– Ничего подобного я не делал, – спокойно сказал Сергей.

– Превосходно, – субинспектор наконец начал чинить карандаш, разбрасывая по столу стружки и кусочки графита, – а скажите, Сергей Олегович, вы ведь на фронте задержанных конвоировали?

– Приходилось.

– Ну вот тогда и отвезёте несовершеннолетнего Фёдора Ермолкина в колонию имени Дзержинского, что рядом с Дорогомиловской заставой, а как вы это сделаете, на извозчике, на трамвае или пешком, это уж вам решать.

Федька стоял, словно его огрели пыльным мешком, радужное настроение исчезло в один момент. Этот проклятый старикашка отдавал его в руки смертельного врага. Глядя на Травина, пацан внутренне приготовился к тому, что живым до колонии он не доедет. Косой сорвался с места, кинулся к двери, но там его перехватил Шмалько. И еле удержал, мелкий преступник бился, кусался и царапался. А потом почувствовал, как ноги отрываются от земли, пол стремительно удаляется, а воротник врезается в шею.

– В колонию, значит? – Травин держал его за шкирку. – Отчего ж не отвезти. Ну что, малой, поехали. Гражданин субинспектор, когда он должен быть в колонии?

– Не знаю, – Панов закончил чинить карандаш и теперь пытался собрать весь мусор на газетный лист, – вы как доберётесь, сообщите. Или если он по пути сбежит – тоже. Но искать его никто не будет, мы-то уж точно.

– Не он это, – заорал пацан, быстро сориентировавшись, – оговорил я его. Неправду сказал.

– Ну вот так-то лучше. Гражданин Травин, отпустите несовершеннолетнего, вы ему шею оторвёте, а он мне ещё нужен. Ну что, Ермолкин, дальше врать будем? Или я тебя Сергею Олеговичу отдам, он человек заслуженный, инвалид гражданской войны, на всю голову контуженный, – субинспектор захихикал. – Ему ведь ничего не будет, мало ли что на ум взбредёт, любой суд оправдает. Так что ты иди, Фёдор, и подумай, стоит ли запираться. Трофим, давай его обратно в одиночку, пусть ещё посидит, может, чего вспомнит. Все свободны, а вы, гражданин Травин, задержитесь.

Милиционеры подхватили пацана под мышки и, улыбаясь, потащили в коридор, Шмалько вышел вслед за ними, аккуратно прикрыв дверь.

– Чем же вы ему так насолили? – Панов вылез из-за стола, подошёл к окну, в котором, кроме скучного двора, ничего интересного не наблюдалось. – Не просто так он ведь на вас показал, причина должна присутствовать.

Травин рассказал, как в Сокольниках в воскресенье на него напали грабители, как он отобрал у них револьвер, который потом выбросил, и одному из них челюсть сломал, а другому – ногу. И что вместе с грабителями и этот мальчонка появился, только в драке не участвовал, а сразу убежал. Про двух крепких мужиков в кожанках, к которым этот Фёдор первым делом направился, Сергей говорить ничего не стал, во-первых, это всего лишь предположения были, а во-вторых, не хотел пока Коврова под удар подставлять. Субинспектор вернулся за стол, неаккуратным почерком записал клички бандитов и описание их внешности.

– Не они это, – задумчиво сказал он, – такие бы не стали мальца заранее подсылать, окно бы разбили и залезли, да и пытать Пилявского? Зачем им? Как думаете?

– С малым-то чего сделаете?

– С Федькой Косым? Подержу его здесь с недельку, сейчас он молчать будет, позже посговорчивее станет. А после отпущу, из трудовой коммуны он всё равно сбежит, и по нашим советским законам наказать его никак нельзя. Или что предложить хотите?

– Нет. Я могу идти? – Сергей подошёл к двери.

– Не смею задерживать, – Панов небрежно махнул рукой.

Дождавшись, когда Травин выйдет, он снял телефонную трубку, продиктовал телефонистке номер и доложился уполномоченному по третьему району инспектору Хлебникову. Тот решение подержать мальчишку в изоляторе одобрил, а насчёт Травина обещал разузнать всю подноготную в Наркомвоенморе. Разговаривая, субинспектор взял лист бумаги, остро оточенный карандаш и начал быстро рисовать фигурки, соединяя их линиями. В центре он изобразил пузатого человека со скрипкой, от него линия пошла к молодой женщине с короткой стрижкой, рядом с ней Панов написал буквы Е и К. Силача с огромными бицепсами и широкой спиной он разместил в углу, а мальчишку в лохмотьях – внизу. Справа он нарисовал большой круг и поставил там знак вопроса. После этого художник медленно, словно сомневаясь, пунктиром соединил молодую женщину и силача, и нажал на рычаг телефонного аппарата, в слуховой трубке уже некоторое время кроме шипения ничего слышно не было.

