– Я старая подруга Марё, – вмешалась Весна. – Подтверждаю, что не было никакого колдовства. Мариам никогда не выглядела, как приворожённая.

– Почему мы должны тебе верить?

– Чем же я заслужила ваше недоверие? – парировала Ведь-ава. – Вы сомневались, что я девственница, даже эйдень-аву позвали. И что же выяснилось? Чиста я перед вами.

Спорили вельдемановцы долго, пока не прогремел бас отца Афанасия:

– Пусть Мина усмирит Коня. Тогда и увидим, достоин ли он.

– Пусть усмирит! – заголосили селяне.

Не прошло и минуты, как рогожный Конь с неистовым ржанием выбежал на площадь и понёсся на вельдемановцев, не видя перед собой дороги. Все в страхе расступались перед ним.

Из толпы выбежал Мина, подскочил к голове Коня и схватился за уздечку. Тот, однако, успокоился не сразу. Он ещё долго бегал по площади, распугивая людей.

Весна тем временем стала собирать с вельдемановцев деньги и куриные яйца на корм ретивому «животному», а Ведь-ава незаметно ускользнула в росший неподалёку сад. Тихон устремился за ней.

Под яблоней, ветви которой гнулись от тяжести незрелых плодов, он протянул ей серьги.

– Вот, Марё!

Ведь-ава положила серёжки на ладонь, внимательно рассмотрела…

– Похоже, вправду золото, – улыбнулась она. – Однако самоцветы – никакие не яхонты. Либо мастер тебя надул, либо ты решил меня обмануть.

– Виноват, Марё! – сознался Тихон. – Не хватило денег на серьги с десятью яхонтами в каждой.А ведь я продал почти всё имущество… кроме дома и лошади!

– Надо отвечать за слова, Тиша! – наставительно ухмльнулась Ведь-ава. – Кто сказал Ансё, что и лошадь ради меня продаст? Продал бы – может, и хватило бы на яхонты.

– Прости, Марё! Если б я остался без неё, то как бы вернулся в Вельдеманово? Пешком из Нижнего идти далековато. Не успел бы к Проводам весны.

– Хорошо, уговорил. Разрешу поцеловать меня. В щёчку.

Тихон обнял её и прильнул губами к её тёплой румяной щеке.

– Оставишь Минку? – прошептал он. – Выйдешь за меня, Марё?

– А на что ты меня содержать будешь? – хмыкнула Ведь-ава. – На что украшения с самоцветами станешь покупать? На что холить, на что кормить будешь? Я ведь из купеческой семьи, к крестьянскому труду не привычна. Ты же продал всё, кроме дома и лошади. Сам не сегодня-завтра побираться начнёшь.

– Руки у меня есть, голова есть. В Нижний на отхожий промысел отправлюсь. Как-нибудь добуду деньги и нам на пропитание, и тебе на украшения.

– Докажи, что ты такой добычливый! – задорно сказала Машенька. – Раздобудь к пиземе-озксу[6] малолетнюю девочку. И не тощую, а посочнее. Приведи в Вельдеманово и скажи Учвату, чтоб он принёс малышку в жертву Ведь-аве.

Это была не минутная её прихоть: она давно мечтала о такой жертве. Могущество и бессмертие развратили и пресытили Деву воды. Окружающий мир для неё давно потускнел и сделался пресным. Её изнеженное тело уже не радовали обычные радости. Ведь-ава перепробовала десятки тысяч яств, и ей наскучили самые изысканные из них. Вот ей и захотелось полакомиться мясом ребёнка, упиться его кровью. Необоримо захотелось!

Тихон молчал, потрясённый услышанным, а Марё напряжённо ждала его ответа. «Согласится ли парень ради меня на такое злодеяние? Так ли сильно он влюблён?» – сомневалась она.

– Где ж мне найти малышку? – наконец, спросил Тихон, и Ведь-ава облегчённо вздохнула: «Да, этот парень готов на что угодно ради меня…»

Она задушевно улыбнулась парню.

– А ты поищи! – сказала она. – Лошадь у тебя осталась, вот и поезди по деревням близ Нижнего. Присмотри сиротку, примани чем-нибудь сладеньким и привези в Вельдеманово… Ведь-ава не только тебя, но и всё село отблагодарит. Наконец, прольётся дождь, которого мы не видели с начала весны. Тогда и я в долгу не останусь. Поцелуем в щёчку уже не отделаюсь. Обещаю!

