Я прервалась, сглатывая расщепленную порцию яда. На кончике языка уже ждали своей очереди еще пара ярких и прозаичных картинок, но я все же остановилась… и судя по его реакции, – вовремя. Он резким движением выпрямился, буквально скидывая меня со своей руки.

– Боюсь! – зарычал он мне в лицо, когда я повернулась. – Боюсь до черта! Все эти выселки на обучение то в Англию, то в Швейцарию… как ты думаешь? Попытка оградить ее от этого. Сколько я всего этого насмотрелся! Всего этого… – он запнулся, будто искал подходящие слова. – Столько этого блядства! Сколько им пользовался сам! Сколько всего сам творил! Тебе не передать! Да, ты и не представишь даже! – он содрогался всем телом, едва сдерживаясь, чтобы не сотворить нечто непоправимое и в мой адрес. Но сдерживался. Но все же сдерживался…

Я сидела неподвижно. И понимала, что сама того не ожидая, сковырнула сейчас нечто особенно болезненное. Попала, как говорится, в самое яблочко.

– Я оградить ее хотел, – рычал он с новым усилием. – От всего этого. От участи ее матери. От себе подобных. Думал, там другие люди, другой уровень – все иначе. Думал… – с рывком отчаяния он пнул ногой лежавший на земле сучок и безвольно опустился на спинку лавочки.

– Чего боишься, то тебя и накрывает, – сделала я попытку погасить пожар.

– Уже накрыло. Сполна, – ответил он безвольно и уставился в пространство перед собой.

Я осторожно подсела ближе и положила ладонь ему на плечо. Он рефлекторно дернулся, но отстранять мою руку не стал. Лишь еще больше обмяк и ссутулился.

– Что ты носишь там в себе? Поведай, – обратилась я.

– Тебе это зачем? – цинично бросил он.

– Мне не безразлично, что с тобой происходит. Что там за камера пыток, в которую ты сам себя заточил? – я указала в область его солнечного сплетения. – Рано или поздно тебе потребуется вытащить ее содержимое наружу. Ты не сможешь всю жизнь носить это в себе. Тебе придется поделиться, высказаться. Так кому, если не мне?

Он продолжал сидеть неподвижно и таращиться перед собой. Я смотрела на него безотрывно, мне становилось не по себе…

Есть такой особый вид боли. Она проникает и становится частью, почти родной. Она прорастает в нейронные сети мозга, сворачивается клубками спазмов на теле и оседает хроническим неврозом. От нее невозможно избавиться. Ее можно лишь заглушить на время. Или же вырвать, ампутировать, прижечь… пока она не отравила весь организм. Но на это нужно найти смелость. И мужество. Много смелости. И много мужества…

– Исповедь, говорят, приносит искупление, – неловко заговорил он. – Мне же содеянного не искупить.

– Что произошло? – уже с напором я повторила вопрос.

– Она покончила с собой, – сказал он.

И я буквально физически почувствовала, как в нем что-то оборвалось. Я не знала, чем ему помочь. Не знала, нужна ли ему была эта помощь. Я лишь смотрела на него с сочувствием. Смотрела так, будто клала ласковую руку на его плечо. Плечо палача, которому внезапно выдалась минута передышки в своем отточенном ремесле.

С минуту он продолжает сидеть неподвижно, затем резко вспыхивает под моим взглядом и поднимает глаза. Во всем его существе читается подавленное бешенство. Он смотрит на меня с приступом ярости и явно жалеет… жалеет, что не прикончил меня ранее. И сразу.

Я понимающе киваю головой, принимая его взгляд.

Война… Война. Он не может без сражения. Не может без войны. Поэтому он везде и во всем ее ищет. Везде и во всем ее находит. И повсеместно выбирает ее. Сама суть его – это война, в которой он отчаянно сражается за себя. Ведь всякий раз, уничтожая очередного врага, он уничтожает в нем свой собственный страх, состояние собственной паники и неизвестности.

“Говорят, самоубийство – это удел сумасшедших… но какое это теперь имеет значение», – думала я, снова поднимая глаза выше линии горизонта. «Если человек – это узел нейронов, плетеный своим собственным восприятием и отношениями, то что же там могло происходить – внутри этой маленькой вселенной, что она отважилась на подобное? Что там могло так запутаться? Что там могло оборваться? И как это измерить? Как измерить человека? И чем?”

Я блуждала глазами по бескрайней синеве будто в поиске ответа. Небо было голубое. Чистое и прозрачное. Ни облачка. Лишь едва уловимый холодный глянец игрался в оттенках отблеском заточенного ножа.

“Говорят, все душевнобольные отчаянно мечтают о покое. Говорят… Что ж, пусть сегодняшнее утро принесет этой девочке с большими отцовскими глазами абсолютное упокоение. И безмятежность. А тем, кто все еще находится здесь – придаст силы оставаться. И двигаться дальше”.

– И куда ты теперь? – спросил он, когда я поднялась со скамейки с готовностью уйти.

– В небо, – я мягко улыбнулась в ответ и взглядом указала наверх. – Пойду учиться на пилота. Уже присмотрела подходящий АУЦ…

Он прыснул идиотским смехом, не дослушивая, и покачал головой:

– Детский сад! У тебя ничего не получится.

– Возможно, ты и прав, – пожала плечами я. – А возможно, и нет. Я все же попробую.

– Вы когда-нибудь причиняли себе вред? – поинтересовался доктор-психолог, перелистывая папку с моими заключениями явно успевшую потолстеть за дни обследований.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.