Двинувшись от этого места, чтобы возвратиться в Армянскую страну, в великой поспешности, и со многой добычей, и с безмерным величием, и в беспечальной радости, с песнями на устах, они громко восклицали: «Исповедуем Господу, что благ Он, что милость его вовеки, что поразил Он великие народы и убил могучих князей, ибо Он благ, ибо вовек милость Его!» И, распевая этот псалом и исполнив его до конца, с молитвами приносили славословие святой Троице.
Там зоравар[80] занялся отстававшими воинскими рядами, обеспечил их передовым, замыкающим и боковым прикрытием, в целости и здравии приведя за тридцать дней к границам родной страны.
Васаку и ишханам, которые были при нем, доложили о доблести и геройстве полка Варданова в стране Алвании, а также о договоренности с хонами. До того, как они встретились друг с другом, [Васак] избрал себе [помощником] ночь и в бегстве бросился в неприступные места своей страны. И в такой поспешности удалился, что пленных и добычу, которые он забрал в гаваре Айрарат, да сверх того и свое еще, поневоле оставил и бежал.
Поскольку наступило зимнее время, а продовольствие отбил вражеский полк, [Вардан] не мог обеспечить питанием все войско в одном месте, и рассеял и разослал их по различным говорам страны на зимний отдых. Приказал он быть наготове со снаряжением к весеннему времени. А некоторых из своего полка, из числа старших нахараров, он оставил себе на помощь и укрепился, заняв место, где [некогда] находилась царская резиденция.
И отряд за отрядом направлял в страну Сюник, брал и разорял многие гавары, и поставил [Васака] и все войско, которое было при нем, в такое стесненное положение, что они не брезгуя, перед угрозой голодной [смерти], ели падаль — ослов и коней. И многие удары наносил отступникам. А тем временем весь сонм святых епископов и вся церковная братия проливали горькие слезы по жестоко страдавшим, ибо босоногими и пешком угоняли мужей и вскормленных в неге жен, а многие младенцы, побитые о камни, были побросаны вдоль дорог.
Когда все это принесло успех богобоязненным, все епископы и иереи дали распоряжение по всей стране, чтобы в течение всего месяца Калоц[81] в посте и молитвах совершать моления к Богу и приобщить праздник победы в сражениях к святому празднику явления Христа[82], дабы нерасторжимо было это великое поминание с непреходящим божьим праздником.
И обо всем этом проявлении Божьем, которое в величии явилось стране Армянской, святые епископы написали и отправили в страну Греческую, в великий город, к святой общине церковной, чтобы и те, творя молитвы, просили у Бога: как мы начали, так в том и достигли завершения.
И одного из прежних персидских пленников освободили от пут и поставили перед нахарарами, говорили с ним и указывали на происшедшие бедствия, на разорение стран и поражение царских войск и на то, что еще предстояло в будущем. А после того, как это полностью раскрыли перед ним, единодушным было порицание, исходившее от обеих сторон — праведников и отступившихся от веры. Говорили о том, как понапрасну принудил их [царь] к отступлению от отеческих законов, и о лукавстве мятежного Васака, как он, ссылаясь на слова армян, обманул царя, мол, те, якобы, принимают веру могов. Никто не говорил ему подобных слов, он самочинно преподнес эту ложь.
Когда все это объяснили ему полностью, отпустили его посланцем [к царю] для оправдания и чтобы изыскать и исхитриться — быть может, удастся им выручить братьев своих из утеснении.
Но к тому уже поспели вестники печали от нечестивого Васака, чтобы рассказать о всех испытаниях, которым [Вардан] подверг царские войска. И все это обвинение было направлено против святой общины церкви. Ибо желанием нечестивца было расколоть единство епископов с нахарарами. Но он все еще не понимал, что если в природе и можно видеть, как душа и тело некоторое время разлучаются, то такого не может быть, когда кто-либо от любви к Богу принял клятву.
