Луговицкий выскочил из машины.

— Бери вещи, отец, — скомандовал он швейцару. — Прошу прощения.

Швейцар, не глядя на англичан, вытащил чемоданы из-под передних сидений и понес их в гостиницу.

«Не может быть! Я ошибся… — сверлило мозг Алека. — Невероятно!»

Они вошли в вестибюль. Здесь было людно. У барьерчика портье стояла очередь.

— Я сейчас все устрою, господа, — сказал Луговицкий. — Минутку терпения.

Он исчез за дверью с табличкой «Управляющий». Алек все еще находился в состоянии шока. Взглядом он поискал швейцара. Вот он стоит на своем месте у входа и тоже остро, в упор, глядит на него темными глазами. Узнал?! Ошибки быть не может! Лобода! Василий Васильевич Лобода, правда поседевший, но все еще видный, с широкими плечами, с закрученными кверху лихими усами. За какую-то секунду время с бешеной скоростью покатилось назад, и Алек увидел старую «Бируту», кранец с нелегальной литературой, пивную невдалеке от рижской тюрьмы, в которой они сидели с боцманом после освобождения… Лобода! Его первый учитель революционной практики. Ему захотелось броситься к нему, обнять, пожать руку и спрашивать, спрашивать обо всем, что так важно для него сейчас. Но Алек подавил в себе этот порыв. А вдруг не он? Почему швейцар? Может же быть такое поразительное сходство? Конечно, может.

Алек снова посмотрел на швейцара. Тот, как и прежде, стоял на своем месте и не спускал с него глаз. Чуть заметная усмешка блуждала на его губах. Нет, это Лобода. Без всякого сомнения. Алек хорошо помнил его ироническую, насмешливую улыбку.

«Лобода. Неужели такое счастье? Верный друг в этом осином гнезде, — билось в мозгу у Алека. — Если он служит швейцаром, значит, в Одессе нелегально, по заданию. Надо быть крайне осторожным, чтобы не провалить его и себя…»

— Все в порядке, господа. Вам предоставили двадцать седьмой номер. Один из лучших, — прервал размышления Алека полковник. — Если позволите, я навещу вас как-нибудь. А сейчас, пардон, я ухожу. Дела.

Он поцеловал руку Айне, протянул свою Алеку.

— Благодарю вас за хлопоты, полковник, — с чувством по-английски проговорил Алек и добавил, улыбаясь, по-русски: — Как это?.. Спайсийбо?

Полковник рассмеялся. Дойдя до дверей, он показал швейцару на английские чемоданы:

— Поможешь господам?

— Сей минут, вашество.

Алек подошел к барьеру портье. Стоящие в очереди почтительно пропустили его вперед.

— Мистер Палмер? — спросил портье. — Оставьте, пожалуйста, паспорта. Сколько времени будете жить? Как вам угодно. Можете платить сразу или по дням.

Алек протянул паспорта и английские деньги.

— Нужно бы русские, мистер Палмер, — сказал портье, но тут же торопливо добавил: — Не беспокойтесь. Я их обменяю и пришлю вам сдачу. За неделю? Пожалуйста.

Он выписал квитанцию, оглядел вестибюль. Никого из служащих не было.

— Второй этаж. Василий, проводи. Я тут пригляжу.

Алек подошел к Айне. К ним подбежал швейцар. Алек, не глядя, отдал ему квитанцию. Швейцар прочитал вслух:

— Второй этаж, номер двадцать семь. Пошли, мистер.

Они поднялись во второй этаж, в просторный, светлый гостиничный номер. Швейцар внес вещи. Алек подошел к двери, повернул ключ. Потом вплотную подошел к швейцару и чуть слышно спросил:

— Василий Васильевич, ты?

Швейцар помолчал, посмотрел в глаза Алеку и тусклым, скучным голосом ответил:

— Ну, я.

— Не узнал меня, что ли?

— Почему не узнал? Узнал.

— Так чего же ты?..

— Что чего? Не пристало нам с важными людьми первыми заговаривать. Вы теперь, Алексей Иванович, у белых, я вижу, персона грата, полковники провожают… А мы люди маленькие. Разрешите идти?

