– У этой девушки редкий аналитический ум! – провозгласил академик из дружественного вуза. – Более оригинального подхода к решению столь сложной проблемы я не встречал. Обещаю лично ходатайствовать перед ВАК о присвоении соискательнице звания доктора наук.

За это предложение Ученый совет проголосовал единогласно. Ни одного черного шара.

Во время голосования Оле передали записку. В ней незнакомый ректор одного периферийного вуза предлагал ей кафедру, квартиру и очень приличную зарплату. Оказалось, он специально приехал на ее защиту.

У него, наверно, плохо со зрением, подумала девушка. Или, может, он считает, что я такая толстая от природы?

Шеф ликовал. Еще бы – его аспирантка после защиты кандидатской диссертации стала доктором наук! В двадцать четыре года! Небывалый успех. Правда, нужно еще дождаться утверждения ВАКа − но там его друзья обещали "кричать" за Олю. Поэтому он не сомневался в положительном решении.

На защите было полно студентов, − ведь по традиции туда пускали всех желающих. Они устроили Оле настоящую овацию. В верхнем ряду амфитеатра сидела мама и вытирала слезы радости.

Отец на защиту не пришел.

Банкета Оля высидеть не смогла. От выпивки она категорически отказалась. Дождавшись удобного момента, девушка незаметно выскользнула из-за стола и потихоньку покинула банкетный зал. С трудом добравшись до дома, она упала на кровать. Поясница разламывалась, перед глазами плыли зеленые и черные круги. Острая тревога за ребенка терзала ее.

– Идиотка! – проклинала она себя. – Зачем был нужен этот банкет? Сразу надо было ехать домой. Можно было и не дожидаться голосования. Ничего бы это не изменило. А теперь что будет?

– Серго! – в отчаянии обратилась Оля к тому, кто был и остался для нее всем, – попроси бога, чтобы с малышом нашим ничего плохого не случилось. Я больше не буду. Теперь все! Теперь только он! Только о нем будут все мои мысли. Помоги, милый!

И услышала:

– Я попрошу, дорогая. Не тревожься. Все будет хорошо. Ведь я с тобой.

В комнату заглянула испуганная хозяйка:

– Оленька, вам плохо? Я "Скорую” вызову.

"Скорая" примчалась быстро. Молодой врач успокоил Олю:

– Ничего страшного. С ребенком все в порядке. Но больше так не переутомляйтесь. А завтра – непременно в консультацию.

Так начался у Оли декретный отпуск. Только два часа в день она позволяла себе работать над методичками, − остальное время занимали неспешные прогулки с мамой или Юлькой, дневной сон и никаких волнений. Иногда на прогулках ее сопровождала квартирная хозяйка Фаина Степановна. Она привязалась к Оле всей душой. А узнав о ее беременности, пришла в восторг.

– Уж как я мечтала с лялечкой понянчиться! – вздыхала она. – Своих Бог не дал, а так хотелось! Хоть на вашего, Оленька, дитенка погляжу да на ручках поношу. Вы пойдете в сентябре работать, а я с ним буду сидеть. И не думайте ни о какой оплате – мне это в радость.

Хозяйка подружилась и с Олиной мамой. Попивая вместе чай, они строили планы на будущее: как Оля станет работать, а они внука будут смотреть. И никаких яслей, ни-ни!

Дома матери было невмоготу. Отец стал невыносимо груб с ней. Прежде такой выдержанный, он теперь срывался в крик из-за каждого пустяка. Об Оле он не мог слышать. Даже ее успех на защите не смягчил его.

– Она не должна была так поступать! – кричал он. – Я ее вырастил, выучил, я ей все дал! А она? Как она отблагодарила меня? С грузином! Как последняя б… – И он грязно ругался. – Нет у меня дочери и не говори мне о ней!

Откуда эта ненависть к людям другой национальности? − думала Оля. Какая темная сила превращает, казалась бы, нормального современного человека в неандертальца? Ведь это дикость, атавизм! Взять хотя бы моего отца. Почему этот начитанный умный мужчина, коммунист, член партии, провозглашающей равенство всех наций, от одной мысли, что его дочь отдалась грузинскому парню, превратился в озверевшего куклуксклановца − готового вздернуть этого парня на первом попавшемся суку? И ведь вздернул бы, будь его воля. Ладно, если бы причина в разных религиях. Но ведь он атеист.

