– О! – в его голосе послышалось удивление. – Ого!

– Вы что-то чувствуете? – я поднимался к шее неторопливыми проминающими движениями.

Этот способ был гораздо труднее, чем привычные методы. От меня потребовалось всё моё сосредоточение, усилие всего разума, чтобы направить энергию в чужое тело. Но всё же это помогло! Способ оказался рабочим!

– Да. Тепло… Похоже, твой метод и правда работает… – пробормотал принц Чан. Плечи у него опустились, из груди вырвался довольный вздох, когда мои пальцы размяли шею.

– Мне прекратить? Позовёте вашего телохранителя?

– М-м… Он так никогда не сможет, ты прав. У него для этого слишком грубые руки. И на развитие таланта уйдёт несколько лет, если он вообще есть, – с сожалением заключил принц Чан и улёгся животом на подушку. – Продолжай.

Он позволил промять все точки, которые явились мне во сне. А когда я закончил и накрыл его одеялом, он повернулся и окинул меня странным взглядом, словно только сейчас рассмотрел:

– Что ж, я нашёл этот способ приемлемым. Иди, этим вечером придёшь ещё… самый лучший наложник…

Я, сдержав довольную улыбку, поклонился и пошёл к себе. Проходя мимо кабинета, я не удержался и вновь заглянул внутрь, силясь понять, что же не давало мне покоя. Вчера аккуратная стопка свитков мешала рассмотреть стол с циновки. Сейчас же мне стало видно всё целиком, и я понял, что на полках не лежало никаких древних свитков – ни один не отдавал желтизной и не выглядел ветхим. На столе виднелся набор для каллиграфии, которого не было вчера. И свеча стояла совсем не там, где я оставил её ночью.

Свеча. Целая, высокая, с едва тронутым фитилём. Совсем не тот огарок, который остался после моего полуночного визита. Словно я не сидел за столом принца и не читал ничего. Исчезнувшие свитки, появившийся набор для каллиграфии, свеча… Это означало, что на самом деле не было никакого свитка с легендами бенов и никакого забытого бога, а был лишь сон. Поразительно, что я умудрился передать ян, видимо, я так желал найти выход, что разум вытащил из глубин памяти всё, что только успел впитать от учителей, и придумал такое оригинальное решение.

Что ж, я всегда мог рассчитывать лишь на себя.

Нохой и слуги уже ожидали меня в покоях. Стоило мне показаться, как евнух подскочил и поклонился:

– Господин Гармонии Октай!

Его голос звенел, а в глазах остальных слуг читалась плохо скрываемая радость. Даже у Юна, жалость которого всегда мешалась с долей презрения. Тут же появился завтрак, а бочку в купальне наполнила горячая вода. Слуги ещё никогда не обращались со мной так учтиво. Когда Нохой спросил, стоит ли пригласить лекаря, я покачал головой.

– Не нужно, Нохой. Принц Чан был достаточно бережен. Как оказалось, – я не удержал вздоха, – он не вымещает злость на невиновных. Разозлить его несложно, но он соизмеряет наказание со степенью вины. Видимо, та убитая наложница серьёзно оскорбила его.

– Мои глаза меня не обманывают? Вы сожалеете, что принц Чан был бережен, господин? – растерялся Нохой.

– Сожалею… – эхом повторил я и обнял ладонью чашу с отваром ромашки. Сладковатый аромат успокаивал. – Нет. Вовсе нет.

Юн, подавший напиток, с едва уловимой брезгливостью покосился на меня.

– Скорее удивлён, – я сделал глоток и провёл рукой по лицу. Пальцы предательски дрогнули. – Я ведь… Неважно.

Слуги переглянулись, на лицах читалось недоумение. Они, рождённые простыми людьми, купленные и увидевшие во дворце лучшую жизнь, испытывали жалость, видя, как обращается со мной госпожа Сайна. Они думали, что её наказания расстраивают меня, что я стремлюсь стать лучше, угодить ей. Что-то большее было недоступно их пониманию. Им никогда бы не пришло в голову, что я нарушил её приказ. Ведь то, что я в итоге сделал – нарушение. Госпожа Сайна явно не предполагала передачи жизненных сил другими, неизвестными ей способами. Разве хорошие слуги так поступают?

«Поступают, – тихо прошептал внутренний голос. – Когда знают лучшие пути для исполнения хозяйского приказа».

Нохой опустился позади и, разобрав мои волосы на пряди, заплёл косу.

