Эйден жадно слушал, ловя яркие детали, незнакомые названия далеких мест, чудные имена людей, возможно, давно умерших. Холодало всё больше и, ища тепла, он двигался к костру. Потом привычно скрестил ноги, протянул к огню правую руку, поддерживая предплечье левой. Теперь дышать с огнём стало куда проще, всё получалось само собой и не было нужды концентрироваться специально. Спокойный, уверенный голос создавал самые разные картины и образы, а приятный шум в голове придавал им всё больше реалистичности и глубины. Тихое потрескивание поленьев сливалось в рваный, неровный ритм.

- Эйден.

- А-а… да? Что?

Густая, обволакивающая атмосфера пещеры будто выцвела. Особое восприятие почти ушло, задержавшись только где-то в уголках сознания.

- Белки умерли.

Эйден перевёл растерянный взгляд на плетёную корзину. Нахмурился. Взъерошенные рыжие тушки темнели на дне, застыли, сцепившись лапами, вроде бы даже вгрызаясь друг в друга.

- Чёрт… Жаль. Я, конечно, ел белок, но этих хотел отпустить. Хм... – он снова вернулся к огню, собирая остатки растерянного состояния.

Не такой уж я хладнокровный. Не такой уж жёсткий. Какая глупость.

Глава 2.2

Уже минул полдень, но толстые дворцовые стены хорошо хранили ночную прохладу. Белая и голубая мозаика на них напоминала застывшие морские волны. Полированный мрамор на полу тускло поблескивал, будто не желая принимать дневной свет, льющийся снаружи через высокие окна, прикрытые занавесом из тонкого газа.

Прабодхан медленно расхаживал по комнате, молчаливый, но готовый в любую секунду заговорить. Его строгий синий кафтан был запылён, тюрбан, аккуратный и простой, всё же не был таким идеальным, как всегда. Тут же, на софе цвета слоновой кости, полулежала его старшая жена, Рашми. Красивая, словно совсем юная девушка, соблазнительная в своей покорности. Она улыбалась, глядя с одинаковой нежностью на мужа и на годовалого сына у него на руках.

Прабодхан взъерошил волосы на крохотной головке ребёнка, гадая, будут ли они курчавыми, как у него, или прямыми, как у матери.

- Я боялся, что они отважатся на очередную провокацию пока Он здесь, - заговорил, наконец, хранитель. И голос его, обычно властный и уверенный, прозвучал бесцветно и глухо, как у уставшего старика. – Но теперь уже Фаахан ждёт несколько спокойных лет. Да и по всей стране разлетится весть.

- Надеюсь, так и будет, господин.

- Будет. Ответить ещё жёстче едва ли возможно. Кровь пенилась в водостоках, пало не меньше двух тысяч ирвилитов.

Рашми не повела и бровью. Она знала, что мужа не зря прозвали Палачом. Знала, что такая слава полезна, почти необходима… совершенно правдива. И не важно, какой он на самом деле.

- Я благодарю всех богов, что родилась всего лишь женщиной, - она говорила очень чётко, но тихо. Только для него. - Могу просто жить, быть собой и отдаваться целиком тому, для чего пришла в этот мир. Власть раздавила бы меня. Ответственность за детей – вот моя вершина. И большего я бы не вынесла.

Прабодхан мягко улыбнулся любимой жене. Она была его главным советником вот уже больше пятнадцати лет, через семью отца обладала огромным влиянием в торговых кругах и умела усмирить спесивых жрецов до того, как они успевали создать проблемы. Сильнейшая после него, хоть в слух этого и не говорили.

- А разве есть что-то важнее детей? - спросил хранитель, возвращая потеплевший, полный понимания взгляд.

При этом невольно возвращаясь в мыслях к жуткой ночной бойне, оставившей в памяти глубокие кровавые борозды.

Кто знает? Кто знает, мог бы я предотвратить это, если бы месяц назад казнил всех замешанных, глав знатных семей ирвилитов и старейших жрецов их проклятой касты? Да, наверняка… Но неуместная мягкость вынудила пощадить лишние дюжины голов тогда. Эта же слабость убила тысячи сегодня. Какая глупость…

Лёгкая текучая мелодия, игравшая в соседних залах, чуть изменила ритм. Мягкие струны вздрагивали быстрее, переливы свирели стали немного выше. Все знали, что из столицы к Прабодхану прибыла старшая жена, а значит, прерывать его нельзя ни докладом, ни просьбой, ни даже самыми срочными делами и известиями. Только музыка могла испросить аудиенции достаточно почтительно, чтобы не разъярить безжалостного Палача.