Глаза его сверлили Алека насквозь. В них были ожидание и тревога. Несколько секунд Алек лихорадочно думал: «Как поступить? Если Лобода у белых, то меня выдаст. Не поможет и английский паспорт, он слишком много знает. Если он свой, прежний, надо раскрываться полностью, чтобы поверил мне. Буду рисковать, — не может Василий измениться». Он бросился к Лободе, обнял его, зашептал в ухо:

— С ума сошел, Василий Васильевич! У белых! Ты что? Они меня на первом дереве повесят, если узнают. Я по подложным английским документам в Москву пробираюсь, понял? Долго рассказывать и не время. Это жена моя, русская, Айна. Ах ты боцман, боцман, орлиный глаз!

— Ну, раз так, Алексей, давай почеломкаемся. Сколько лет не виделись!

Они крепко, по-русски, расцеловались.

— А теперь прежде всего, Василий Васильевич, подумай, как нас спрятать. Схватить нас могут каждую минуту. Жена беременна. Ей в первую очередь крыша нужна. Поговорить нам надо как следует…

— Все сделаем, Леша. У нас тут порядок.

— Как же нам все-таки встретиться? Черт его знает, как все сложно… А если так? — вдруг осенила Алека мысль. — Замок поломался у чемодана, я просил тебя починить, дал деньги… Ты сказал, что необходим инструмент, придешь завтра… Ну как? Ты свободен завтра?

— Можно. Даже хорошо. Если бы ты знал, Алексей, как я рад тебя видеть. Ну, ладно, до завтра. Давай деньги.

Алек дал боцману три доллара.

— Завтра жду. На тебя вся надежда, Василий Васильевич.

13

На следующий день Алек с нетерпением ждал прихода Лободы. После завтрака в комнату тихо постучали. Алек вскочил, распахнул дверь. На пороге стоял швейцар. Сейчас, когда он снял свою фуражку с золотой лентой и пиджак с металлическими пуговицами, он сразу стал похожим на того Василия Васильевича Лободу, какого так хорошо помнил Алек. Он закрыл дверь и спросил:

— Удалось что-нибудь, Василий Васильевич?

— Говори тише. Все в порядке. Давай чемодан, я буду чинить и рассказывать.

Алек высыпал вещи на кровать. Лобода уселся к столу, достал из брезентового мешочка инструменты, разложил их, взял чемодан на колени.

— Значит, так. Когда будешь готов, подашь мне сигнал. Сегодня я свободный, завтра… Я вызову тебе пролетку. Вроде бы поедете с женой прокатиться. Кучер — наш человек. Он свезет вас в дом Евдокии Павловны Борисевич. Она вас пока спрячет, а там видно будет. Я приду — решим, что делать дальше. Все ценное берите с собой. Одевайтесь проще. Вещи придется бросить в гостинице и сюда больше не возвращаться. Все равно носить то, что на вас, нельзя. Понятно?

— Понятно. Садиться в пролетку и ехать, куда повезут. Так?

— Да.

— Где Деникин, Василий Васильевич? В городе?

— Деникин со штабом в армии. Ему здорово поддали. Он откатывается обратно. Пока беляки это держат в секрете, надеются, что временная неудача, ну а мы получили верные сведения. Не видать ему Москвы как своих ушей.

— Хорошо, если так. Скорее бы уж наши пришли. Так хочется наконец быть самим собой.

— Э, не так скоро, Алеша. Еще много крови прольется. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Знаешь?

— Как не знать. Все понимаю, но сидеть в норе спрятанным, как крот, не согласен. Ты меня подключи к делу.

— Подключу. Здесь ребята крепкие, настоящие, подполье сильное. Не беспокойся, ты со своим английским языком пригодишься. Без дела не будешь.

У двери послышался шум. Лобода склонился над чемоданом, принялся рассматривать замок. Алек быстро отворил дверь. Ничего опасного не было. Уборщица подметала коридор.

— Как же ты попал в Одессу, Василий Васильевич? Я думал, что ты где-нибудь в Москве или Петрограде сидишь. Бруно Федорович жив?

— Жив. Большим начальником стал. В Чека работает. А Николай в Петрограде с семьей. Тот по транспорту, а я вот здесь. Так уж получилось. Как? Да не очень просто. Когда Октябрьская грянула, мы в Аргентине с судном были. Офицеры Добровольного флота — все военные отставники. Государя императора им подай. Против революции, конечно. Ну, а мы, черная кость, сначала ничего не знали. Потом умные люди из эмигрантов вычитали в газетах и нам сообщили. Большинство, конечно, домой. Пришли к капитану с требованием: вези на родину. Он нас к чертям собачьим послал. Тут, говорит, плавать будете… Я закурю?