– Заходи, – крикнул он.

В кабинет бочком зашёл Шмалько.

– Давно стоишь?

– Да минут пять, – агент хрустнул суставами пальцев. – За Травиным проследить?

– Ты вот что сделай, – Панов взял лист, лежащий на углу стола, протянул ему. – Пацан наш в Сокольниках Травина видел с какой-то бабой, попробуй выяснить, кто она. И он в парке, оказывается, небольшое побоище устроил, два перелома и одно сотрясение, переломы серьёзные, значит, наверняка кто-то из грабителей в больнице отлёживается, а рядом их три – святого Владимира, Бахрушиных и психиатрическая. Ещё в исправдоме, но им, надеюсь, ума хватило туда не лезть. Здесь, на листе, их приметы, ты пробегись, посмотри, а как найдёшь, порасспроси, скажи, мол, показал на них Федька Косой, как на налётчиков, авось что вспомнят. Милиционера Кулебякина с собой возьми для солидности, он хоть и недалёкий, но выглядит грозно. А как закончишь, выясни, чем Кольцова занимается, не появлялся ли у неё кто подозрительный, но аккуратно, чтобы не напугать.

Лена Кольцова пребывала в приподнятом настроении, летний семестр почти закончился, и студентам давали целый месяц отдыха. О случайном знакомом Травине она если и вспоминала, то изредка, а о сопернице – только когда хотела сама себя назвать дурой. Она ходила по комнате и напевала, щурясь от бившего в окно солнца, новый сарафан отлично смотрелся в зеркале, из кухни доносились запахи фруктового пирога, Глаша отлично его готовила, с яблоками, вишней и сахарной пудрой, которая превращалась в сладкую матовую плёнку. Хлопнула дверь, это пришла Ядвига Иосифовна, она по субботам возвращалась с работы в начале четвёртого. Её мужа шофёр привозил позднее. Хотя от Настасьинского переулка, где находился Гохран, до Варсонофьевского можно было пешком дойти за двадцать минут, Генрих Янович предпочитал персональный автомобиль.

– Леночка, – тётя заметила, что в комнату открыта дверь, – ты давно пришла?

Кольцова недовольно поморщилась, тётя Яна всё время пыталась влезть в её жизнь. Но деваться было некуда, дом, где они жили с отцом, разрушился, а мотаться по коммуналкам и стоять в очереди в туалет Лена не хотела. Периодически появлялась мысль о том, что можно вернуться к бывшему мужу в их роскошную профессорскую квартиру, но тут же исчезала.

– Полчаса назад, – крикнула она. – Глаша ушла за продуктами в лавку.

– Ну и хорошо, – лицо Ядвиги Иосифовны, украшенное толстыми очками, появилось в дверном проёме, – завтра гости, не забудь. И обязательно пригласи своего молодого человека, я уже рассказала о нём Александровым, они жаждут его увидеть.

Два раза в месяц по воскресеньям Пилявская-Лацис устраивала посиделки, на которые приходили соседи и обязательно какая-нибудь московская знаменитость. В доме номер четыре жили руководящие работники ОГПУ и других близких ей организаций. Михаил Степанович Александров, которого упомянула Ядвига Иосифовна, был руководителем Истпарта и вместе с женой Екатериной Долговой проживал в третьем подъезде на четвёртом этаже. Какое дело им, пожилым людям, было до её личной жизни, Лена понять не могла.

– Возможно, он будет занят.

– Ерунда, скажи, где он работает, я сама его найду, иначе ты никогда не выйдешь замуж.

– Тётя, хочу напомнить, что я уже была замужем.

– За кем, за Кольцовым? – Ядвига Иосифовна фыркнула. – За этим тюфяком, который и двух слов связать не может? Не смеши меня, деточка, тебе нужен настоящий мужчина, который сможет носить тебя на руках, а не тащиться за тобой на коленках.