Второй случай был незадолго до моего отъезда. Тогда мне нужно было сделать довольно много дел, а Марина постоянно лезла со своими жалобами на то, что у нее не получается что-то на работе, что мама постоянно выедает ей мозг ложечкой и что в личной жизни какая-то пустыня с летающими перекати- поле. Я терпеливо слушала до поры до времени, но в один момент терпение лопнуло. В гневе я упомянула, что на мне сейчас висит несколько проектов по работе, незаконченные дела по учебе в магистратуре, что мать постоянно пытается меня отговорить от переезда, манипулируя смертью отца и ее одиночеством, но я совсем не жалуюсь Марине, а справляюсь сама. Помню, как тогда она очень сильно расплакалась и убежала в слезах домой. Мы долго не разговаривали, и в какой-то момент я даже поймала себя на мысли, что без ее бесконечного нытья даже стало легче, но это длилось недолго. Вскоре я стала ловить себя на том, что автоматически тянусь к ее номеру в телефоне, затем мне стало грустно проезжать ее дом по пути с работы, а после и вообще стали посещать мысли о том, что это конец нашей дружбы. Мне стало тошно от этой мысли. Я позвонила Марине, она взяла трубку и сразу же выпалила «Прости!». Мы засмеялись сквозь слезы, осознав, что сказали это вместе. Больше мы так серьезно не ругались до приезда сюда.
Определенно, нам не хватало разговоров о нас. Мы все больше жаловались друг другу на жизнь, обсуждали интересные ситуации, хохотали с воспоминаний, но никогда не обсуждали, что же все-таки свело нас вместе. Мы были очень разными, даже внешне. Марина русая, с выгоревшими прядями, будто только что с отдыха, всегда неизменно бледная аристократическая кожа, словно полупрозрачная. Большие серые глаза глядят всегда несколько печально из-под пушистых светло-русых ресниц. Нос-кнопка, пухлые губки бантиком. В общем, она всегда выглядела как ребенок, но обладала очень миловидной внешностью. Никогда не понимала, почему за ней не бегает толпа поклонников. Возможно, дело было в том, что она никогда не могла себя преподнести. Худощавая и довольно высокая, она не несла себя гордо, она прятала свое естество в скрюченной грудной клетке и часто прижатых к груди в спокойном состоянии руках. Ее любимой одеждой были мешковатые кардиганы, которые она надевала в тщетной попытке согреться, ведь Марина мерзла даже летом, в плюс двадцать пять, и широкие вельветовые брюки цвета хаки, которые, как мне кажется, она не снимает уже лет с семнадцати.
Я всегда была другой. Во мне не было того аристократизма, что витал в образе подруги. Мне свойственны, скорее, нелепость и громкость. Я всегда, сколько себя помню, громко говорила, часто махала руками в разговоре, звонко смеялась и всячески привлекала к себе внимание. Рина (кстати, именно так я ее стала называть уже после школы) часто шикала на меня, когда я хохотала с ее шуток в парке на прогулке. Естественно, такое поведение не оставалось незамеченным. Уже с тринадцати я была обласкана вниманием парней, к нам часто подходили на улице, от чего Марина съеживалась еще больше обычного. Мои светлые, немного с рыжиной волосы всегда непослушно вились. Я часто окрашивала их в более светлый оттенок, но беспощадная рыжина всегда пробивалась на солнце, передавая мне привет из детства. Свой рост я компенсировала постоянным ношением каблуков, коротких платьев и попытками выбиться в ранг стильных и модных девчонок всея страны. Конечно, я старалась и Марине подыскивать что-то красивое, когда мы ходили вместе по магазинам, будучи уже старше, но она всегда отнекивалась тем, что одежда для нее не способ самовыражения, а «удобоваримая комфортная оболочка».
Немного перекусив, мы засобирались вновь на поиски Айны. Зная, что она вышла в такую бурю на улицу, мы не могли себе простить такого упущения, хотя и понимали, что она знает этот пляж как свои пять…кхм…как свои пушистые лапки.
– Может позвоним Хейкки? – волнуясь, спросила Марина, – Все-таки это его собака, он лучше знает, что делать. А мы с большей вероятностью покалечимся или потеряемся. Или все вместе.
