— Я смотрю, вонючие козлы здесь уже побывали, — проговорил Андрей.
— Они везде уже побывали! Слушай, ты в самом деле такой спокойный?
— Притворяюсь.
— Зачем?!
— Характер. Не дергаться по каждому поводу.
— И давно ты такой смелый?
— Смелый я, наверно, всегда был... А вот такой...
С полгода.
— А тебе не кажется, что ты просто пижонишься? — Вика дерзила и не могла остановиться — слишком многое ей пришлось пережить за последние десять минут.
Но Андрей, кажется, не замечал ее взвинченности, раздраженности, он понимал только смысл вопроса, не желая вникать в его тон, в его оскорбительность.
— Я не пижонюсь, — сказал он, глядя в ряд прожженых сигаретами кнопок пульта. — Ты спрашиваешь — я отвечаю. Я могу бояться, опасаться, нервничать... Но это мое личное дело, или как сейчас говорят, личные проблемы. Это никого не касается. И тебя тоже, — последними словами Андрей все-таки дал понять Вике, что он понимает не только смысл вопроса, но и его тон.
— Извини, — сказала Вика. — Но все-таки, Андрей... Надо ведь как-то жить дальше?
— Авось.
— Хорошо, ты — авось. А я?
— Что ты? — Андрей оторвал, наконец, взгляд от изуродованных кнопок и посмотрел Вике в глаза. — Теперь ты отошла как бы в сторону. У них появился враг... Это я. И есть цель — врага уничтожить. И доказать тебе, что они сильнее, что слов на ветер не бросают. Самое страшное, что тебе грозит... Ну, принесут мою голову в авоське... Выдержишь?
— Авось, — нервно усмехнулась Вика и раскрыла дверь лифта. — Приехали, — сказала она и первой вышла на площадку.
* * *
С Викой произошло маленькое превращение — переступив порог собственной квартиры, она оробела. Ни в ее словах, ни в поведении ее не было вызова, игры слов, когда каждое замечание Андрея она легко превращала во что-то смешное, срамное, несуразное. Введя Андрея в свое жилище. Вика словно открылась в чем-то заветном, словно отдала себя на его суд. Все-таки квартира — это не зловонный лифт, не уличная скамейка, мокрая, холодная, разболтанная, не вытоптанный двор и не скрежещущий трамвай. Впустив гостя в квартиру, она в чем-то впустила его в самое себя, потому что квартира отражала ее отношение и к себе, и к людям.
Едва войдя, Вика на ходу бросила на вешалку сумку, не останавливаясь, повесила на крючок куртку, прошла на кухню, громыхнула чайником, щелкнула зажигалкой для плиты. Она все время пыталась найти себе какое-то занятие, чтобы не остановиться, не взглянуть Андрею в глаза и не увидеть его приговор. А он, как когда-то Пафнутьев стоял на пороге и внимательно осматривался.
— Ну что? — не выдержала Вика и, пробегая мимо, бросила на Андрея осторожный взгляд. — Что скажешь? — спросила уже из кухни.
После посещения Пафнутьева в прошлом году здесь мало что изменилось, разве что на окнах вместо простыней залитых вином, висели шторы — значит, она все-таки получила их из химчистки, значит, не лукавила тогда перед следователем. И скатерть уже не висела на окне, она лежала на столе, как ей и было положено. Громадная, семиспальная кровать, накрытая красным мохнатым ковром, занимала, как и прежде, центральное место во всей квартире.
— Потрясающе, — проговорил Андрей озадаченно.
— Ты о чем?
— Конечно, о кровати... Сколько вас на ней располагается?
— Не больше двух! — Вика выглянула из кухни, стрельнула глазами на Андрея и тут же скрылась снова.
— Ну, что ж... Пусть так. Наверно, кровать соответствует вкусам, наклонностям хозяйки.
— Ха! — Вика возникла в проходе и остановилась, уперев кулачки в бока. На ней уже был передник, на плече висело полотенце. — И что же за наклонности, позвольте поинтересоваться?
— Нормальные наклонности... Всласть поспать, причем... — Андрей замялся, снял куртку и отвернулся, разыскивая на вешалке свободный крючок.
