А некрофилом Внуков вроде бы как никогда не был, да и Вайва-Радуга таковой — юной и радужно в правильном понимании слова прелестной, — в жизни обыденной и оказалась. Слава Богу, вопрос с сыном и основателем рода Нетшиных Александром можно было считать закрытым — ребенку нужно было только появиться на свет. А остальные дети — почему-то Андрей не сомневался, что их у них с Вайвой будет много детей — ну что же, они тоже будут Нетшиными, а ни в коем случае не Внуковыми, никакого тут вам противоречия.
Тихая жизнь фактически вдвоем в маленьком затерянном в лесу домике — вся свита расселилась отдельно, места на заимке вполне хватало; даже общительная Бируте, заглянув в счастливые глаза подруги, внезапно решила, что ей следует немедленно заняться — тщательно и надолго! — обучением жизни с одной рукой, в чем ей вызвался деятельно помогать Данило.
Кое-кто в Полоцке удивлялся, в том числе и людно, зачем молодому боярину такая обуза, — вон, мол, сколько заневестившихся девушек-красавиц все глаза проглядели в ожидании сватов от знатного жениха! Да только как-то вот не мыслил себя с малолетства Терентьевич мимо княжича Федора и его судьбы, да и проявленная во время сражения в замке отвага Бируте явно произвела на него известное впечатление. Впрочем, что-то загадывать тут было рано, оставим события между этой парой идти своим чередом.
Андрей же почти сразу по заселении на заимку вспомнил из ранее читанного про одного из родоначальников, скажем так, трубадуров Южной Франции — те же примерно времена, те же, не надо придираться! — герцога Вильгельма IXАквитанского,который вроде как на своем щите поместил портрет любовницы и надпись: «По собственному желанию ношу ее на себе во время битвы, как она носит меня на себе в постели».До постели-то пока, впрочем, не доходило, хотя и пыталась Вайва несколько раз уговорить мужа своего богоданного повторить, пусть и в несколько иной форме то, что совершилось с ними вечером после жемайтского свадебного обряда. Но Внуков подсчитал, что жена его находиласьпри заезде на заимку на шестом месяце беременности, теперь всяко на седьмом, и как он помнил, в «прошлой» жизни «тамошней» супруге егоГалине при этом сроке чересчур, назовем их так, близкие контакты доктора в достаточно строгой форме уже запрещали.Вдобавок к тому — ну никак не мог поверить и осознать окончательно Андрей, что вот эта вот тринадцатилетняя сопля (как говорили в детстве про малолетних девочек у них во дворе многоэтажки в мальчуковой компании) мало того, что полагает его, тридцатилетнего по факту мужика своим венчанным мужем, так и носит дитя от него! Ну, пусть и не от него, конечно, но при всей своей неземной абсолютно и совсем не подростковой, а серьезной, взрослой влюбленности в Варвару-Вайву — настоящей любовью Внуков свое чувство называться пока все же остерегался — как исполнять в предложенных судьбой обстоятельствах супружеский долг... Пока Андрей представлял себе этослабо.Другое дело, несколько иного рода, менее интимного (хотя в чем-то, может, и поболее!) характера касания и прикосновения, ставшими повседневно-обыденными, и в то же время пугающе праздничными даже в казалось бы повседневной обыденности. Так, приблизительно раз в три дня молодые отправлялись в баню — Вайве очень полюбились эти процедуры. Топили печку, исполненную по-черному, — Андрей порывался было поначалу переделать под белый выход дыма, да оставил, как есть. — на первый пар шли княжич с женой, следом в мыльную заходили Данило с Бируте, затем уже парились из оставших на заимке, кто хотел.Так вот своей наготы перед мужем Вайва нисколько не стеснялась, разве что все еще привыкала и не могла привыкнутьникак к обновляющемуся день за днем телу, такому для Андрея уже родному и милому, и надо сказать, беременностью совершенно не испорченному, как иногда случается.