– Марин, я согласна с тобой, но. Ты видела этого старичка? А что, если он распереживается, и у него будет сердечный приступ? Или приедет и пойдет на поиски сам? Для него это еще более опасно, чем для нас, пойми. Мы не будет лезть в горы или уходить далеко от пляжа, а просто еще раз осмотрим окрестности.
– Хорошо, – кивнула с согласием Марина, – Хейкки действительно может очень остро отреагировать, не хотелось бы его раньше времени отправлять к своей жене.
– Вот-вот, – заметила я и сложила в рюкзак два дождевика, бутерброды и термос с горячим чаем.
– Кстати, возьми нашу малышку, мы наверняка наткнемся на потрясающие виды по пути. Не хочу упустить шанс сделать красивые кадры природы. Она здесь невероятная, – сказала подруга, доставая из пляжной корзины забытый фотоаппарат.
– Ох, точно! Совсем про него забыла. Положи его в рюкзак и пошли скорее.
Изрядно устав ходить по песчаному пляжу и измазавшись в мокром песке по самые колени, мы продвинулись на холмы, которые были началом гор. Марина с опаской смотрела на мои горящие глаза, которые не говорили ни о чем хорошем. Иногда я не могла остановиться в попытках достичь той или иной цели, и, кажется, это был именно тот момент. На самом деле, я попросту не могла себе простить, что после того, как радушно нас встретил хозяин, я допустила такую оплошность и потеряла единственное живое существо, которое может ему принести радость после смерти жены. Я очень корила себя и почти не спала в ту ночь, когда мы вернулись с поисков, поэтому все потраченное время ворочалась в кровати и мысленно оправдывалась перед погибшей женой Хейкки, которая в моих полуснах стояла над моей постелью и отчитывала меня за такое детское и безответственное поведение. Ее пушистые кудри вздрагивали от движений возмутительно взмывающих вверх бровей, а руками она пыталась согнать меня с кровати, отправляя на повторные поиски. Вот, что творилось у меня в голове, когда наши грязные мокрые ботинки ступали на вершину холма.
– Аня, ты только глянь, какая красота, – вырвала меня из мыслей Марина.
Я повернулась в сторону, куда смотрела подруга и обомлела. Мы видели пляж с высоты, и отсюда он был в разы прекраснее. А ведь только приехав, я сказала, что не видела ничего красивее этого вида. Мы были жестоко обмануты. Легкая дымка волн слегка касалась камней, поливая их брызгами искрящихся капель. Солнце уже начинало нежно ласкать горизонт, раскрывая свои теплые яркие руки и принимая море в свои жаркие объятия. Небо раскрасили неловкие мазки молочных перистых облаков, которые то тут, то там расплескивали розовые и малиновые перышки. Обомлев, я стояла и любовалась видом, даже не заметив, как Марина сняла с меня рюкзак и побежала к краю обрыва, открывая объектив для снимка.
– Такие кадры точно не стоит упускать, – восторженно проговорила Рина, поворачиваясь ко мне с улыбкой.
– Еще бы, – в ответ улыбнулась ей я и продолжила любоваться видом, глубоко вдыхая морской свежий воздух.
Немного отойдя от впечатлений, я снова загрустила по Айне. Сложилось впечатление, что мы так и не найдем ее, и я ума не могла приложить, как мы будем сообщать об этом событии Хейкки. И вдруг я услышала лай с соседней вершины холма…
– Марина, взгляни направо, кажется, там наша Айна!
На удивление, справа я увидела не только силуэт нашей пушистой потеряшки, которая радостно виляла хвостом и хотела уже чуть ли не перелететь расстояние между двумя вершинами, но и силуэт неизвестного мужчины, который удерживал ее за ошейник от этого опрометчивого желания.
– Оу, кажется, наша Айна нашла себе кавалера, – усмехнулась я, повернувшись к подруге. В ее глазах, тем временем, стал расти страх.
– Кто это такой, почему он в горах, так далеко от ближайшего города. Это странно, вдруг он маньяк или еще что. Зачем он держит собаку. Может он заманил нас сюда… – затараторила она в панике.
– Все хорошо, нас же двое. Мы просто подойдем к нему и спросим, как он ее нашел. Айна не станет стоять в стороне, если он решит что-то сделать. Так что, кстати, нас вообще трое. Не паникуй, пошли за мной, – я смело шагнула в сторону спуска с холма, крепко сжав в своей руке холодную и дрожащую руку Марины.
