А что же сам Алехин? Гимназистов по случаю беспорядков и опасной ситуации на улицах распустили по домам, но многие проявляли интерес к той драме, что разворачивалась прямо у них под окнами. Сбегали из домов, участвовали в сходках молодежи, писали наивные прокламации, мечтали стать дружинниками, даже приносили доски для сооружения баррикад. И хотя сила той революции быстро иссякла, гимназисты прониклись ее духом, у многих горели глаза. В молодых людях обычно присутствует бунтарский дух, жажда перемен и свержения всего старого. Им хочется закреплять свой авторитет, а тут для этого представилась отличная возможность. Мало кто оставался безучастным к декабрьскому восстанию. Сосед Алехина по парте даже раздобыл где-то браунинг.

«Когда возобновились школьные занятия, у многих из нас было что рассказать друг другу. Но Алехин и тут, кажется, не проявил никакого интереса к нашим рассказам, и он глубоко обидел меня тем, что, взглянув на мой пистолет, несколько раз дернул головой вбок и презрительно улыбнулся», – вспоминал Георгий Римский-Корсаков. Ему вообще было неприятно иметь такого соседа, равнодушного ко всему, что не касалось шахмат.

Может, Алехин и не проявлял интереса к революции, но в будущем ему придется хлебнуть еще немало горя из-за тех катаклизмов, что разрушат царскую Россию. Вся его жизнь из-за этого перевернется, ему чудом удастся сохранить себя… А пока он был всего лишь подростком, который жил, не сильно погружаясь в суть декабрьских событий.

Алехин продолжал невольно раздражать Георгия своими спонтанными выходками. Например, мог на уроке алгебры вдруг вскочить и на вопрос педагога Бачинского, решена задачка или нет, ответить по-шахматному: «Решил! Жертвую коня, слон ходит… И белые выигрывают!» Когда весь класс хохотал, Алехин не смеялся с остальными, потому что это была вовсе не шутка.

Иной раз родители пытались уберечь Алехина от шахмат, осознав истинный масштаб его увлеченности. Однако споры лишь усиливали одержимость сына. Хотя иногда он все же ненадолго отвлекался. В Поливановской гимназии был шекспировский кружок, где ученики проявляли свои сценические способности. Как ни странно, подмостки захватили и малоактивного во многом остальном Алехина. Подростку внезапно стало казаться, что лицедейство ему очень даже подходит (в будущем он бросит на время шахматы ради осуществления давней мечты стать актером). Тиша также нередко участвовал и в домашних постановках по пьесам своего любимого писателя – Чехова. К нему приходил домой одноклассник Попов, участвовавший в семейных спектаклях. А организатором этих занятных творческих инициатив выступала сестра Тиши Варвара, близкая ко всему сценическому, – в будущем она даже будет сниматься в советском кинематографе.

Творчество Антона Павловича вообще идеально подходило такому склонному к рефлексии подростку. Чеховские произведения, пропитанные фатализмом, готовили к последующим роковым событиям. Классик русской литературы как никто умел на доступных примерах объяснить читателю, как на самом деле устроен мир. Зачастую в нем нет места простому человеческому счастью, и остается только в отчаянии бороться за него – и терпеть поражение. Се ля ви. Алехин запросто мог стать героем одного из рассказов Чехова, любившего ставить своих персонажей в крайне тяжелые жизненные ситуации.

Конечно, Алехин часто выигрывал за доской, но притом регулярно уступал самому беспощадному и коварному сопернику – судьбе…

И все же тяга к сцене не могла сравниться с тем, что Алехин испытывал к шахматам. Его прогресс в игре шел по нарастающей. Был человек, которым он в беседах с другими особенно восхищался, – Михаил Чигорин. Алехин всегда говорил своим одноклассникам, что каждый образованный человек должен знать имя Чигорина! А однажды и вовсе назвал его гением.

По легенде, они встретились, когда Алехину было 14 лет, и гимназист уже зарабатывал себе имя на различных любительских турнирах в столице. Говорят, участника двух матчей за шахматную корону порадовало, что Алехин смог в беседе с ним наизусть вспомнить самые яркие его партии. Их короткое пересечение в жизни считают передачей эстафеты. Чигорин, феноменальные атаки которого рассекали стратегии большинства соперников, словно вложил в руки Алехина красоту игры. При этом Алехин впоследствии улучшил методы Чигорина, добавив им запаса прочности.

Этой встречи действительно могло и не быть… Но вот что интересно: Чигорин посетил Москву в 1907 году, чтобы дать бой лучшим мастерам столицы. Имелась одна важная особенность: он уже тяжело болел, но несмотря на это одержал уверенную победу, оставаясь истинным чемпионом на родине до конца.

