А еще Алехин безгранично уважал себя, что придавало ему сил, в том числе за доской. Это выражалось в абсолютном самомнении, типичном для гения, который понимает свою исключительность. Он стал очень требовательным к другим, особенно по части всего, что касалось его самого. Себя в обиду Алехин не давал и, если того требовали обстоятельства, мог жестко ответить.

Огромную роль в формировании прочнейшего алехинского стержня сыграла родина. Период до пожизненной эмиграции считается наиболее тайным, загадочным. Алехин словно сидел на пороховой бочке, которая взрывалась вновь и вновь, и удивительно, что ему удавалось оставаться в живых. Наверное, он оказался слишком сильным, чтобы сдаться, отчаяться, – а предпосылок для этого набралось предостаточно.

Дело все-таки в масштабе его личности, а не в счастливом стечении обстоятельств. Страна агонизировала и перерождалась, истекала кровью революций, мировой и гражданской войн. Ценность человеческой жизни свелась к нулю и даже ушла в минус; Алехин не мог просто отойти в сторонку, держаться подальше от всей этой чертовщины. Напротив, судьба безжалостно проворачивала его через мясорубку, как и всех остальных, кому «посчастливилось» родиться и жить на стыке XIX и XX веков, во времена глубоких системных потрясений.

Представьте, что в вашей жизни нет стабильности: все постоянно рушится; появляются силы, которые толкают то в одну, то в другую сторону, и не знаешь, где окажешься уже завтра, будешь ли вообще жив. Это и происходило с Алехиным, и явно не такой жизни он хотел, но приходилось стискивать зубы и терпеть, при этом не забывая о любимых шахматах…

И только Вторая мировая война надломила Алехина, сорвала его броню. На шахматиста посыпались обвинения, он стал изгоем, тяжко запил. Но в час заката вдруг забрезжил лучик надежды. Советский чемпион Михаил Ботвинник протянул ему руку помощи, предложив «нерукопожатному» шахматисту матч за корону, как награду за все мучения. Но снова судьба, одарив его мимолетной улыбкой, припрятала за спиной кинжал…

Почти вся жизнь Алехина – война. С людьми, с обстоятельствами. Кажется, все было против него, но он героически сражался, отстаивал свои интересы даже в самых отчаянных ситуациях. Падал, но обязательно поднимался и с завидным упрямством шел дальше вопреки логике и невысоким шансам на успех, к победам над врагами, которых у него было предостаточно – что в жизни, что за шахматной доской. Так давайте же вместе проследим за удивительной судьбой Алехина, которая навряд ли кого-то оставит равнодушным.

В год рождения Алехина шахматный мир бурлил. Титулом владел американец Вильгельм Стейниц, первый официальный чемпион мира. Однако в 1892-м его позиции пошатнулись! Американца попытался свергнуть гражданин Российской империи Михаил Чигорин, человек удивительнейшей судьбы. Он, а вовсе не Алехин, мог стать первым русским, примерившим шахматную корону. И должен был, хотя бы из-за своей неиссякаемой любви к «игре королей».

Уроженец Гатчины (по другим данным, Петербурга) рано потерял родителей и оказался в Гатчинском сиротском институте. Воспитатели без лишних сантиментов обращались с подопечными, но Михаила это не сломило. К тому же один из работников приюта, у кого был характер помягче, начал приучать его к шахматам. Чигорин сел за доску лишь в 16 лет, что не помешало ему оказаться лучшим русским мастером шахмат своего времени. Он жил игрой, отказался ради нее от перспективной и денежной карьеры в петербургском банке. На стенах его комнаты висели портреты лучших – среди них оказался и Вильгельм Стейниц.

Игра американца была солидна, но чересчур академична. Чигорин же любил творить, испепелять противников яркоатакующими комбинациями. Доска словно зажигалась фейерверком, когда он переставлял фигуры. Увы, Стейниц научился задувать огонь Чигорина. В марафонах тет-а-тет русский шахматист быстро терял концентрацию и множил ошибки, тогда как Стейниц сохранял свой ум холодным.

Первый их матч в Гаване в 1889 году остался за чемпионом Стейницем, хотя Чигорин поначалу лидировал. Но главный шанс своей жизни Чигорин получил в 1892-м, в повторном выяснении отношений. Как же символично, что матч случился за считанные месяцы до рождения Алехина, который в будущем смог воплотить мечту Чигорина в жизнь – стать лучшим в мире.

