Облегчённо вздыхаю и потираю пылающую щёку.

– Конечно, можно, девочка, – отвечает женщина. – Всё ведь от тебя зависит. Главное, открываться новым чувствам и довериться другому человеку. Любви на земле так много. Она во всём. Вокруг нас и, главное, в нас самих…

– Спасибо, – кинув равнодушный взгляд на Мирона, пододвигаю к ней то, что у нас получилось. – Вы меня очень вдохновили своим рассказом.

– Мирош, подай очки, – просит она, указывая на буфет. – Так, ребятки, посмотрим...

Разглядев портрет, улыбается и вздыхает. Без надрыва и без драмы. Просто… сентиментально, что ли. Как по доброму старому другу.

– Красиво вышло. Спасибо вам большое, – счастливо качает головой.

– У вас баня функционирует? – спрашивает Мир, глядя в окно на территорию за домом.

– Конечно, у нас здесь помыться больше негде.

– Ой, класс, – хлопаю в ладоши, разминая шею. – А можно нам…

– Надо только воды из колодца натаскать. С соседней улицы.

– Сделаем, – гремит Мирон резковато.

Молча накидывает на футболку свою куртку, отстранённо кивает и выходит за дверь.

Глава 27. Разгорячённая Мия.

Остаток дня пытаюсь как следует утрамбовать в голове разговор с Галиной Сергеевной, умудрённым опытом человеком и взрослой женщиной, прожившей счастливую жизнь.

Ничего нового, к слову.

То же самое, о чём мне всегда твердил отец. Мама же раздражительно качала головой, но при мне никогда не спорила.

А папа повторял: «Первая любовь – это несерьёзно. Порой до чего только не доводит, особенно молоденьких девиц». Он вообще с самого нашего детства не очень любил, когда я говорила о Мироне или кто-то шутил по поводу нашей крепкой дружбы.

Всё время было ощущение, что отец как бы мимо ушей пропускает. Будто что-то неважное и… нелепое?..

Словно мои чувства – пыль придорожная. Прибьёт дождичком и ладно.

– Что делаешь? – хмурится Мирон, заходя в «нашу» комнату.

– Фотографии пересматриваю.

Киваю на экран телефона и нервно сглатываю, когда он неожиданно стягивает мокрую от пота футболку. После того как с баней было улажено, Громов решил вдруг колоть дрова.

В общем, с нашего разговора на кухне, я его не видела.

– Мобильного интернета здесь нет, – дрожащим голосом продолжаю. – Поэтому, как и в самолёте во время полёта – чищу память.

– Ясно, – кивает он не глядя. Словно я его обидела чем?.. – Баня готова. Первая пойдёшь?

– Да, – вскакиваю с места.

Убираю телефон на подоконник и быстро поправляю топ.

– Ты была хоть раз, Алиева? – спрашивает грубовато. – В бане-то была?

Ещё и по фамилии. Индюк!

– Конечно. В отпуске, – отвечаю невозмутимо.

Зловещий смех заполняет душную от натопленной печи комнату.

– В отпуске… – морщится. – Здесь настоящая русская баня. Деревенская.

– И что там? – непонимающе уставляюсь на его лицо. Тоже завожусь. – Мыши?!

– Не удивлюсь, – пожимает плечами Мир и наблюдая за моей реакцией поспешно добавляет: – Но пока топил и воду таскал – ни одной не видел.

Хмм…

Допустим, ладно!

Тяжело вздохнув, одеваюсь. Затем молча наблюдаю, как Мир натягивает куртку прямо на голые плечи и вслед за ним выхожу на улицу.

Задерживаю дыхание от ударяющего в лицо холода. Это немного отрезвляет!

Почему он так себя ведёт? Я ничего ему не сделала.

Раздумываю над природой его плохого настроения, мы как раз проходим небольшой крытый двор, длинную поленницу и оказываемся на улице. Стараюсь удержаться на узкой дорожке в своих скользких уггах, пока мы не добираемся до небольшой избушки, похожей на ту, что была у Бабы-Яги, только без куриных ног.

– Иди, – отстранённо кивает Мирон на низкую дверь.

Озираюсь и нервно всхлипываю. Раньше я без проблем могла проявить при нём любое чувство – растерянность, слабость, страх.

Сейчас же…

Увы, безграничное доверие между нами смывается. Рассеивается, как и наша дружба. Я это чувствую. А он?..

– Я боюсь, – всё же решаюсь быть искренней.

