За теплицей он огляделся. Самиры не было видно, но там, на изгороди с бобами, шевелились листья.

– Я тебя вижу, воришка!

Едва он закричал, как из-за изгороди кто-то выскочил и рванул к садовой ограде. Гнев закипел в Финне. Крепче сжав лейку, он бросился в погоню. Третье ограбление за лето! А теперь из-за этих паршивцев Самира унеслась в надвигающуюся ночь.

– Стой!

Убегающий от Финна незваный гость был с него ростом и ненамного быстрее. Тем не менее казалось, что он вот-вот ускользнёт. Впереди маячила садовая ограда, и в последних сумерках Финн увидел верёвочную лестницу, которую сороки перебросили через кирпичную стену. Беглец почти достиг её.

С гневным криком Финн швырнул в него лейку. Она ударила вора в плечо, он споткнулся, но тут же схватился за лестницу и стал карабкаться вверх. Финн догнал его и схватил за лодыжку.

У грабителя вырвалось злобное рычание. Схватив другой рукой этого типа за штанину, Финн рывком рванул его вниз. Тот с пронзительным воплем упал на землю. Вцепившись ему в плечи, Финн развернул его и замер.

Вор оказался девчонкой. Но не это удивило Финна. Одна из отряда сорок: выкрашенное в чёрно-белый цвет деревянное перо на её воротнике не оставляло в этом никаких сомнений. А вот на голове у неё была шапка в виде панды: из белого искусственного меха с чёрными ушами, чёрным носом и выпученными глазами из бусинок. Точно такую же шапку носила сестра Финна в ту ночь, когда исчезла.

Нет, это не просто похожая шапка. Это та самая шапка. На правой щеке панды всё ещё красовалось маленькое розовое сердечко, пришитое туда Ханной.

Финн уставился на незнакомую девочку, а она в ответ зыркнула тёмными злыми глазами. Прежде чем он успел что-то сделать или сказать, прежде чем вообще смог оправиться от потрясения, над их головами зажглись два прожектора. Сверкающий белый свет ослепил Финна, и он поднял руку, защищая глаза. Воспользовавшись этим шансом, девчонка оттолкнула его обеими руками. Финн упал на спину, а она быстро, словно белка, полезла вверх по лестнице. Он успел только увидеть, как чёрно-белая шапка, нырнув за стену, исчезла.

Финн смотрел ей вслед с бешено колотящимся сердцем. Мысли кружились в его голове, как вихрь листьев, но в промежутках между ними перед глазами снова и снова всплывал белый искусственный мех шапки-панды.

Переждав ещё один удар сердца, Финн вскочил и полез вслед за беглянкой.

Всвоих снах Финн часто возвращался в ту ночь, когда исчезла его сестра. Ему снова шесть лет, и он снова в тени деревьев бежит за бабочкой-лимонницей.

Это случилось в июне. Финн и Ханна, как обычно, гостили у бабушки Веры. Сначала они играли в саду, а потом вышли через заднюю калитку в лес. Недалеко от участка бабушки Веры раскинулась поляна. Земля здесь немного просела, так что между корнями тополей и лип образовалась зелёная ложбина. Везде по краям росла жимолость, а среди нежной травы возвышались корни, похожие на спины спящих драконов.

В тот день Финн и Ханна потеряли счёт времени. Поляна была их тайным прибежищем, и они очень уютно устроились там: Ханна на одном из корней, а Финн на дне ложбины.

Финн любил лес. Он любил шелест деревьев, щебетание птиц и треск ветвей в подлеске. Иногда он даже слышал нежный звон, как будто звенели серебряные колокольчики. На первый взгляд вокруг царила сплошная зелень, но внезапно дикая природа удивляла крапинками белых цветов, ярко-красными ягодами и тёплым коричневым цветом земли и коры. Конечно, взрослые предупреждали Финна, и он следовал правилам, которым его научили. По крайней мере – в основном. Но он не понимал, почему они считали всё вокруг таким опасным. Финну лес казался большим дружелюбным зверем. Чем-то похожим на бабушкиного короткохвостого кота, мурлыкающего, когда ему чешут живот.