У Стейница имелись свои козыри, в том числе околоспортивные. 55-летний чемпион любил курить прямо во время партий. Это отвлекало Чигорина, которого всю жизнь раздражали резкие и неприятные запахи¹. Вот только как было Стейницу не курить в Гаване, где водились лучшие сигары в мире?

Но даже маленькие хитрости не благоволили фавориту матча, когда при счете 9:8 в его пользу Чигорин солировал, стремясь уравнять расстановку сил. Заключительная (к сожалению) партия проходила под диктовку претендента. Закручивая роскошные усы, он с осторожным оптимизмом поглядывал на седовласого курильщика. У русского шахматиста имелась фора в фигуру! Это как если у одного из боксеров по ходу поединка ломается рука… Но вот Чигорин двинул слона – и прозевал скорый мат. «Однорукий» Стейниц умудрился отправить его в нокаут.

В этой непостижимой драме был весь Чигорин, ему оставалось лишь схватиться за голову. Жители Гаваны, ставшие свидетелями неожиданной развязки, недоуменно выдохнули – уж очень им хотелось победы Чигорина. Смелость берет не только города, но и сердца…

Согласно древней шахматной легенде, среди зрителей в зале находился трехлетний Хосе Рауль Капабланка. Он еще, конечно, не разбирался в шахматах. Но уже видел в них столько азарта!

Из этих драм к Алехину можно перекинуть сразу несколько мостов. Во-первых, однажды он влюбился в шахматный стиль Чигорина, посчитав маэстро одним из своих учителей, но пошел дальше, сделав шахматы не просто зрелищем, но и настоящим искусством. При этом Александр Александрович не позволял себе таких очевидных промашек, коими обильно грешил Чигорин. А самое главное, именно Алехин стал первым русским чемпионом мира, в своем матче за титул сокрушив еще более очевидного фаворита. Во-вторых, Гавана была местом рождения принципиального соперника Алехина – Хосе Рауля Капабланки, тоже большого поклонника Чигорина. В автобиографии кубинец признался, что матч Стейниц – Чигорин стал для него отправной точкой, событием, которое породило в нем шахматиста. А со временем он вырос в мастера без слабых мест, обладавшего убийственной интуицией.

Почти все считали, что Капа владел святым шахматным Граалем, великими тайными познаниями, которые делали его за доской неуязвимым. Но именно Алехин вскрыл его божественную игру; нашел, как сбросить шахматного Зевса с Олимпа.

Соперничество Капы с Алехиным, этих антиподов в мире шахмат и мире людей, стало поистине легендарным!

Александр Александрович Алехин родился во времена глубоких потрясений. Старый мир уже начинал рушиться, трещины проступали все отчетливее. Последний русский император Николай II неумолимо двигался к трагическому финалу судьбы. Жить в такое лихолетье – значит, подвергаться испытаниям, находиться в нескончаемом стрессе. А если учитывать, что шахматы и без того требуют предельной концентрации, мобилизации всех внутренних ресурсов, то неудивительно, что Алехин жил с надрывом. Другие бы сто раз поставили на себе крест, но только не он. Вытягивать себя из передряг и саморазрушения удавалось, конечно, не всегда… Случались срывы, и немало. Но каким-то чудом он поднимался и двигался дальше, несмотря на превратности судьбы и пересуды злопыхателей.

Передышка была лишь в начале жизненного пути, когда Тиша, как его называли родные, с задором бегал по 10-комнатной съемной квартире в Никольском переулке, окруженный заботой и любовью. Да, у его отца Александра Ивановича, коллежского асессора и владельца большого имения в Воронежской губернии, было много работы, так что уделять время сыну он позволял себе изредка. Зато мать, Анисья Ивановна, дочь крупного фабриканта Прохорова – владельца Трехгорной мануфактуры, – старалась это компенсировать, занимаясь его всесторонним образованием. Как писал биографист Алехина Юрий Шабуров², она не давала Тише продыху, приучала к гуманитарным наукам, просила много читать, привлекала репетиторов французского языка и музыки. Впрочем, не меньше сил женщина тратила и на двух других своих детей, Алексея и Варвару. Что не успевали она и репетиторы, делала немецкая гувернантка. Это со временем Анисья Ивановна отдалилась от детей, следуя пагубному пристрастию… Их спасением стала бабушка Анна Александровна Прохорова, тоже с радостью занимавшаяся воспитанием. Впрочем, отдаление матери от детей случилось позже.