Я пронзил этого несчастного министра практически насквозь и нисколько не навредил Управителю. Ну, а дальше офицер у коего, я «позаимствовал» меч, бросился на меня, сбив с ног.

Дальнейшее помню отчасти. Помню как, задыхавшегося от боли меня вдавили в мраморные плиты пола зала. Видел, как ко мне еще подскочили стражники дворца. Потом мир со звоном разлетелся на серые осколки, и я провалился в глухую темноту.

Очнулся, в камере тюремной цитадели. Дальше был допрос, о котором я не хочу вспоминать. Потом была тьма, боль, боль, тьма. Я снова, как в детстве был заперт в камере без окон. Там была только густая тьма, настолько густа, что складывалось навязчивое  впечатление, что эта тьма была осязаема, она жила своей жизнью, чудовище, высасывающее из меня: радость, свет, жизнь, оставляя в замен мрак безумия.

Однажды, снова как в детские годы, дверь отворилась, но в ослепительном ореоле света дверного проема стояли не добрые бабушки, а хмурые охранники, что тут же, не мучая себя долгими размышлениями и, в общем, они по всей вероятности были не привычны, утруждать себя мыслительными процессами, выместили на мне всю накопившуюся свою злость. Я мало, что смог им противопоставить, заморенный до полусмерти голодом, что там драться, мне едва хватало сил, чтоб дышать и жить.

Был я без сознания, когда на меня надели оковы и не видел этого, не видел я и того как ты потом сняла эти цепи с меня.

В цепях, приволокли меня на суд. На суде были те же самые люди, что и присутствовали на торжестве во дворце, ну разве что, за исключением, того министра коего я зарезал. Суд был быстрый. Судья ІІ – го деления, в белой мантии и в переднике с вышитой багрово – красным, дланью на нем, выслушав свидетелей обвинения, двух присутствующих при моем покушении на Управителя офицеров и четверых, бывших моих собратьев по учебе, что смотрели на меня свирепыми, цепными псами, готовыми в любой момент по команде начать рвать меня голыми руками на куски. Выслушав негодующих свидетелей, обвиняющих со всем призрением меня. Защиты адвоката у меня не было, в подобных моему случаях ни за что ни кто не станет защищать обвиняемого, покусившегося на самого Великого Управителя Красного Рода.

Судья вынес смертный приговор. Оставалось определиться с видом казни, какой должен быть я подвергнут. Но тут высокие двери судебного зала распахнулись, и вошел, в черном вышитым золотом, подчеркивающим стройность фигуры костюме, в короне украшенной кроваво – красными корундами, в окружении щебечущей и лебезящей свиты, вошел Его Величество Управитель Красного Рода Алукард. Окинув взором зал и всех в нем присутствующих, жестом руки приказал свите сопровождающей его умолкнуть (в свите было много женщин).

Судья, вскочил с кресла и выбежал из – за своего стола, с поклоном доложился, что мол обвиняемый, – осужден и приговорен к смертной казни, праведным и справедливым судом Великого и нерушимого Готера, судьей ІІ деления, служащего со всем рвением и почтением во славу Красного Рода, верноподданный слуга Его Величества Управителя Красного Рода. И, что осталось избрать вид казни, коему надобно придать злодея.

Судья выглядел так, что если бы у него был хвост, то он вилял бы им в тот момент во всю перед Господином Управителем. Когда судья окончил доклад, и в зале воцарилась тишина, никто не смел, нарушить общего молчания, все застыли в ожидании решения и слов Управителя.

Я скованный цепями, в ошейнике, сидел прикованный в углу, униженный, подавленный, бесконечно проклинающий и укоряющий себя за неудачу. В тот момент я только исподлобья сверлил взглядом Управителя. К своему стыду, я вздрогнул, когда Управитель взглянул на меня.

И еще в его взгляде было, что – то такое чего я не понял.

Он объявил, – «Я милую, этого мальчишку, и отменяю его смертный приговор. Он слишком молод, самонадеян и по – видимому глуп, что бы умирать. Судите, но не смейте казнить!

И больше не удостоив никого и взглядом, развернувшись на каблуках, вышел. Его свита, шелестя и перешептываясь, вытекла следом.

Судья с минуту после того, как захлопнулись двери, стоял в полной растерянности. Пристально убийственным взглядом посмотрев на меня, как старый ворон, под хмурым, моросящим небом, каркнул, – «В рудники его!».

Вот так была решена, тогда моя судьба. Через три дня после суда, меня выволокли из камеры и потом, посадив в телегу – клетку, приковали к ней.

Так я оказался в том обозе и клетке, где мы с тобой и повстречались.