– Поклянись, – приказала она себе. – Поклянись, что когда твоему малышу придет время любить, кем бы ни был и каким бы ни был его избранник, ты примешь его, как родного. И пусть горький пример наших с Серго отцов послужит тебе суровым уроком.

Верная Юлька нанесла ей кучу книг о матери и ребенке. Из них Оля узнала, как от месяца к месяцу крошечный зародыш прибавляет себе все новые и новые клеточки и распускается, подобно цветку, превращаясь в человеческое существо. На седьмом месяце это уже готовый человечек. Он может улыбаться и плакать, спать и бодрствовать. Однажды на ее животе появился бугорок и стал быстро-быстро перемещаться слева направо. Она попробовала задержать его двумя пальцами, и в ответ ребеночек недовольно заворочался. Наверно, поймала его за пятку или локоток, с умилением подумала будущая мама.

Она старалась побольше разговаривать со своим маленьким. Ведь, находясь внутри нее, он слышит ее голос. И, может даже, запоминает отдельные слова. А уж интонации – точно. Она рассказывала ему, что делает, о чем думает, как ждет его появления на свет. Как она любит его. Она рассказала ему о его отце. Об их любви. О его подвиге. О том, какой это был замечательный, лучший в мире человек.

С фотографии Серго Оля сделала большой портрет − размером с человеческое лицо. Когда портрет был готов, даже фотограф им залюбовался.

– Какой красивый молодой человек, – сказал он. – Это какой-то артист?

– Это мой муж, – ответила Оля.

– Удивительное лицо! – заметил фотограф. – Нельзя ли мне с ним познакомиться? Хочу ему денежную работу предложить. И не пыльную. В свободное время.

– Нельзя, – сухо ответила Оля. – Он погиб.

– Ох, простите, не знал! А вы не будете возражать, если я такой же портрет повешу в витрине? Такая редкая красота. Как жаль!

– Повесьте, если вам хочется.

Теперь, проходя по этой улице, Оля видела в витрине фотоателье огромный портрет Серго. Он провожал ее взглядом и, казалось, смотрел вслед. Прохожие часто останавливались возле витрины и любовались красивым лицом ее любимого.

Свой портрет Серго она вставила в рамку и повесила на стену. Теперь можно было подойти к нему и поцеловать в губы. Его улыбающиеся глаза оказывались совсем близко. Тогда она целовала и их тоже. Правда, потом у нее болело в груди и сильно хотелось плакать, − поэтому она позволяла себе целовать портрет лишь изредка.

Незаметно пролетела весна. Наступил июнь. В город пришли обожаемые Олей белые ночи. Как любила она их колдовской свет, делавший окружающий мир призрачным, нереальным. Прежде они с девчатами могли всю ночь бродить по городу, очарованные его красотой.

Ничего, думала Оля, вот родится ее человечек, подрастет – и они вместе будут любоваться своим городом белыми ночами.

Схватки начались под утро. Перепуганная Фаина Степановна вызвала "Скорую" и в ожидании ее металась от двери к Оле и обратно. У нее все валилось из рук. Оля, как могла, успокаивала ее.

Она совсем не боялась родов. Все, что нужно было знать о них, она узнала из книг. Страдание? Разве это страдание? О, она знает, что такое страдание! Страдание – это когда пуля пробивает легкое и входит в сердце любимого. Когда кинжальная боль от одной мысли об этом разрубает тело пополам. Вот что такое страдание!

А то, что с ней сейчас происходит, это счастье, которого она так долго ждала. Ее малыш стремится на свет божий – как хорошо! Приходи, мое сокровище, скорее, я помогу тебе.

Не было ни страха, ни муки – было одно долгое и трудное ожидание встречи. Когда все кончилось, она посмотрела наверх… и не увидела потолка: на его месте было небо с несущимися к ней звездами. Как тогда.

И тут Оля услышала крик своего ребенка.

– Кто? – спросила она, с трудом шевеля запекшимися губами.