Старый Джем рассказывал своей госпоже, что видел, как на орешнике уже набухли первые розовато-коричневые почки — признак того, что весна не за горами. Он горевал и радовался вместе с ней, когда грум Бен украдкой забрал тело Неда изо рва, куда его скинули по приказу сэра Ральфа, и, несмотря на строжайший запрет, похоронил возле крепостной стены. И он же тайком принес Джессамин крохотный букетик первых весенних примул, которые сам собрал на опушке леса, где рос густой орешник. А потом расстроенно вздыхал, когда Джессамин поднесла его к лицу и залилась слезами.

Меньше всего на свете ей хотелось расстраивать доброго старика, но Джессамин уже просто не владела Собой. Она отдала бы все, лишь бы послать весточку Рису, рассказать, что сэр Ральф обманом захватил Кэрли. Джем оставался единственной ниточкой, связывавшей ее с внешним миром. Кроме него, Джессамин не на кого было надеяться. Вначале она думала, что сэр Ральф продержит ее в темнице недолго, по этой надежде не суждено было сбыться. Казалось, ее заключению не будет конца. С того самого дня, когда она открыто бросила вызов сэру Ральфу, она его не видела. Он словно забыл о ней.

Февраль выдался довольно холодным, но когда он прошел, Джессамин показалось, что в тюрьме потеплело. Ей больше не приходилось ночи напролет дрожать от холода под своим ветхим одеялом. Джем ухитрился принести ей перо и клочок бумаги, спрятав все это под одеждой. Джессамин нацарапала несколько слов Рису, умоляя спасти ее. Она понятия не имела, где его искать. Единственное, что ей было известно, это то, что его родной дом в Трейвероне, в долине Ллис.

— Я не смогу вам помочь, госпожа, — испуганно прошептал Джем после того, как она объяснила старику, кому предназначено письмо. — Они ни на минуту не спускают с меня глаз.

— А тебе позволено ходить к дочери в деревню?

— Иногда, только редко, — прошамкал он, понимая, куда она клонит, и заулыбался. — Она только что родила, госпожа.

Джессамин замялась, не зная, как объяснить доброму старику, что от него требуется.

— Слушай меня внимательно, Джем. Когда в следующий раз пойдешь в Брон, отнеси мою записку на верхнюю ферму, к Хьюзам. Передай Олдену, что леди Джессамин просит его сдержать слово, которое он ей дал. — Вдруг у нее промелькнула мысль: живы ли Мэгги и ее малыш? Погрузившись в свое горе, она совсем о них забыла. — Ты знаешь Олдена? — осторожно спросила она.

— Да кто ж его не знает? Парень чуть умом не тронулся от радости, когда родился ребеночек, его младшенький, значит… клянется, что малый со временем станет самым зажиточным человеком в округе.

— А Мэгги… как она?

— Цветет. Как видел я их в прошлый раз, госпожа, так они велели передать, что, дескать, день и ночь молят Господа за вас, за то, что вы для них сделали.

Этого было достаточно.

— Никому не отдавай моей записки, кроме Олдена. Скажи ему… скажи, что я пленница сэра Ральфа и прошу передать эту записку лорду Рису. Вся моя надежда на то, что Олден сможет его разыскать.

Джем с озабоченным лицом посмотрел на смятый клочок бумаги в своей загрубелой ручище.

— А как Олден перешлет письмо валлийцу? Разве он его знает?

— Скажи ему, что лорд Рис живет в Трейвероне, в долине Ллиса. А найти его можно в лагере Глендовера возле Сноудена.

Джессамин заставила старика повторить это несколько раз, пока не убедилась, что тот запомнил все слово в слово. Вряд ли Мэгги или Олден умеют читать. Если им не сказать, они так и не узнают, где искать Риса. Оставалось только надеяться, что Хьюзам удастся отыскать какого-нибудь сообразительного парнишку, который не побоится пробраться через Уэльс.

Прошло несколько дней, и вот однажды до нее долетел звук шагов, эхом отдававшихся в каменном мешке; где она провела столько дней. Это был не Джем. Она привыкла к его неуверенным, шаркающим шагам. Но сейчас вниз по лестнице спускался другой человек, точнее, двое.

Оцепенев, она приготовилась к самому худшему. Возможно, се письмо попало в руки сэра Ральфа. Оставалось только гадать, что за наказание он придумал.

