— Значит, на «Бируту» попал? Это хорошо, даже очень хорошо. Отлично, отлично… — пропел он и, сразу же становясь серьезным, сказал: — Ну что же, Алеша, дам тебе ответственное поручение. Опасное. Если провалишься, то тюрьмы не миновать. Ну как, справишься?

У Алексея забилось сердце. Он давно мечтал об этом. Теперь, наверное, Кирзнер доверит ему настоящее дело.

— Я все выполню, Бруно Федорович.

— Тогда слушай внимательно. На «Бируте» у нас есть свой человек. Преданный партии, проверенный. Это боцман, Василий Васильевич Лобода. Он говорил мне, что пароход ваш идет в Лондон. Так?

Алексей утвердительно кивнул головой.

— Оттуда нужно привезти листовки и литературу. Одному Василию Васильевичу сделать все, сам понимаешь, затруднительно. Ему нужен помощник, и таким помощником будешь ты. Выполняй все, что он скажет. Он все знает. Я тебе говорить ничего не стану. Адрес у Лободы есть, и, что тебе надо будет делать, он объяснит позднее. Вот так. Я его увижу и скажу о тебе. Все понял?

Кирзнер помолчал, пристально разглядывая Алексея, потом проговорил:

— Если произойдет какая-нибудь неудача, то нужно будет говорить то, чему научит тебя Лобода. Ни одной фамилии называть нельзя. Ты это тоже понимаешь?

— Все понимаю, Бруно Федорович.

— Ну тогда иди, Алеша. Помни, что нужно быть очень осторожным. Сейчас, в связи с событиями в России, жандармы усилили слежку за каждым пароходом, приходящим из-за границы, почти везде есть осведомители, суда встречают прямо на причалах… А «Бирута» уже под подозрением. Прошлый рейс устроили повальный обыск, перевернули все вверх дном. К счастью, ничего не нашли. Впрочем, там в тот раз ничего и не было. Ну, иди.

Кирзнер обнял Алексея, похлопал его по спине и выпустил из дома.

8

С Василием Васильевичем Лободой Алексей познакомился в первый день своего прихода на «Бируту». Это был типичный украинец, с хитроватыми, очень блестящими глазами, небольшого роста, с руками и грудью, испещренными цветной татуировкой, с борцовскими мускулами. Лихо закрученные кверху усы дополняли его портрет. Встретил он Алексея насмешливо. Оглядел со всех сторон, остановил взгляд на погонах, на золоченых пуговицах, усмехнулся:

— Мореход, значит. Раньше не плавал? Работу не знаешь? Ничего, я тебя научу, как палубу подметать. А ты здоровый вымахал. Дяденька, достань воробышка! Будешь в подшкиперскую ходить, голову наклоняй, — у нас там подволок низкий. Не ровен час, башка отлетит.

— Я ее в карман буду класть, — пошутил Алексей.

— Ну, добре. Идем, я тебе рундук и койку покажу. Рабочее платье есть или ты в этом мундире работать будешь?

— Есть.

Теперь, вспоминая эту встречу, Алексей никак не мог представить себе боцмана в роли подпольщика-революционера. Он скорее походил на служаку, «дракона», как называл своего боцмана Новиков.

Вечером следующего дня «Бирута» уходила в море. Кто из начинающих моряков не испытал этого волнующего чувства первого прощания с родным портом? Закрываются трюмы, опускаются стрелы, на мостике раздаются звонки — это проверяют телеграф, с шипением вырывается пар из свистка, проворачивается машина. Не пройдет и часа, как пароход отойдет. Вот капитан поднимается на мостик, и раздается долгожданная команда:

— Отдать носовые!

Течение медленно разворачивает нос на середину реки, отдают кормовые швартовы. Пароход, выбрасывая клубы черного дыма из трубы, быстро идет по направлению к морю. Дали полный ход! Мелькают знакомые строения, суда, стоящие у причала, набережная проносится мимо, там стоят люди и машут платками. Пароход дает три длинных гудка. Все. Прощай, Рига! Чувство необычайной легкости охватывает молодого моряка. Впереди лежит море, новые страны, неожиданные встречи и, кто знает, может быть, любовь…

Примерно такие чувства испытывал Алексей. После того как окончился аврал, наскоро очистили палубу и боцман отпустил подвахту отдыхать, он долго еще стоял на корме, любуясь зелеными берегами Западной Двины.