– Разве Учват меня послушает? Разве принесёт ребёнка в жертву?

– Так уговори его, – строго ответила Марё. – Не мальчик же ты. И вот что заруби себе на носу. Ежели Ведь-ава получит жертву, все здесь тебе будут обязаны, и я в первую голову. А вот ежели не получит – не обессудь. Усвоил?

Тихон кивнул.

– Тогда возвращаемся в село, – сказала Машенька.

Пришли они на пустую площадь. Вельдемановцы уже убежали вслед за Весной и Конём на поле, чтобы там молить Норов-аву об обильном урожае.

– Скорее, Тишка, за ними! – задорно шепнула ему Марё. – Селу ведь грозит неурожай и голод. Надо срочно помолиться Норов-аве. Ведь-аве же поклонимся, когда ты жертву добудешь…

----

[1]Кудазор (покштя) – глава дома (семейства). Кудазор-ава (покштява) – его жена.

[2]Очищение срубов проводилось мордвой в первых числах июня, незадолго до Троицы.

[3]Веленьпрявт (эрз.) – сельский староста у эрзян. То же, что инь-атя или велень пряфту мокшан.

[4]Тундонь ильтемо (эрз.), Тундань ильхтяма (мокш.) – карнавал «Проводы весны». Проводился через неделю после Святой Троицы.

[5]Пеплопритягателями на Руси называли турмалины. Ювелир предложил заменить ими сапфиры.

[6]Пизем-озкс (мокш), пиземе-озкс (эрз.) – моление о дожде. Проходило в июле у родника, реки или озера. На этот праздник в древности иногда приносились человеческие жертвы Ведь-аве.

Глава 40. По щучьему хотению

За юной жертвой Тихон отправился через день. Напёк с вечера сладостей, положил их в котомку, выспался, а утром пришпорил коня и отправился на поиски ребёнка. Мечты о белокурой красавице настолько помутили разум у парня, что он ни разу не задумался, чем для него может обернуться убийство маленькой девочки. Ведь он, крещёный человек, мостил себе дорогу прямо в Ад.

Он стал думать, где найти беспризорного ребёнка и чем его приманить. «Не такое уж и сложное задание дала мне Марё», – в конце концов, решил Тихон. Ведь Смутные времена ещё продолжались, и Нижегородский край переживал их так же остро, как и вся ослабевшая Московская держава. Одни деревни разоряли степняки, другие жгли черемисы. Нападали на христианские селения и мордва, не отошедшая от язычества. С каждым годом становилось всё больше и разбойников, не верящих ни в Святую Троицу, ни в чертей, ни в языческих богов. Много было окрест Нижнего горелых селений! Много бесприютных детей ходило по дорогам Руси!

За две недели Тихон проехал немало пожарищ и заброшенных деревень, но удача ему не улыбалась. Люди давно покинули эти селения, и там не было никого, кроме крыс, шныряющих по погребам и домам, да лисиц и одичавших кошек, которые охотились на этих грызунов.

Наконец Тихон наткнулся на деревню, которая сгорела совсем недавно. Дня два или три назад, едва ли больше. Ветер там ещё не разметал седой пепел, который покрывал дорожки и листья растущей в огородах репы. Стаи крыс и лисы ещё не собрались на пиршество, и лица у убитых людей не были обглоданными.

Среди обугленных брёвен одного из домов Тихон услышал шорох и лепетание человеческого существа. Он подошёл ближе и не поверил своей удаче. К нему вышла девочка лет семи или восьми, рыженькая, отощавшая, вся перепачканная сажей.

Она не испугалась случайного человека. Может быть, уже отбоялась. Тихон вынул из котомки сладкий пирожок, и она подошла к нему…

– Как тебя зовут? – спросил он, протягивая ей угощение.

Девочка жадно вцепилась в пирожок и, пока его не съела, не издавала никаких звуков, кроме чавканья.

– Как же тебя зовут? – вновь поинтересовался Тихон.

– Дай ещё пирожок! – ответила девочка.

Наевшись, она еле слышно прошептала:

– Околь.

«Околь. Акулина. Крещёная, значит», – понял он.