— Да-да! Конечно! Ты прав! Всласть поспать, причем, не в одиночку. В одиночку на этой кровати можно заблудиться. Полностью с тобой согласна. — Она прошла на кухню и Андрею ничего не оставалось, как последовать за ней. — Ты в самом деле не боишься этих типов? — Вика кивнула в сторону окна.
— Как можно их не бояться... Боюсь. Они же дурные, не соразмеряют сказанное, сделанное... У них одна цель — доказать превосходство. Унизить, потоптаться по самолюбию. Если на них не обращают внимание, впадают в бешенство. А вот сойди с дороги в грязь, пропусти их — они счастливы. Дебилы.
— В каком смысле?
— В самом прямом. В медицинском.
— Не поняла?
— Они дебилы, — повторил Андрей. — Умственные способности ниже средних, духовно неразвиты, нет ничего, что бы они ценили, полное пренебрежение к окружающим, агрессивность... Жертвы времени. То ли их зачали по пьянке, то ли слабая нервная система не выдержала напора действительности... По статистике сегодня каждый третий — дебил. Они опасны, потому что уже не люди.
— Может, еще не люди? — обернулась Вика от кухонного столика.
— Нет, людьми они уже не станут... Ладно, как-нибудь образуется.
— А у меня водка есть... Хочешь?
— Водка? Знаешь, не надо... Лучше не надо. А то опьянею, впаду в неистовство, что-нибудь с собой сделаю, или с тобой...
— Для этого и предлагаю, — улыбнулась Вика.
— Да? — Андрею понадобилось какое-то время, чтобы в полной мере понять и оценить сказанное. — Ага, — пробормотал он смущенно. — Дошло.
— Слава Богу!
— А ты выпей, если есть настроение... А настроение у тебя, я вижу, есть, к тому же...
Андрей обернулся на резко прозвучавший звонок телефона. Вика хотела было поднять трубку, но он остановил ее.
— Это меня, — сказал он. — Слушаю.
— Ты! Пидор! — прошипел голос негромко, но столько в нем было злости, столько бешенства, что любой бы наверно на его месте дрогнул.
— Да, это я, — спокойно сказал Андрей. — Продолжай.
— Ты знаешь, сколько тебе жить осталось?
— А... Козел вонючий... Позвони позже. Мы сейчас заняты... Нам некогда слушать твое блеянье, — и Андрей положил трубку.
— Ты не перегибаешь палку? — спросила Вика.
— С ними можно и нужно только так. Все круче и круче. Если почувствуют малейшую слабинку... Все пропало. Спасение только в этом — все круче с каждым разом.
— По-моему, все началось так, что круче и не бывает.
Телефон зазвенел снова.
— У тебя вилка выдергивается? — спросил Андрей.
— Да, вон там, за телевизором.
Андрей нашел телефонную розетку и отключил аппарат. Звонки прекратились.
Вика продолжала молча возиться у столика — нарезала хлеб, колбасу, сыр. Поставила на железный поднос чашки, сахар. Вынула из холодильника початую бутылку водки.
— Куда? — спросил Андрей, беря поднос.
— В банкетный зал.
— Что?!
— Господи, ну что тут непонятного! Неси в комнату, неси в спальню, если тебе так больше нравится. Комната-то одна! Называй как угодно! Как только увидишь кровать, считай, что пришел.
— Дошло, — кивнул он.
Китаец Чан научил его не обижаться, китаец Чан научил его не бояться задавать глупых вопросов, признаваться в незнании, в оплошности, в невежестве. И убедил, что именно в этом истинное достоинство, истинная сила духа. Не юлить, не суетиться, не уходить ни от вопросов, ни от ответов. Быть самим собой и быть искренним перед самим собой. — Маленький журнальный столик был расположен так, что присесть к нему можно было только расположившись на кровати. Единственное кресло из-за полнейшей дряхлости было выставлено на балкон.
— Прошу! — Вика приглашающе хлопнула ладошкой по кровати рядом с собой.
Андрей растерянно оглянулся в тщетной попытке найти хоть какой-нибудь стул, табуретку, подставку и, убедившись, что в комнате ничего такого нет и в помине, столкнулся с насмешливым взглядом Вики.
— Не ищи, Андрюша... Ничего нет. Только кровать.
— Да? — нескладно спросил он.
— Да, Андрюша. Кровати тебе сегодня не миновать.
— Ну, что ж... Чему быть, того не миновать, — и он сел рядом с Викой.
