А окружающие услышали, что пробормотал княжич Федор не до конца понятную им фразу, навеянную, видимо, воспоминанием об афганском опыте Внукова-отца:

— Ну, вперед! Чай, не дворец Амина брать...

в которой в Полоцке празднуют победу, одержанную княжичем Федором при Юрьев-граде, и обсуждают планы предстоящей далее зимней военной кампании

Победу под столицей эстляндской земли Унганнии и одновременно Дерптского епископства Юрьевом, или как называли его немцы, Дорпатом, праздновала, казалось, вся земля полоцкая. К возвращавшейся вместе с Федором Константиновичем (Андреем Александровичем, конечно, но кто ж про то ведает?) рати вывалил, пожалуй, весь десятитысячный почти город, включая стариков и совсем малышню, что, почитай, только осенью ходить толком выучилась. Не обошлось, конечно, и без женских криков, воя и плача по убиенным — не бывает войны всерьез вовсе без потерь, но оказалось их — потерь, в смысле, — много меньше, чем Внуков изначально рассчитывал.

Да, всегда надо помнить, что настоящие профессиональные военные во все времена — люди, циничные донельзя. Еще на этапе первоначального предварительного планирования любых из сколько-нибудь значимых и способных быть реализованными операций или же сражений тщательнейшим образом обсчитываются практически до человека и планируются предполагаемые различным развитием ситуации потери, как убитыми, так и ранеными, — да-да, мы не оговорились, используя слово «планируются»!

Именно в результате такого планирования определяются заранее потребные к любому случаю логистические пути и необходимые возможности эвакуации раненых, равно как и погибших, — не след оставлять врагу даже мертвые тела своих воинов, должны быть они захоронены в родной с детства землице.

Вот и на этот раз предполагал Внуков, что при штурме Юрьева — да еще с ощутимо сильным и отвлекающим внимание противника от основных сил вспомогательным ударом, — по примерно знакомым ему на такой случай нормативу потери составят от восьми до десяти процентов из отправившихся в поход пешцев. То есть, при общем числе рати без малого в две тысячи, как максимум, двумстам из них обратный путь придется проделать не на коньках самостоятельно, а на санях — кому нуждающимся в трудном лечении и последующей заботе, кому уже ни в чем не нуждающимся. На деле же вышло сорок два убитых врагами, да девяносто три раненых, почитай, что почти в два раза меньше запланированного.

И про заботу сказано не зря было еще до похода. Постановил для себя Андрей, что пора вводить хотя бы в тех русичских краях, что может охватить он своим вниманием, относительно новый подход к заработавшим на войне увечия. Что будут получать они до конца жизни специально установленное довольствие из княжеской казны. Ратный труд, как предельно важный для существовавших тогда прото-, конечно, государств, должен и щедро вознаграждаться, пока и состоит человек в воинской обязанности, так и в усложнившихся по несчастию обстоятельствах.

Когда знает заведомо и твердо воин, что в случае тяжкого ранения или же — не приведи Господь! — смерти, не будет оставлена его семья, близкие ему люди без государева призрения и попечения, совершенно по-иному относится он к исполнению возложенного на него ратного долга. Более устойчивым становится он и в бою, охотнее занимается в мирное время совершенствованием своего воинского мастерства, навыков своих и умений, на войне или в дальнем походе требуемых...

...Андрей ехал примерно в середине торжественной процессии, впереди шествовали пешцы-победители, принимая на себя основные волны неподдельного восторга и общей радости. Сразу за Внуковым — он же княжич Федор по прозвищу теперь Чудской (и в пику несколько предку по матери Невскому получилось вроде бы, и одновременно смущало, что собственно до озера с таким именем так и не дошли по факту верст сорок) — следовал обоз с ранеными и, увы, мертвыми. Но и богатая добыча ехала в тех санях, взятая на копье в Домском соборе Петра и Павла. Много было там серебра и золота, опричь еще прихватили и украшения с другоценными каменьями. Брали только самое ценное и самое легкое — потому что мало кто помнит и знает, сколько на самом деле весит золото.

Замыкали импровизированный воинский парад союзники из Литовского края, предводительствуемые самим Товтивилом, которого хорошо знали в Полоцке. Не так давно он княжил здесь в течение пары лет и оставил по себе в целом добрую память. Торжественных криков и чествований им доставалось уже поменьше — основной запал уходил на первые ряды, но литвины не показывали видом даже кажущегося недовольства, радостно отвечали полочанам, целовали бросавшихся к ним раскрасневшихся девиц, подбрасывали в воздух весело щебечущих детей.

Внуков же раз за разом прокручивал в памяти события вечера сражения под Юрьевом и сам поражался, насколько четко и легко все задуманное получилось. Конечно, при желании можно было часть заслуженного успеха отнести на везение — но не привык Андрей и в прежней своей жизни мыслить в требовательном военном деле такими, как повезет/не повезет, категориями, так и здесь к тому привыкать не собирался. Ну и понимал, конечно же, майор, что не заслужил он пока производства в очередной чин, не совершил никакого приметного чуда, хоть и получил созвучное прозвище...

...Бой под Юрьевом начался, как и планировал Андрей, с ложного отвлекающего удара по наружной стене вдоль речного берега. Выскочившая из заканчивающегося метрах в ста от рва леса пехота быстро двинулась к первой линии обороны, подбадривая себя криками. Предшествовал неожиданной, в общем-то атаке полет к стене последовательно трех неизвестного происхождения огненных снарядов, которые, впрочем, из-за малости своей не могли причинить сколь-нибудь серьезных повреждений.

Защитники внешнего ряда дорпатских укреплений с недоумением взирали на непонятное сооружение, которое приняли сначала за изготовленный, видимо, в большой спешке — настолько он до веселого изумления уродливо внешне выглядел — тур, то есть осадную башню. Но конструкция эта никуда, похоже, двигаться дальше не собиралась, разве что только на укрепленных поверх центрального на удивление высокого шеста горизонтальных и косых перекладинах мелькали, меняясь то и дело, странные комбинации из каких-то разного цвета мешков.

На вторую и третью линию стен к местам предполагаемой атаки пришлыми пока незнакомцами из города неширокими, но уверенно плотными, в общем, потоками текли подкрепления, все пока шло, как и задумывалось. Пешцы одолели наконец поле, забросали внешний ров принесенными на плечах фашинами — вязанками набранного в лесу хвороста — и принялись под летевшими навстречу прямо в лицо стрелами бодро карабкаться на первый из трех валов.

На первый взгляд, эта внезапная для дорпатцев атака могла бы иметь дальнейшее развитие и достичь определенного успеха, но Андрей поднял руку, и на башне телеграфа — надо придумать, как же теперь его именовать, по-кривичски, что ли, или просто «вестник», что тоже хорошо, запоздало подумал только сейчас, уже в Полоцке Внуков — началось движение. Новый сигнал предназначался сейчас для находившегося на другом берегу реки Товтивила.

И почти ту же по льду Эмайыги, или Омовжи — кому как ближе — стремительно бросились к вмерзшим у самого берега лодкам и ладьям основные силы Андреевой рати. Следом за ними выскочила из леса конная литовская полусотня во главе с возвышавшимся над окружающими на голову исполином Тырнятой Жемайтским — беглого князя Внуков сумел-таки убедить держаться от боя подальше, хоть и рвался тот привычно в самое пекло!