– Зачем?

– Поверь мне. Я знаю. Я содай, а мама была оз-ава. Лечили мы всю деревню.

Она помогла Денису свесить ногу за борт лодки. Тот через кожу сапога почувствовал холод реки, полной донных родников.

– Вода какая студёная!

– Вот и хорошо! Терпи, Денясь!

Инжаня подошла к ним, одобрительно кивнула: «Соображаешь, Толга!» – и села в другую лодку. Тут же гребцы налегли на вёсла, и челны тихо поплыли на восток, вниз по течению.

Варвара открыла липовую баклажку с хлебным вином.

– Выпей ещё, Денясь! Побольше. Нам теперь нечего бояться. Запьёшь водой из реки.

Вскоре он слегка захмелел, боль в ноге ослабла, и его потянуло на размышления.

– Ты такая ядрёная и снеговая, – шепнул он на ухо жене. – Они же сухонькие, каржастенькие, смуглые. А ведь тоже мокшане!

Варвара засмеялась.

– Вярде Шкай вырубил меня из благородной липы. Их – из других дерев.

– У, какая кичливая! – засмеялся Денис. – Ты в это веришь?

– Так у нас говорили… в Лайме, в моей деревне… – Варвара вспомнила дом и заплакала: – Моей Лайме больше нет. Моей Лайме больше нет!

– Успокойся, Варя!

– Не Варя. Толга!

– Прости, Толга!

– Прощаю. Ты ж не нарочно.

– Чем твоя Лайме отличалась от этой деревни?

– Нас лес спасал. О нас никто не знал, токмо другие мокшет. Когда-то был свой азор[5]. Давно он жил, при Тюште. Даже имя забыли. Потом никто нами не правил. Сами всё решали. Эти же под татарами ходили – и ясак отдавали, и мурзу Булая кормили. Сейчас не кормят.

– Почему?

– Мурза давно мёртвый. На царскую службу пошёл, крестился. Родичи убили.

– За что?

– Измена вере. Сначала молился Аллаху, потом Святой Тройце. За то и убили. Земли его забрал себе белый оцязор, царь Михаил.

– А Тюштя – это кто такой?

– Тоже оцязор. Князь, но наш. Мокшень князь. Отец у него был Атям-шкай, бог грома. Мама – Лихтава, простая девка. Могучим воином был Тюштя. Труба у него была медная, громкая-громкая. Все мокшет её слышали. И ещё у него семь братьев были. Все звались Кудеяры. Злые они были, алчные и тупые. В лесу жили, всех путников грабили. Ни одна душа рядом не селилась. Оттого урочище и зовётся Бездушный куст. Братья надоели Тюште. Так надоели, что он обернулся сорокой и улетел. Так и перевелись у мокшет оцязоры, а разбойники остались.

– А кто хозяин земли, куда мы плывём?

– Был мурза Булай, а ныне нет там азора. Ничейная деревня, забытая. Она в дебрях лесных. Рузы не нашли её. Пока…

– В этой деревне Аллаху раньше молились? Как и Булай, их хозяин?

– Нет, – ответила Варвара. – Они почитали наших богов. Однако Булай запрещал люди в жертву убивать. Не стало его – опять взялись. Уж много лет как. Засуха была, потом полая вода. Бохаряпт залило… ну, погреба… Это Ведь-ава злилась, человека в жертву хотела. Так Инжаня сказала.

– Страсть какая! – невольно вскрикнул Денис.

– Совсем нет. Стать жертвой не страшно. Стать жертвой – это встретиться с богиней. С прекрасной богиней!

– Такая молодая, а столько знаешь! – улыбнулся жене Денис.

– Как не знать? В Лайме на пуромксе разное обсуждали. Я слушала. Стрельцы у Путилы всякое гутарили. Я впитывала…

– Пуромкс – это ещё что такое?

– Вся деревня идёт на поляну. Не молиться. Про дела гутарить. Что купить, что строить, когда сеять, как дальше жить… Инь-атю или оз-аву выбирать…

----

[1]Лайме (мокш.) – заливной луг. Название деревни, в которой родилась Варвара-Толга.

[2]Жолняма (мокш.) – плеск, журчание воды. Предполагаемое мокшанское название реки Челновой.

[3]Шавома (мокш.) – деревянный ударный инструмент.

[4]Пичаень Офтай – по-русски будет «Офтай Пичаевич» (Медведь Соснович).

[5]Азор (мокш.) – князь, владыка. Слово индоиранского происхождения.