Пока Финн лежал в траве, наблюдая, как муравьи взбираются на самые кончики травинок, Ханна рисовала, примостившись на корне дерева. Финн любил её рисунки, охотно рассматривал их всякий раз, когда только мог. Ханна создавала портреты духов природы, называя их вымышленными именами: корневики-наездники, листовики-озорники, по-лужам-попрыгунчики. Иногда она просто выводила контуры и разрешала Финну раскрашивать прыгающих и танцующих существ.

Владея огромной коробкой цветных карандашей, Ханна использовала все цвета радуги. И так же ярко одевалась. В тот день на ней были колготки в сине-зелёные горизонтальные полоски, джинсовые шорты, футболка и шапка-панда. Только свою любимую красную куртку с капюшоном она оставила дома.

Ханна была на семь лет старше Финна, но сразу бросалось в глаза, что она его сестра. Те же прямые чёрные волосы, как и у него, такой же курносый нос и такие же карие глаза. Только намного выше его, да ещё её волосы ниспадали на плечи, а у брата были коротко подстрижены.

Вообще-то эти двое обещали бабушке Вере вернуться домой к ужину. Но и Финн, и Ханна полагали, что до наступления вечера у них ещё полно времени. Они ошибались. Под деревьями свет оставался неизменно приглушённым, тускло мерцая зеленью, но на горизонте за верхушками деревьев солнце опустилось уже угрожающе низко.

Наверное, они бы ещё осознали это вовремя. Возможно, Ханна заметила бы, что тени между деревьями становятся темнее. Но тут Финн увидел бабочку.

Бабочку-лимонницу с ярко-жёлтыми крыльями. Она порхала над ложбиной прямо перед носом Финна. Он сел на колени, словно заворожённый. Бабочка оказалась больше, чем все, что он видел раньше. Она танцевала в воздухе, кружась, как листик на ветру, купаясь в тонких лучах солнца, просачивающихся сквозь густые кроны деревьев. Всякий раз, пересекая эти линии света, она сияла, словно живая звезда.

Финн вскочил на ноги. И когда бабочка, весело покачиваясь, замысловатыми волнистыми линиями полетела из ложбины в лес, Финн последовал за ней.

Бабочка летела впереди, а Финн шёл следом, пленённый лёгким, как пёрышко, мерцающим воздушным танцором. Он карабкался по упавшим веткам, нырял под папоротники высотой в человеческий рост, перепрыгивал через узкие ручейки. Бабочка уводила его всё глубже и глубже в лес, пока вдруг они не достигли другой поляны и… О, какое зрелище ожидало его там!

Он переполз через последний корень своими короткими ножками и замер в изумлении. Эта поляна была больше и производила впечатление моря цветущей крапивы. А над этими цветами плясали бабочки – не две-три, а огромная стая. Как вихрь кружили они над крапивой. Иногда казалось, что это одно существо, качающееся на волнах. Потом взгляд Финна вновь задерживался на отдельных бабочках и следил за их порханием в угасающем солнечном свете. Их крылья словно впитали его: пока тёмная синева вечера опускалась на поляну, рой лимонниц всё ещё продолжал светиться.

Финн застыл, поглощённый этим зрелищем, пока свет на крыльях бабочек наконец не иссяк и они не разлетелись кто куда. Только тогда он заметил тьму, сгустившуюся вокруг него. Только тогда почувствовал, насколько прохладным стал воздух.

Поначалу он не испугался. Он никогда раньше не выходил из дому ночью, и потемневший, изменившийся лес заинтересовал его. Хотя он уже был достаточно взрослым, чтобы знать, что никто не должен оставаться в лесу после захода солнца.

«Когда сгущаются сумерки, – то и дело твердила ему мама, – тогда просыпается Лунный странник. Он крадётся по лесу на мягких лапах и хватает всех, кто до сих пор ещё не в постели».

Финн любил историю о Лунном страннике, хотя она и была немного жутковатой. Ему нравились имена, которые произносила мама: Лунный странник и совы – так она называла тех, кто нарушал правила, оставшись в лесу после захода солнца.

Ханна утверждала, что Лунный странник – это дух природы, и уже несколько раз рисовала его – как тень, движущуюся за деревьями. Они вместе даже придумали про него игру: кто-то из них прятался, а другой изображал Лунного странника, отправившегося на поиски непослушного ребёнка. Финн залезал под диван, скрывался за занавеской в душе или под одеялом в своей кровати. Хитрость заключалась в том, чтобы не издавать ни звука или не высовывать из укрытия даже мизинец ноги.