– В смысле? – косится непонимающе.

– Ну… хмм… я в первый раз такое вижу, – раздражаюсь. – Бли-ин!..

Чего он хочет от меня?

Я же не в Последнем Герое участвую?..

Бани, в которых я бывала, располагались при пятизвёздочных отелях или больших загородных комплексах, куда отец возил нас на выходные.

Здесь же низкая сторожка с покосившейся дверцей и прибитым к ней войлоком. Что там внутри? Как всё устроено?

Это ведь не квест с бутафорией. Реальная жизнь.

– Ладно, всё Громов, – взрываюсь как сигнальная ракета. – Я не пойду.

Помру от грязи!

Но туда не пойду!

Разворачиваюсь и запахиваю пуховик поплотнее. Холод покалывает щёки и пробирается с вдыхаемым ледяным воздухом внутрь.

С одной стороны, мне ужасно хочется в тепло. Там внутри этой избушки, наверное, здорово. Погреться и помыться.

Два дня без душа – перебор.

С другой…

– Блядь!.. – перебивает мои мысли звериный рёв за спиной.

– Твою мать!.. Как ты мне дорога, Карамелина!.. – рычит Мирон и резко хватает за руку. – Всю душу мне вымотала, коза.

– Я твою душу даже не трогала, – ворчу под нос, переставляя ноги. – Сам козёл, понятно?..

Из-за открытой в баню двери вокруг нас поднимается облако пара. Это очень символично, потому что мы оба на взводе.

Внутри жарко.

Вкусно пахнет хвоей от веника, который висит над потолком. Аккуратно укладываю полотенце и мужскую хлопчатобумажную футболку, которую мне выдала Галина Сергеевна. Неудобно, конечно, но главное – всё чистое.

Мирон без разговоров отворачивается к двери, стряхивает с рук куртку, вешает её на гвоздик, вбитый в стену, и усаживается на край лавки спиной.

Понимая, что таким образом, он предлагает мне помыться, быстро раздеваюсь: стягиваю легинсы с бельём и топ.

Я абсолютно голая, а помещение вокруг нас размерами со спичечную коробку.

Мамочки…

Сердцебиение не даёт покоя.

Несмотря на адское пекло, кожа мурашками покрывается. От вида обнажённых широких плеч Мирона бабочки в моём животе играют свадьбы и стремительно размножаются.

– Давай быстрее, – говорит он сквозь зубы, сбивая мой романтически-похотливый настрой. – Шевелись.

Пытаюсь разобраться с крышкой на фляге с водой. От досады ничего не выходит.

– Я не понимаю, – закатываю глаза. – Что я сделала такого? Почему ты всё время мне грубишь?

– Тебе кажется.

– Нет, – обрубаю. – Не ври мне. Я видела, как ты общаешься с Ладой. Ты можешь быть ласковым и вежливым, когда захочешь Громов. Но только не со мной…

С помощью металлического ковша смешиваю в тазу горячую воду с холодной, и усаживаюсь на деревянную лавку.

Вскрикиваю, обжигаясь.

И без того напряжённое мужское тело вздрагивает.

– Что там?

– Всё нормально, – заверяю.

Здесь не очень яркий свет, но капельки пота на его смуглой коже я различаю сразу. Снижаю взгляд, на низко сидящие на талии спортивные брюки и широко разведённые ноги.

Эм...

Прикрываю рукой заострившиеся соски. Хорошо, что Мирону до такой степени по фигу на меня… Можно не переживать – мою реакцию он не заметит.

Чёрт.

Сглатываю слюну и продолжаю возмущаться:

– Нет, ты ни в коем случае не подумай. Я не сравниваю себя с твоей девушкой. Какие сравнения?! Кто я такая?.. Но… то, как ты со мной общаешься, переходит все рамки.

Громов смачно ругается матом и пока я пытаюсь размазать на волосах земляничное мыло, опускает взгляд в пол, закрывая ладонями лицо.

– И как я с тобой общаюсь? – лениво спрашивает.

– Ты постоянно злишься и грубишь. Будто я тебя раздражаю.

– Так и есть, блядь, – хмыкает.

Снова пытаюсь прожечь глазами напряжённые мышцы на спине. Одновременно хочется ударить по ним ковшиком и… прикоснуться…

Языком слизать все все все капельки. Подышать его кожей… Да простит меня Ладка Милованова!

– Ну, это уже вообще наглость, – отзываюсь и дую губы.