Она остановилась, когда дорожка неожиданно вывела её к небольшому фонтану. Оранжерея не была такой уж большой, но здесь нашлось место даже для такой красоты. И в свете искусственных ламп блеск воды, что торопливо стекал с одного яруса на другой, казался чудным и призрачным. Не задумываясь, что именно делает, Флор машинально подставила исцарапанные листьями руки под тонкую холодную струйку и почувствовала, как успокаивается раздражённая кожа. Она ни о чём не жалела. Это было прекрасно. И в этот момент, когда Флоранс задумчиво смотрела, как стекает по пальцам вода, за спиной замерли чьи-то шаги.

– Здесь сумрачно даже днём, – проговорил неожиданно очутившийся рядом Алекс. – Хоть Оранжерея и находится почти на самой вершине, а Щит не отражает солнечный свет, деревья здесь будто пожирают его.

– Вам не нравится это место, – заметила Флор и стряхнула с рук холодные капли. – Почему?

– Не вижу в нём смысла.

– Это красота. У красоты нет и не может быть смысла, кроме самой красоты. Разве не так?

За спиной Флор ненадолго повисло молчание, а потом она вдруг почувствовала лёгкое прикосновение к шее, плечу, руке…

– Возможно, – прошелестело так близко, словно голос прозвучал у неё в голове.

Флор ощутила, как щекочет чужое дыхание, а потом что-то тёплое коснулось кусочка покрытой мурашками кожи в том месте, где заканчивался кружевной ворот платья. Дыхание сорвалось, и в этот момент мужские руки крепко, но осторожно сжали напряжённые плечи.

– Что… Что вы делаете? – Флор вцепилась в борт каменной чаши, в инстинктивной попытке обрести хоть немного опоры, но тут над ухом раздался едва слышный смешок, и руки предательски задрожали.

– Позволяю себе лишнего, – пробормотал Алекс и сжал её плечи немного сильнее. – Мне кажется, это очевидно.

И Флор хотела бы возразить, сказать, что не стоит… что она, вообще, против! Но в этот момент мужские губы сначала коснулись виска, обожгли дыханием скулу, а потом впились в шею прямо сквозь плотное кружево. Но она ощутила и едва слышно вздохнула, когда Алекс попытался дёрнуть в сторону жёсткий ворот, а потом зарычал, поняв, что тот не поддаётся. Вышитые цветы больно царапнули тонкую кожу, оставляя на той грубый след, но следом за этой болью пришла череда поцелуев.

– Прости… прости, – услышала Флор.

Последовал торопливый шорох, тихо упали на гравий перчатки, а в следующий миг стало легче дышать. Удавка, которую будто надели на шею, исчезла, и воздух Оранжереи коснулся обнажённой спины. Ну а следом пришло осторожное касание горячей руки, и Флор ощутила его так ясно, что застыла и, кажется, не могла даже вздохнуть.

Кончиками пальцев Алекс медленно скользил вниз от самой шеи, где ещё чувствовалась саднящая боль, и медленно очерчивал каждый из позвонков. Его дыхание было настолько глубоким, что Флор в нём потерялась, чувствуя, как с каждым вздохом где-то в груди растёт напряжение. Оно напоминало приятную боль или предчувствие, и, когда вслед за пальцами кожи опять коснулись сухие губы, стало понятно – вот оно. И эти тянущие ощущения нарастали вместе со смелостью поцелуев, которые теперь больше напоминали укусы, пока руки Алекса торопливо стягивали с плеча Флор уже наполовину расстёгнутое платье. Боже, а она ведь и не заметила!..

– Я уже люблю и ненавижу его, – прошептал Алекс, утыкаясь носом ей в шею. И Флор чувствовала, как он улыбался, отчего невольно улыбнулась в ответ. – Отдал бы всё на свете, чтобы сорвать его прочь, но ты в нём так хороша…

Она всхлипнула, когда Алекс принялся вновь покрывать поцелуями её плечи, спину и даже затылок, согревая дыханием шрам от клейма. Казалось, его губы везде. Острые зубы были готовы в любой момент прикусить разгорячённую кожу, а руки с каждой секундой всё сильнее и крепче сжимали талию Флор. Но в тот миг, когда Алекс действительно впился в интуитивно открытую для него шею, раздался стон. Громкий. Неприличный. Такой постыдно откровенный, что оба застыли. Он звенел в ушах, и лишь через несколько мучительно долгих секунд Флор вдруг поняла – это она! Это её голос. Её желание. Её почти что признание!.. Она испуганно дёрнулась, но руку, что запоздало взметнулась к приоткрытому рту, немедленно перехватили и прижали к груди, где неистово билось сердце. Казалось, оно сейчас выскочит прочь.

– Не надо! Даже не смей, – прорычал Алекс, а потом обнял так крепко, что у Флор перехватило дыхание. Он прильнул щекой к её макушке и вдруг прошептал: – Ты ведь тоже чувствуешь.Вот здесь.

Он прижал руку Флор сильнее к груди. Туда, где минуту назад зародилась та самая щемящая боль, что теперь растеклась по всему телу и шумела в ушах. От неё немели кончики пальцев, чуть покалывало в предвкушении губы и хотелось лишь одного: повернуться, посмотреть в глаза и…

– Чувствуешь? – повторил едва слышно Алекс, и она прошептала:

– Да.

– Если этооно… Есливсёправда… Если всё окажетсятак… Ты ведь понимаешь, чтоэтозначит для нас? Понимаешь? – Алекс спотыкался и говорил торопливо, но она действительно поняла. Не могла не понять, а потому быстро кивнула.

– Да.

– Нас с тобой уничтожат. – Он невесело хохотнул, а потом вдруг прижался губами к виску Флор и стоял так долго-долго, пока вдруг не прошептал. – Но мне теперь всё равно.

И услышав это, по сути, признание, Флор повернулась в его руках и посмотрела прямо в глаза. Они потемнели, или так казалось в сумрачном полумраке, но в них будто что-то невидимо изменилось. Флор не знала, почему так случилось. Она вообще не понимала ни себя, ни этого незнакомца. И, возможно, он и правда чем-то её опоил, но чувство в груди, которое при взгляде на эти скулы, на ямочку на подбородке, при звуках голоса расцветало словно тот самый пышный белый цветок, кричало – всё правильно. Флор нигде не ошиблась. А потому она осторожно высвободила из тёплой мужской ладони свою руку, которую Алекс всё ещё прижимал к груди, и коснулась лба, висков, тяжёлых надбровных дуг. Она мягко провела пальцем по немного колючей впалой щеке, а потом встала на цыпочки и осторожно прижалась губами к линии подбородка, туда, где темнела такая знакомая ямочка.

Алекс на мгновение замер, а потом вцепился в чашу фонтана позади Флор, не давая сдвинуться с места, да она и не собиралась.

– Поцелуй меня, – вдруг попросил он, и Флор растерялась.

Она на секунду зажмурилась, а потом честно призналась, чувствуя, как горят от стыда обычно бледные щёки.

– Я не умею. Я не знаю… Я никогда не…

Договорить Флор уже не успела. Стремительно выпрямившись, Алекс аккуратно взял в ладони её лицо и коснулся губами уголка рта, щеки, кончика носа, глаз… Он целовал так легко и быстро, что Флор не успевала.

– Я научу. Я покажу, – шептал он, скользя языком по линии челюсти и тонкой шее.

И Флор задыхалась, пока из груди не вырвался новый стон, который заставил Алекса улыбнуться. Она почувствовала, как растянулись в усмешке его тонкие губы, которые опять танцевали на её горячих щеках и полуприкрытых веках. И тогда тело само вдруг потянулась вперёд. Её руки взметнулись вверх, обвивая напряжённую шею, а потом пальцы утонули в длинных густых волосах. Они коснулись горячей кожи, а в следующий момент Флор ощутила то, что заставило её сердце выбить восторженную дробь. Клеймо! У Алекса действительно было клеймо. Старое, явно никем и никогда не обновлённое, но она провела по контуру подушечкой пальца и заглянула ему в глаза. В следующий миг Флор сжала кулак, вынудив Алекса задрать голову, чуть прикусила солоноватую на вкус кожу, под которой неистово бился пульс, а потом притянула его к себе и прижалась губами к губам.

Дальше всё случилось само. Рот Алекса внезапно оказался горячим, или так показалось ошеломлённой собственной смелостью Флор, которая едва успевала отвечать на становившийся всё более жёстким и требовательным поцелуй. Платье давно сползло с плеч и, наверное, обнажало чуть больше, чем надо, но никто этого не замечал. Всё, что волновало в этот миг Флор, – эхо дыхания, контур клейма, спрятавшегося в густых волосах, и сладость, что оставалась на языке после каждого поцелуя. Она, похоже, сходила с ума, но это было так правильно и прекрасно, что сначала Флор даже не услышала раздавшийся свист, и удивлённо взглянула на вдруг застывшего Алекса, который смотрел в одну точку куда-то поверх её плеча.