Адуи закончил свое повествование, чувствуя одновременно облегчение, доверие, словно Nэин, теперь зная его историю жизни, рассказанную им, (он ей доверился) и она теперь не предаст, и не «ударит в спину», но еще чувствовал он и стыд, не удобство, казалось душа, что он распахнул, впервые, откровенно рассказав о себе, теперь зябла, как неодетое дитя на промозглом ветру. И еще опасался, что Nэин изменит свое мнение о нем в худшую сторону. Помолчав немного и решив, что теперь терять ему уже нечего и надеясь на взаимную откровенность, решился задать Nэин несколько вопросов, мучивших его. Но тут-же позабыл их все, увидев, что Nэин как ни в чем не бывало так, словно она тут просто на привале прилегла отдохнуть, поднялась и сейчас отряхивала приставшие сырые листья со своего плаща. Он чуть снова ни онемел.

– Как? Ты можешь двигаться? – (короткое молчание), – Ты только не говори, что тебя не парализовало!

Nэин, с каким – то научным интересом, вгляделась в его лицо, – Ладно не буду говорить.

– Да, что же ты, тут тогда? – на него накатило волной негодование.

– За компанию, – как – то на автомате ответила она, видно было, что ее мысли занимало другое и отвечала она чисто механически.

– Что? – взвизгнул Адуи, – Я тут переживал, что мы с тобой абсолютно беззащитны, а ты … ты!

Он замолчал буравя взглядом девушку, внутри у него буйствовала буря негодования и обиды. Но увидев усталое, бледное лицо Nэин, осторожные, ломаные движения словно причиняющие боль, Адуи смягчился и застыдился. Отвел взгляд, ругнув мысленно себя за несдержанность и не внимательность, не заметил, что для Nэин, даром не прошла схватка с Рациоплазмером, она только виду не подает.

Nэин, тем временем, сняв с себя плащ и свернув его, подложила ему под голову. Взяла за запястье левой руки, нащупала пульс и долго вслушивалась в его сердцебиение. Адуи не чувствовал ее прикосновений, тело было онемевшим, по – прежнему недвижимым, лишь легкая, колющая дрожь пробегала по нему.

Отпустив руку она сказала, тоном не терпящем сомнений, – Это скоро пройдет, с тобой все будет в порядке.

Адуи промолчал, отводя взгляд в сторону. Nэин украдкой поморщившись, поднялась и ушла. Он остался один и, от этого стало совсем не по себе, хотелось осмотреться, но он мог видеть только малую часть поляны. Он вслушался, слышны были только вполне невинные звуки леса: шелест листвы, пение птиц. На небе снова стали собираться набухшие от влаги, готовые вот – вот пролиться дожем, тучи.

Шло время и с каждой минутой становилось тревожней. Адуи всеми силами, душил в себе желание закричать так, как малые дети порой кричат, проснувшись вдруг в темной комнате, испугавшись и почувствовав себя покинутыми – кричат, зовя маму или кого – то близкого. Стало, совсем невыносимо и сам не мог понять почему, так стало тревожно, неоправданно страшно, страх волнами накатывал все сильней и сильней, отступая лишь на краткий миг.

– Да, что же со мной такое творится? – прошептал пересохшими губами сам себе.

Ему еще никогда не было, так страшно, так невыносимо страшно. Мечущимся в панике и ужасе разумом он все не мог понять, чего он так боится, что есть причина такого ужаса. Никак не удавалось взять себя в руки и хоть как – то успокоиться. Страх снова и снова накатывался, наваливался, обжигая разум. От страха сдавило затылок, было тяжело дышать, сердце грозило пробить дыру в грудной клетке. Ледяными иглами вонзалась жуть лишая всякого разумения. Кошмарная жуть уже не отпускала ни на секунду накатывая, наслаивалась все больше и больше, становясь невыносимой. Уже ничего не соображая, пронзительно закричал, безотчетно, каким – то не человеческим голосом. Ринулся куда – то вперед, обезумев от страха. Вдруг все тело взорвала ослепительная, оглушающая, за гранью реального боль. Вытерпеть такое вряд ли кто решился. Сколько это длилось? Один миг, длиною в вечность, или вечность, уложившаяся в миг? И так же внезапно все кончилось. Не было ни страха, ни боли. Адуи обнаружил себя, стоящим на одном колене и упирающимся левой рукой в землю, а правой терзающим ворот и без того изодранной рубахи. Попытался подняться и встать, и это ему вполне удалось, только каждое движение отдавалось краткой болью в суставах. Оглянулся и вздрогнул, за спиной в семи шагах стояла, чуть сутулясь Nеин. Она виделась темным силуэтом, солнце за ее спиной, уже катилось к западным землям. Что – то в ней сейчас, вызвало в Адуи неприятное подозрение, что случившийся с ним только, что приступ страха, поработивший его, – это дело ее рук. Тряхнул головой прогоняя эти мысли, поморщился, от боли в шее. И он отчетливо расслышал произнесенные скорей самой себе непонятные слова, – Ad hoc. ²