– Вы устали, господин Гармонии, вам просто нужен отдых. Купальня готова. Горячая вода очистит тело и успокоит душу. Я принесу вам сладостей, а потом вы отдохнёте, вечером, если позволите…

– Сегодня вечером принц Чан пожелал меня видеть у себя.

Нохой на мгновение замешкался. Мне следовало бы уделить этому больше внимания, но я и правда чувствовал себя слишком уставшим. Я даже умудрился уснуть прямо в бочке и проспал до тех пор, пока вода не остыла. Как оказалось, это была непростительная ошибка.

Стоило лишь выйти из купальни и переодеться, как примчался слуга из императорского дворца:

– Господин Гармонии, госпожа Сайна и император Алтан желают, чтобы вы присоединились к их обеду в Цветочной беседке!

Это звучало необычно. После ночей госпожа всегда давала мне отлежаться и прийти в себя, как бы ни относилась. Сначала я заподозрил, что наш с принцем обман вскрылся, но затем отбросил эту мысль. Принц выгнал наблюдателя, лично пообещал вырвать мне язык, если я кому-то проболтаюсь, а сам он ни за что бы не признался. От следующей мысли в груди затрепетала робкая радость. Ведь приказ был последним, и я всё же сумел исполнить его. А это значит…

Но вслух я высказал лишь своё недоумение:

– С чего вдруг такая внезапность?

Нохой потупился:

– Простите. Я доложил госпоже, что наследный принц желает видеть вас повторно. Но это же неправильно! Ваша ян сейчас истощена. Вам нужно восстановиться. Поговорите с госпожой, пусть она отведёт вам другое время!

Поражённый такой заботой в самое сердце, я не нашёл слов и лишь покачал головой:

– Ох, Нохой… Добросердечие тебя погубит. Подай зелёный наряд.

Когда я вошёл в беседку, то за столом, помимо императора Алтана и госпожи Сайны, увидел принца Чана. Тот сидел насупленный и мрачный.

– Октай, милый мой цветок! – ласково обратилась ко мне госпожа Сайна. – Объясни, отчего принц Чан получил намного меньше ян, чем должен был?

Я резко выдохнул, стараясь не измениться в лице. Да, это был ожидаемый вопрос, и ответ был заготовлен.

– Но получил же! – принц Чан вскинул голову, яростно взглянув на госпожу.

– Помолчи, сын, – проронил император Алтан.

С нашей последней встречи он сильно постарел. Лицо покрылось морщинами, в опущенных уголках губ наметились складки – отпечаток пережитой утраты, – в волосах блестела седина. Он был бледен, неподвижен и казался искусно сделанной куклой. Лишь в глазах, обращённых к принцу, горел огонёк гнева.

Чан возразил:

– Я не буду молчать! В первую очередь это моё дело!

Император опустил ладонь на стол. Тлеющие угольки гнева в глазах вспыхнули ярким пламенем. Золотые хучжи, закрывающие отросшие ногти, громко звякнули. На миг горестные складки разгладились, и вместо потерявшего сыновей отца я вновь увидел мужчину, преисполненного власти и сдержанной силы.

– Твоё тело, твоя душа и твои поступки – это в первую очередь дело империи, – чеканя каждое слово, пророкотал император. И его ярость по-прежнему выглядела устрашающей. – Каждый твой вздох принадлежит народу. Твоё благо – это благо всей империи! И ты смеешь увиливать от лечения, невоспитанный наглец?

Они были похожи до такой степени, что даже смотрели друг на друга с одинаковым бешенством. Щёки их наливались схожим багрянцем. И госпожа Сайна сомневалась в их родстве?

– Я не увиливаю! – принц Чан бросил палочки в тарелку. – И тут император ты! Ты отвечаешь за наш народ! Ты отвечаешь за каждую жизнь и смерть! И то, что я сижу тут такой – это всё из-за твоих решений!

По лицу императора скользнула судорога боли. Он угас, даже чуть сгорбился и взглянул на сына с таким отвращением, что стало ясно – будь у него ещё хотя бы один сын, принц Чан никогда бы не переступил порог дворца.

– Замолчи. Немедленно, – бросил император и прикрыл глаза, словно отрешившись от всего.

И принц Чан, поняв, что подошёл к запретной черте, замолчал. Госпожа Сайна, не обращая на ссору внимания, не отводила испытующего взгляда от меня.