Увы, самый большой авторитет в русских шахматах, человек, дебютная подготовка которого восхищала Алехина и весь мир, вскоре после московского показательного турнира умер. Это произошло в 1908 году в результате продолжительной «сахарной болезни». Вся жизнь Чигорина была подчинена диктату шахмат, и ее эндшпиль получился соответствующим.

Дочь Чигорина Ольга Кусакова вспоминала, как отец даже на пороге смерти продолжал грезить шахматами. Болезнь воздействовала на рассудок, но именно шахматы оставались тем, за что он отчаянно цеплялся в последние дни и даже часы. А ближе к развязке он вдруг неожиданно попросил сжечь любимую доску с фигурами. Что это было? Осознание, насколько шахматы пленили его разум, лишив всего остального? Или влияние смертельной болезни? Возможно, и то и другое. Но нельзя не признать, что если человек слишком сильно сконцентрирован на чем-то одном с самого детства и до старости, избавиться от воздействия этого увлечения становится невозможным. Поэтому шахматисты, особенно талантливые и глубоко погруженные в ремесло, идут на большие жертвы, как это делали Чигорин или Алехин. Не всегда осознавая это.

«Теперь перехожу к последним часам его жизни: 12 января, вечером, тишину в квартире прорезал душу раздирающий крик, – рассказывала Кусакова. – Все бросились в комнату больного. Мама успокаивала отца, а глаза его с застывшим в них ужасом были устремлены к растворенным дверям, ведущим в темную гостиную. Ему, по-видимому, что-то приснилось, и сон был связан с этой дверью. Когда мама, дав ему воды, его уложила, я стала его успокаивать, говоря: “Вот все сейчас и пройдет”. Но он сказал с раздражением: “Да, пройдет, когда я умру” и махнул безнадежно рукой. Закрыв глаза, вздохнул раза три и затих уже навсегда. Что его глаза увидели в темной гостиной, так и осталось тайной»¹. Чигорину было 56 лет, когда его не стало.

Так умер основоположник отечественной шахматной школы. Место лучшего шахматиста страны стало вакантным. Алехину трудно было занять его сразу: он еще только начинал себя проявлять. Хотя иногда показывал потенциал, недосягаемый для многих остальных. Так, в 1908 году перед стартом крупного турнира в Дюссельдорфе 15-летний юноша буквально «раздел» маститого американского чемпиона Фрэнка Маршалла в разогревочной для того партии. Окружающим казалось, Алехин мог дать ему фору – таков был запас прочности. К слову, Маршалл занял в Дюссельдорфе первое место, а значит, был в отличной форме.

Помогал гимназисту шлифовать пока еще сыроватую игру многократный чемпион Киева Федор Дуз-Хотимирский. Он отмечал фантазию своего подопечного, способность заглянуть в ту часть доски, что была недоступна более узкому взору абсолютного большинства. Алехин мог загнать себя в, казалось, безнадежную ситуацию, но вдруг инициатива переходила в его руки и открывался истинный смысл загадочного маневрирования. Это Алехин на самом деле загонял в угол, а не позволял загонять себя. Если мощный, бурлящий поток, именуемый жизнью, уносил Алехина совсем не туда, куда ему хотелось, то на доске уже он правил бал, контролировал ситуацию. Это становилось своеобразной компенсацией.

В своих «Воспоминаниях»² Дуз-Хотимирский описал первую встречу с молодым Алехиным, «красивым стройным блондинчиком». Зрелому мастеру показалось, что перед ним обыкновенный шахматист, пусть и высоко отрекомендованный (ему даже сказали, что по уровню таланта Алехин – будущий чемпион мира, но это кажется лишь красивой сказкой). Не без самолюбования мастер отмечал, что именно благодаря его наставничеству Алехин существенно прибавил, научившись не просто хорошо играть, но и побеждать сильнейших московских шахматистов. Дважды в неделю киевлянин преподавал Алехину курс шахматного обучения, в который были включены основы: дебютная подготовка, сердцевина игры и эндшпиль. Учитель и ученик подолгу общались в квартире Алехиных, а когда Дуз-Хотимирский уходил, гимназист старательно записывал в книжку особенно важные мысли, почерпнутые из разговора. Его шахматный ум был гибок; Алехин старался совершенствовать игру, прекрасно понимая, что чем быстрее он ликвидирует темные пятна, тем у него больше шансов избегать неровностей в игре на грядущих турнирах.