине на углу кончались бумажные тарелки, и менял постельное белье не чаще, чем женщин. Его ванная не знала «Аякса», «Джифа» или «Доместоса»: Джош был убежден, что все это названия греческих островов. Всю мебель подарила ему моя мама – те вещи, что не влезли в ее домик. Этот хаос был вызван не бедностью, а мужской неопрятно-стью, и она так же необъяснима, как и то, что когда мужчина начинает заниматься своим домом (когда ему стукнет тридцать или когда он женится, одно из двух), он прячет прежнее убожество под синим цветом.

Синие стены и кафель, синие ткани, синие посуда, приборы, туалетная бумага, салфетки и кольца для салфеток (которые они используют только один раз – когда отмечают свое тридцатилетие), синий диван, кровать и постельное белье, синий совок для мусора и швабра, и наконец, синяя зубная щетка. Когда мы с Иззи приезжали к Джошу во время ремонта, то старались не задерживаться надолго: казалось, если хоть немного задержаться, то и тебя выкрасят в синий цвет.

Я вхожу в его квартиру и прикидываю, что если добавить немного желтого в холле или темно-красного в гостиной, то будет, в общем, приемлемо.

– Джош, что это у тебя так темно? – спрашиваю я, включая свет. И смеюсь. – А, ты зажег свечи. Развлекавшься в стиле друидов, занимаешься самобичеванием? – Целую его в лоб и многозначительно показываю на бутылку, которую принесла. – Это «Шато ла Круа де Мю-ше». Берегла ее для особого случая, но не знаю, когда он представится, и решила все переиграть.

Иду на кухню, чтобы достать стаканы, и натыкаюсь на огромный букет.

– Для кого эти цветы, или, может, от кого? Господи, Джош, это больше похоже на сцену обольщения, чем на сцену расставания. – Тут меня осеняет: – Неужели она подарила их тебе перед тем как ты ее бросил? – Меня поражает глупость некоторых женщин. – И ты их взял? – И удивляет черствость большинства мужчин. – Негодяй.