Дверь со скрипом приоткрылась, и мерцающий свет факела упал вниз, больно резанув ее по глазам. Джессамин жалобно вскрикнула и закрыла лицо руками.

— Джессамин… это я.

Голос брата! Она широко открыла глаза, но ничего не увидела, кроме двух мутных кругов света, плясавших у нее перед глазами.

— Уолтер… это ты? Ты останешься со мной? — прошептала она.

— Ну уж нет! Не такой я дурак, — усмехнулся он и протянул к ней руки. Но стоило ему подойти поближе, как отвратительный запах, исходивший от се одежды, ударил ему в ноздри, и он брезгливо сморщился: — Боже! Ну и воняет же от тебя!

— Спасибо на добром слове, братец. Думаю, от тебя воняло бы точно так же, если бы ты провел в этом проклятом месте столько, сколько я… А кстати, давно я здесь?

— Всего-навсего месяц, — хмыкнул он.

Она стиснула зубы. Не этого она ожидала от Уолтера! Насмешка вместо жалости…

— Думаю, побывав на моем месте, ты бы так не говорил. Этот каменный мешок хуже могилы. Здесь месяц равен целой жизни.

— Знаю. Мне тоже больно думать, что ты здесь, но, поверь, я ничего не могу поделать. Если бы ты в тот проклятый день не налетела на него, как разъяренная фурия, Ральф не был бы с тобой так суров.

— Ральф, — протянула Джессамин, и глаза ее сузились от гнева. — Только не говори мне, что вы с этим чудовищем опять друзья.

Бешенство, звучавшее в ее голосе, заставило Уолтера попятиться.

— Ну… должен же кто-то хотя бы сделать вид… попробовать подружиться с ним. — Он виновато понизил голос, и Джессамин заметила, как он украдкой бросил пару раз испуганный взгляд через плечо.

— Не могу поверить в это! После того, что он сделал, после его предательства, всего того ужаса, через который нам пришлось пройти… я уж не говорю о том, что он сделал с бедным Недом!

— Знаю, что ты была привязана к старику… впрочем, и я тоже. Но, Джессамин, ведь он и в самом деле бросился на Ральфа! Откуда ему было знать, черт возьми, что тот не сможет загрызть и муху?! Прекрати, Джессамин, будь благоразумной.

— Благоразумной?! Так вот что ты предлагаешь?! И все только потому, что сам наслаждаешься чистой постелью, хорошей едой, а главное, горячей ванной! Будь проклят, Уолтер, не думала я, что ты такой осел!

Они, тяжело дыша, уставились друг на друга в тусклом свете факела.

. — А ты… ты вес такая же неблагодарная сука! И это после того, как я день за днем умасливал его, чтобы он смягчился и разрешил тебе вернуться в свою комнату! Это твоя благодарность, надо полагать?!

— Вернуться в свою комнату, — протянула она, с трудом проглотив вставший в горле ком. — Значит… это значит, что меня выпустят отсюда?

Уолтер заулыбался;

— Ну конечна же, милая. Уже сегодня ночью ты будешь спать в своей постели! А теперь что ты об этом скажешь, сестричка?

— Это чудесно… поверь, я страшно благодарна тебе, Уолтер, за все, что ты для меня сделал… но я бы предпочла, чтобы ты не унижался перед сэром Ральфом!

— Я и не унижался перед ним! Как ты смеешь так говорить… в конце концов, я ведь Дакре! Просто я решил, что мы могли бы что-нибудь придумать вдвоем… то есть, если бы он не следил за нами, все было бы проще. Я хочу сказать, Джессамин, когда он выпустит тебя, ты можешь постараться быть с ним… ну, скажем, немного повежливее.

— Ну что ж! Если меня вынудят заговорить с ним, я могу попробовать, — угрюмо согласилась она.

Уолтеру это не понравилось.

— Послушай, придется тебе все-таки смириться, иначе, клянусь, он сгноит тебя в этом мешке заживо!

Что-то в его словах заставило Джессамин насторожиться.

— Убирайся отсюда! Хочешь сказать, что все эти блага: постель, ванна, еда — достанутся мне, только если я буду мила с этим чудовищем?! С Ральфом Уорреном?! А в моей комнате он, случайно, не надумал поставить тюремщика? Или ты уже успел заключить с ним какую-то сделку?

Лицо Уолтера перекосилось от злобы.