Итак, сей муж отправился в зимнюю ставку, довел все это до слуха царя, заставил его встрепенуться и задрожать, так что [царь] утратил весь свой воинский дух, тем более что с восточной войны он вернулся согбенным, а не с поднятой головой. Когда же, проверив, он утвердился в том, что [услыхал] от этого последнего посланца, то все бедственные плоды своих деяний свалил на советчиков. И тогда погасло в нем сжигавшее его яркое пламя, ибо заткнулись рты коварных советчиков, которые постоянно подталкивали его на вредоносные поступки. Поникнув и уйдя от непомерной гордыни, он вернул свое одичавшее сердце к человеческой природе. Оглянулся и увидел себя в полной немощи, понял, что то, что сотворить желает, не способен осуществить. Посему остановился в дерзком натиске и заглушил свой бешеный рык.
И тот, кто громогласным криком вопил и еще более грозными повелениями приводил в дрожь и дальних и близких, начал кроткими и просительными словами говорить со всеми и возглашать: «Какой причинил я вред, навел ли какие бедствия на племена, и на народы, и на каждого в отдельности?! Ведь немало учений в стране нашей Арийской, и каждое вероисповедание [почитается] явно. Кто же когда-либо стеснял и понуждал [людей], чтобы обратить их всех в один закон могов, особенно [приверженцев] христианского учения. Как твердо и истинно пребывали они в своей вере, так и по отношению к нам показали себя лучшими, чем [сторонники] других учений. И никакого упрека не может кто-либо сделать избранным ими законам, а я считаю их под стать нашей вере маздезнов, почему и были они почтенны при наших предках, как я и сам помню — при отце моем, который восседал на этом великом престоле. Когда он начал изучать и исследовать все учения и доподлинно постиг их, он признал законы христианские наиболее возвышенными среди всех остальных. Посему возвеличенные [христиане] участвовали в шествиях при царском дворе, и радовались щедрым наградам, и безбоязненно передвигались по всей стране. Также и тех, что были главными среди христиан и кого называют епископами, он удостаивал подарков и даров. И как своим доверенным, поручал им отдельные марзы и никогда не ошибался в великих делах царских.
А вы этого никогда не вспоминали, но ежедневно отягощали слух мой, говоря о них всякое злое. Смотрите, как вы понудили меня содеять нечто, чего я не желал, и получился великий ущерб на границах между двумя непримиримыми врагами. И мы все еще на дальнем пути, и ни одно дело в этой войне не достигло завершения. А вы здесь же, в моем доме, навязываете мне войну, и конец ее будет горше, чем [в войне] с внешними врагами!»
Все это и еще более, чем это, говорил он всей знати и вину в преступлениях валил на могпета и могов. И все взурки и почтенные нахарары, которые восседали в собрании и внимали льющейся его речи, устыдившись, склонялись, вперив взор в землю, и не решались поднять голову.
Но некоторые из них, угождая его мыслям, говорили так: «Да, доблестный царь, это так, как ты сейчас сказал. Но теперь ты можешь, выправив, все уладить. Нет ничего такого, что могло бы выйти за пределы твоей воли. Ибо от богов тебе дано — все, что пожелаешь, ты можешь свершить. Не тесни свою душу смятением и не смущай мысли у всех у нас. Быть может, и не трудно найти средство к завершению этих дел. Прояви кротость и с терпимостью разреши этим людям отныне держаться христианства. И этим ты приведешь восставших к покорности!»
Угодными показались царю эти слова. И тут же, без промедления, призвал он пред лице свое [мужей] от всех народов, которые держались христианства и которые были в его войске, а он им прежде насильственно запретил, чтобы кто-либо осмелился открыто почитать Бога. Ибо тех, кто противился, он истязал и отнял у них видимые должности, а некоторых заставлял против воли поклоняться солнцу и вверг все воинство в тоску и скорбь. Но в этот день он велел, чтобы снова без опаски, по старому порядку, твердо стояли в законе христианства. А кто был грешен и не желал немедленно, без всякого покаяния, прийти и приобщиться к христианскому порядку, повелел царь, чтобы они были схвачены и отведены в свою церковь. А священникам он предоставил право, чтобы поступали так, как найдут нужным, согласно своим правилам. И немедленно упорядочил урезанные выдачи продовольствия применительно к каждому, а отнятые у них седалища велел подать на свое место и не возражал, чтобы они ежедневно являлись во дворец[83]. И все вновь узаконил, как было установлено прежде. Он впал в смирение и говорил с ними ласково, по древнему обычаю.