Причем если любовь жемайтки была еще по-юношески яркой и самоотверженной, как учила уже матушка, то Внуков испытывал совершенно иные, куда более взрослые чувства, осознавая иногда, что относится к жене не как к любимой женщине, а как к дочери. После бани обычно вели долгие разговоры — обо всем и ни о чем одновременно, что-то друг другу рассказывая даже из заветного, потаенного.Андрейкак-торазпостарался улучить подходящий момент и в несколько запутанной и туманной форме, конечно, объяснить любимой, что неведомым образом прибыл в их краяиз совершенно других времен и «вселился», что ли, в тело погибшего Федора, но Варвара-Вайва, послушав его полусвязную речь минут десять, вмиг все решила и объяснила просто и по-своему — женская логика в действии:— Не тревожься, любый, все хорошо, я все сразу поняла, как увидела тебя в замке. Да, тебя убили немцы на полевом стане. Но кто-то — не знаю, были ли то наши боги, жемайтские, или ваши, кривичские, или вообще твой Христос — подумал, что нашу с тобой семью и нашу любовь разрушать нельзя. И потому и вернул тебя обратно с небес на землю. Иначе, кто будет воспитывать и растить нашего с тобой сына, который, я знаю, будет таким же сильным и умным, как его отец! — Вайва при этих словах смешно сморщилась, словно собиралась чихнуть, и Андрей вдруг решил наплевать на все эти сложные объяснения всяческих заумных пространственно-временных континиумов — ну, раз боги, значит, боги, нечего тут заниматься ерундистикой. И свободно и легко рассмеялся. А жена его еще на несколько секунд хадумалась и негромко произнесла, посверкивая зелеными глазищами:— Знаешь, наверное, это был сам Перкунас. Дело в том, что наш брак к тому времени, как тебя убили, совершил только наш, жемайтский жрец. А в вашей крестной церкви твой дед Симеон повенчал нас только, почитай, через полгода. Так что не стал бы Христос вмешиваться, он меня за свою еще не считал. Да и эти злодеи-немцы, они ведь тоже святому кресту служат, так? — тут Внукову ничего не оставалось,кроме как подивиться только разумению своей нареченной..
Глава 15
в которой на лесную заимку приходят дурные вести, княжичу приходится готовиться к новой битве, а владыко Симеон затевает интригу с волхвами
Всему, даже самому хорошему и радостному, приходит однажды конец. Вот и благостная жизнь на охотничьей заимке была нарушена прибытием бешено гнавшего гонца от князя Полоцкого Константина. Отец срочно извещал Федора-Андрея, что по донесениям послухов немцы заручились молчанием Миндовга — говорили, что ему вновь предложили корону, на этот раз причем не только над Литовским краем, но и над Польшей до самой Мазовии, да обещали не поминать отхода от католичества — и тронулись ратью немалой в восточную сторону.Короче говоря, присутствие княжича требовалось насущно.
Понятно, оставлять Вайву — пусть даже и в тайном лесном укрывище, пусть даже и в компании боевой, но все же однорукой Бируте — было нельзя никак, потому без суеты, но поспешая, тут же принялись за сборы в дорогу. Невеликий поезд состоял из одного санного возка, в котором расположились четыре особы женского пола, мужчины двинулись верхами. Хотя ихотелось очень Андрею нырнуть туда, к жене, под теплый медвежий полок, прижаться и согревать ее если не дыханием своим, то хотя бы присутствием.
Княжич Чудской — как бы не пошла в грядущее другая, не Нетшин, за его сыном фамилия, мельком подумал, да сразу отбросил, ведь за тем же Невским вон, не пошла, хоть и был дед Федора Полоцкого точно познаменитей потомка — ехал шагом конь в конь с Данило в голове поезда, проверяя петляющую по лесу неторную дорогу, почти что широкую звериную тропу, скорее. Рядом держались иноки, следом шел возок, замыкали «ударники».. Андрей думал, что из новин на этот раз готовить.
По уму, пора было уже вводить в здешний обиход обыкновенные, так называемые «шведские» спички, покрытые составом, загорающимся при чиркании о практически любую шероховатую поверхность. Организовать их достаточно массовое — в расчете на прибыльную в будущем торговлю — производство следовало не мешкая, а пока срочно обучить ратников обращению с новоделом, да начать еще изготовление ограниченных партий простенький ручных гранат.