На выходе из малых покоев, у подножия широкой мраморной лестницы, ждал статный, крепкий молодой человек. В полных латах иноземного, карского образца и при оружии. Левая рука его покоилась на эфесе висевшей у пояса тяжёлой сабли, но в том не было и тени воинственности или сухой надменности. Встретившись взглядом с хранителем, он поёжился. И смутился ещё больше от того, что Прабодхан, конечно, это заметил. Не было вообще ничего, что бы не подмечали эти острые, проницательные глаза. Такие же чёрные, как у него самого.

- Всё исполнено, господин. Дома бунтовщиков сровняли с землей, их скот уничтожен, их сады выкорчеваны и сожжены за границей города. Тела сожжены на тех же кострах. Сочувствующих пустили под нож и жгут там же.

Повисла пауза. Казалось – тяжёлое молчание длится вечность, хотя прошло всего несколько секунд.

- Почему ты здесь? Говоришь – всё исполнено, и тут же прибавляешь – жгут… - синий тюрбан хранителя чуть склонился, как всегда, когда он опускал взгляд, стараясь не смотреть исподлобья. - В твоих отрядах не нашлось другого гонца? На месте больше не за чем следить?

Юноша нервно сглотнул, подавившись невысказанными извинениями. Сейчас он проклинал собственную глупость, свою несамостоятельность и позорную брезгливость. Куда лучше было смотреть на обугленные трупы, чем в эти чёрные, как у него самого, и в тоже время - совершенно другие глаза.

- Иди. Делай, что должно, сын.

Сочленения брони лязгнули при излишне резком, неловком поклоне. Торопливые шаги отчётливо слышались сквозь спокойную, текучую мелодию, так и игравшую в соседних залах.

Прабодхан неслышно вздохнул, повернулся на месте и, ступая как можно тише, чтобы не разбудить своего младшего сына, вернулся в покои. Он склонился над колыбелью, и протянул было руку, собираясь снова погладить торчащие чёрные волосы… но так и замер, провалившись взглядом в никуда.

- Не тревожься, мой господин. С этим пока можно не играть, - Рашми улыбнулась, невинно и кротко, держа в руках маленького деревянного слонёнка. – Пусть спит. Расскажи мне. Здесь, в этом городе… в этом дворце так тихо, что начинаешь скучать.

Дышалось этим утром удивительно легко. Даже легкие и горло, пострадавшие от неудачного знакомства с магией призыва, почти не мешали наслаждаться вкусным воздухом. Пронизывающий, сковывающий холод последних дней как-то неуловимо сменился холодом свежим, бодрящим, давно ожидаемым. Холщовая куртка была расстёгнута на груди, уже усеянной россыпью обжигающих капель. Эйден сидел на меховом плаще у входа в пещеру, смотря, как бесконечно и тихо падает снег, всё больше высветляя тёмные массивы вековых елей. Он ждал возвращения Салагата, вспоминая о коротком разговоре перед его уходом. Вспоминая худое, в глубоких морщинах, лицо мага, по которому почти ничего нельзя было прочесть.

Тогда Эйден спрашивал о странных, очень подробных и, возможно, последовательных видениях, приходящих во время ночных практик с огнём. Спрашивал, конечно, не напрямую. Заводя разговор о далёких землях, он пытался выяснить, много ли Салагат знает о Меланоре, его жизни, правителях… и войнах.

- Почему тебя вдруг заинтересовали беды иноземцев? Бирнийские междоусобицы гремят на весь мир, ты сам бежишь от этого грохота, так к чему ещё слушать и о чужих драках? Лучше смотри туда – маг указал на кружащиеся, мелкие хлопья снега, - и вперёд. Оглядываться, как уже говорили, бессмысленно.

И Эйден смотрел. Вперёд, рассеянно размышляя о пути в Эссеф, и на снег, гадая, с чем же вернётся Салагат. Перед уходом тот успел обмолвиться о новых защитных техниках, возможно полезных во время путешествия через Слепые озёра. А ещё задул костёр, лёгким, неуловимым выдохом с расстояния в несколько шагов, сказав, что ему будет необходим чистый холод и много сил.