Глава 12. Плач Девы воды

Лодка валко плыла на восток. Сомовьи омуты сменялись голавлиными перекатами, лесистые берега степными. Местами приходилось продираться через водную траву, и тогда гребец шуровал веслом, как шестом.

У Варвары была цепкая память, и она ничего не перепутала, рассказывая Денису о судьбе селений в нижнем течении Челновой. Их бывший владелец, татарский князь Булай, погиб пятнадцать лет назад. Наследники отказались переходить в православие. Земли у них были отняты и отошли великой инокине Марфе, матери царя Михаила Фёдоровича. Однако в глуши Челнавского леса оставались мордовские деревни, которые убереглись от взора Московской державы и воскрешали свои древние обычаи. В одну из них и плыли сейчас Денис с женой.

Чёлн вышел на ровное русло, в конце которого изгибалась излучина. На её крутом берегу высились корабельные сосны, а на пологом виднелись низенькие домишки без печных труб. Возле каждого сгрудились нешкопари – долблёные колодные ульи, крытые соломой и похожие на грибы высотой с человека. Хозяева привезли их на зимовку.

Варвара шепнула мужу:

– Это Вирь-атя.

– Почти Вирь-ава, – скривил лицо Денис, вспомнив спасшее его чудовище.

– Нет. Вирь-атя – это лесной старик.

– Леший? Они будут ему молиться?

– Нет! – засмеялась Варвара. – Так зовут эту деревню.

Не доплыв до излучины, лодка причалила к берегу. Варвара выбралась на твёрдую землю, чуть не оставив сапожки в вязком иле, и зашагала к дому сельского старосты.

Офтаю не повезло в жизни. Не дал ему Вярде Шкай сыновей. Обе его супруги давно умерли, а дочери вышли замуж и разошлись по новым домам. Старик же остался один в избе с тесовыми сенями, стоящей недалеко от Челновой.

Дочери с зятьями, конечно, навещали когда-то строгого главу семейства, приносили мясо, крупу, брагу и молоко, помогали по хозяйству. Впрочем, хозяйства у деда почти не было: с десяток кур, старый петух, не всегда поющий по утрам, и коза Шуня – вот и всё.

Заглядывали к нему и другие односельчане, но редко, перед праздниками. Все знали, что сельским старостой он был лишь в силу обычая и возраста.

Нет, Офтай кое-что ещё мог. Например, звучно гаркнуть на керемети или подставить ветру свою длинную бороду, чтобы та эффектно развевалась. Он выглядел внушительно, мог произвести впечатление на гостей из других весей. Однако заправлял в деревне не он, а Инжаня. По любому серьёзному вопросу надо было идти к ней.

Между праздниками и сходами старик чувствовал себя одиноко, потому обрадовался Денису и его жене.

Подойдя к дому сельского старосты, Варвара покачала головой: «Пичаень Офтай, сколько же хлама в твоём пирьфе!» И правда, неогороженный двор инь-ати был завален старыми котлами и деревянными бочками для шкаень пуре…

С каждой минутой ритуальной утвари становилось всё больше: односельчане волокли её из лодок. Притащили они и Дениса на коровьей шкуре. Инжаня распорядилась внести его в дом Офтая и уложить на эзем – прибитую к полу скамью. Сама она к инь-ате не зашла – убежала по своим делам.

В избе Варвара сняла с мужа мокрую одежду, однако стянуть с распухшей ноги сапог не сумела – он не поддавался, а Денис кричал и брыкался от боли.

– Толга! – наблюдая за её стараниями, сказал Офтай. – Не мучай мужа. Накрой его одеялом, поставь рядом со скамьёй старое ведро. Оно в сенях. И ещё влей в Дионисия побольше хлебного вина: пусть забудется. Костоправ скоро придёт.

Варвара напоила мужа. Он уснул и даже не почувствовал, как пришедший лекарь снял сапог с его ноги и стал её ощупывать.

– Ничего страшного, – заключил костоправ. – Колено ушиб. Щиколотку подвихнул. Сейчас вправлю.

В этот момент больной очнулся и застонал. Чтоб муж не брыкнулся, Варвара села ему на колено, а лекарь быстро возвратил кости сустава на место. Затем он обернул Денисову ногу войлоком и туго её обмотал льняной онучей…

– Как мёртвый лежал! Видишь, какое у меня забористое хлебное вино! – похвалился Офтай и протянул костоправу деревянный ковшик.

Тот осушил корец и поинтересовался: