Вибрацию тягучих басов Артур почувствовал ещё на подходе к тяжёлым дверям из искусственного красного камня. Одним своим видом те будто бы уже намекали, какого уровня содержимое скрывалось за их плотными створками. И их цвет был весьма однозначен: тёмный, чуть бархатистый. Однако в этот раз Хант не думал об этом. Стремительно войдя с шипением открывшиеся створки, он поморщился от налетевшей волны громкой музыки, которую не смогла заглушить даже прочная маска, и отмахнулся от немедленно поспешивших к нему девиц. Артур Хант был нечастым гостем у службы Отдыха, а потому каждое его появление неизбежно вызывало раздражающие перешёптывания. Впрочем, сегодня это мало его беспокоило. Мельком взглянув на помост, где под рваный и медленный ритм музыки извивалась парочка полуголых телес, он двинулся вдоль стены, прекрасно ориентируясь в полумраке.

Было людно. В нишах то и дело мелькали руки, ноги или голые задницы, слышался звонкий смех, который перебивал оравшую музыку, стоны и вскрики, по полу стелился голубоватый туман. Артур поморщился. Здесь «Симпати» употребляли любым доступным способом. Особо отчаянные и торопливые кололи концентрат в вены, другие медленно выкуривали разведённый в специальной жидкости порошок, ну а кто-то просто глотал его, не зная меры. Иногда стелившийся по полу дым достигал такой плотности, что поднимался на уровень кресел, и тогда веселье переходило на новый уровень изощрённости. Наркотик действовал точечно, доводя до предела органы чувств и оставлял после себя сладкое послевкусие.

Хант дёрнул щекой и с наслаждением вдохнул чистый безвкусный фильтрованный воздух. Нет, он передумал, и Мэй неправа. Однако от очередной мысли о чёртовой дурочке из Лаборатории раздражение вспыхнуло с новой силой. Это уже не смешно. И даже совсем не забавно. Флоранс Мэй стало слишком много в жизни Артура Ханта, и это надо менять. Прямо сейчас. Поэтому, возможно, чересчур резко распахнув одну из тяжёлых тканевых занавесок, Хант вошёл в полутёмную нишу, и от его появления вздрогнули все. Даже Вард, который полулежал на низком диване, резко вскинул голову, однако сказать ничего не успел. Одним резким движением Хант выбил из его рук полупустую упаковку из-под «Симпати», отчего порошок взвился в воздух нежно-голубой пылью, а потом сжал пальцы на горле, резко дёрнув на себя и вынудив встать. Не обращая внимания на испуганно вскрикнувших шлюх, что висели на Юджине, словно бледные насекомые, он протащил Варда к стене и со всей силы приложил затылком об стену. Затем ещё раз. И снова, почти до хруста сжимая шею.

– Какого!.. – прохрипел Вард, наконец-то придя в себя.

Он вцепился в руку Артура в попытке отодрать ту от себя, но было поздно. Затуманенный «Симпати» мозг, похоже, окончательно впал в наркотическую эйфорию и выдал реакцию на внезапную боль в виде хорошего стояка, который торчал теперь из расстёгнутых брюк. С удивительным хладнокровием Хант понял, что лучшим выходом было бы сломать Варду шею, но вместо этого он отступил и холодно приказал:

– Приведи себя в порядок.

Юджин на мгновение замер, но потом зло передёрнул плечами, поправляя перекрученную рубашку, и резкими, немного не точными движениями принялся застёгивать на себе штаны. Закончив это нехитрое дело, он выпрямился и выплюнул:

– Теперь доволен? Или мне нацепить на себя полное облачение?

– Надеюсь, ты не опустишься до того, чтобы позорить форму, – процедил Хант.

– Позорить? – фыркнул Вард и оглянулся, словно искал поддержки. – Яотдыхаю. Или, по твоему мнению, я должен нести здесь караул? Ну, если так посмотреть, то один стойкий солдатик у меня всё же есть…

Хохотнул он, и в ответ откуда-то из полумрака дивана послышались ответные смешки смущённых девушек. Однако Артур не оценил шутки и, одним незаметным движением убрав руку за спину, в следующее мгновение уже прижимал к яйцам Варда клинок.

– Артур! – ахнул откуда-то слева знакомый голос, и Хант впервые заметил здесь Лину. Впрочем, его удивление длилось не дольше мгновения, после чего он медленно сдвинул лезвие в сторону паха, и на напрягшейся шее Юджина вздулись синие вены.

– Ещё раз ты посмеешь себе даже подумать, что можешь открыть рот и говорить не по моей команде, то отправишься грудой мяса в утиль. Ты меня понял?

– Хант…

– ТЫ МЕНЯ ПОНЯЛ?! – заорал Артур, которого порядком уже достали эти дурацкие игры.

– Да, командир, – коротко отозвался Вард, в чьих мозгах, видимо, наступило долгожданное просветление.

– Убирайся. Будешь сегодня патрулировать Город. Один. Чтобы не было соблазна открывать рот!

– Но сегодня не моя очередь!

Хант на мгновение отстранился, чуть отводя клинок, а потом вскинул его резким движением и в последний момент остановил кончик лезвия в нескольких миллиметрах от глазного яблока едва не дёрнувшегося Варда.

– Пошёл вон. Немедленно, – процедил Артур.

Юджин понял всё сразу. В конце концов, кто как не он был прекрасно осведомлён, что Хант никогда не давал второй шанс. Зачем? В инкубаторах ждали своего часа сотни таких же, как Вард, так смысл носиться с очередным образцом человека, который оказался немного бракованным. Незаменимых в Городе не было. Почти.

– Она действительно того стоит? – с тихим смешком спросила Лина, когда за Вардом закрылась тяжёлая дверь. – Эта девчонка.

– Не люблю, когда трогают мои вещи.

– Она такая же собственность Суприма, как ты или я.

Лина обошла его сбоку и обняла за талию.

– Но до того, как Суприм вспомнит об её существовании, она нужна мне.

– Зачем?

Вместо ответа Артур немного брезгливо отцепил от себя руки Лины и вышел из ниши, не соизволив задёрнуть за собой тяжёлую ткань интимного занавеса. Ему было плевать. Плевать на оставшихся там потаскух, на Лину и даже на взгляды, которым его провожали, пока он шёл мимо замерших в самых немыслимых позах людей. В конце концов, Артур Хант был не обязан что-либо объяснять никому, кроме себя. Только вот и себе он объяснить пока не мог. Хант просто знал. И это знание, которое зародилось ещё вчера под завывания очередной Бури и звон колокольчиков, будто нашептал ему Город. Как умел. Да, Артур всегда чувствовал каждый его бессловесный порыв, но теперь Город, похоже, заговорил.

То, что эта девочка послана для искупления всех моих грехов, я поняла, когда она появилась на пороге Лаборатории. Сколько ей было отведено законами Города? Может быть, десять лет, может, пятнадцать, а может, всего пара лет. Флоранс Мэй знала об этом и принимала свою реальность естественно, но без смирения, которое многих вынуждало просто проживать жизнь. Наоборот. Флор была самой жизнью. Кипучей. Настоящей. Облечённой в хрупкую живую плоть истинной квинтэссенцией человечности. Она была точно Спаситель, который пришёл из ниоткуда и однажды должен туда же уйти.

За эти годы я пыталась исправить многое из того, что натворила. Видит бог, я воевала против себя самой достаточно долго, но такие сражения не выигрываются на земле или в лабораториях. Они ведутся в душе. В голове. В сердце. А Флор оказалась достаточно упряма, чтобы заставить цвести даже камень. И в тот момент, когда я увидела её проект… Когда только посмотрела в глаза… Я поняла, что у меня есть ещё один шанс. Последний. Да, я знала, что возложить на неё такую ответственность было эгоистично, но не могла не попробовать спасти если не тело, то хотя бы душу. Не свою, нет. Моего сына. Потому что невозможно запугать или остановить человека, которому уже нечего терять.

Прости, Флоранс Мэй, но теперь ты моя последняя надежда хоть что-то спасти.

Дневник Руфь Мессерер

Система оповещения о начале рабочей смены застала Флор на полпути к Башне. Она снова опаздывала, но виной тому были не проволочки службы регулировки движения, даже не сломавшийся на одном из виадуков гиробус, откуда едва не вывалились пассажиры. Нет. Флоранс Мэй проспала. Банально и совершенно недопустимо. И тем удивительнее, что с ней это случилось впервые.