Настроение было отличное. Он гордился тем, что наконец ему доверили настоящее дело, радовался тому, что стал взрослым и скоро увидит море, и тому, что связан с такими замечательными людьми, как Кирзнер, и будет делать что-то очень нужное и важное.

Он все время приглядывался к боцману, ждал, что тот подаст ему какой-нибудь знак, — ведь должен же он был это сделать, если Бруно Федорович сказал ему об Алексее, но Лобода даже не смотрел на него. Может быть, Кирзнер не успел повидаться с боцманом перед отходом?

Напарником Алексею попался матрос первой статьи Пеструхин. Он не понравился Чибисову. Был какой-то липкий, въедливый, назойливый и очень болтливый. Сразу же, как они познакомились, отозвал Алексея в укромное место и зашептал:

— Слушай, хочешь в пай? Свои деньги, когда получишь в Лондоне, отдаешь мне. Я там кое-что куплю. В Ригу приедем — загоним. Есть у меня люди, которые с руками такой товар оторвут. Барыш пополам. Хочешь?

— Нет, не хочу. Может быть, куплю себе что-нибудь…

— Не доверяешь, значит? Эх ты, салага! Да знаешь ли ты, что Петр Пеструхин в своей жизни никого не обманул? — обиженно затараторил матрос. — Ладно. Не хочешь, как хочешь. Жалеть будешь.

Алексей подумал, что после этого разговора напарник обидится, станет относиться к нему плохо, но ничуть не бывало. Через час уже Пеструхин обещал ему, что, как только они вернутся в Ригу, он познакомит Алексея с одной «королевой» из «Русалки», — есть там одна девчонка, за что Чибисов должен угостить его пивом «от пуза».

Пеструхин не молчал ни минуты и, если они работали вместе, донимал Алексея расспросами: откуда он, кто у него отец, есть ли сестры, где живут? Помня наставления Кирзнера, Алексей отделывался короткими ответами, но Петра Пеструхина это не смущало.

Остальные четыре матроса — три латыша и один эстонец — были людьми пожилыми, неразговорчивыми, поглядывали на Алексея недоверчиво и недружелюбно. Как же! Мореход. Занял место настоящего моряка, а тот с семьей до сих пор безработный. Лезут эти мореходы всюду. Как клопы из щелей. А старые, опытные матросы не могут найти место даже в сезон. Боязнь потерять работу делала их несправедливыми.

«Бирута» была старым, но еще крепким пароходом. Качало ее неимоверно. В Северном море она попала в шторм. Качка на Алексея не действовала, чем очень остался доволен боцман, так как Пеструхин с зеленым лицом и мутными глазами еле-еле двигался по палубе. Его тошнило.

— Море бьет. Никак не могу привыкнуть. Уйду, видит бог, уйду, — говорил он Чибисову.

За сутки до прихода в Лондон Василий Васильевич позвал Алексея в подшкиперскую:

— Кранцы можешь плести?

— Учили. Умею.

— А ну-ка, начни.

Алексей распустил трос, разделил его на стренди и спросил боцмана:

— Одним концом заделывать или многими?

— Как хочешь.

Алексей начал. Боцман поглядел на работу и остановил его:

— Хватит. Знаешь. Это нам пригодится.

Василий Васильевич закурил трубку и начал молча переставлять ведра в углу. Алексей хотел уйти, но Лобода сказал:

— Погоди, не торопись, парень. Завтра приходим в порт. Надо тебе все рассказать…

Боцман выглянул на палубу. Там никого не было. Пароход, переваливаясь с борта на борт, шел, временами зарываясь носом в волны. Тогда потоки воды широкой рекой бежали к надстройке. Вряд ли кому-нибудь придет шальная мысль гулять в такую погоду.

— Так вот… — проговорил Лобода, поворачиваясь к Алексею. — Надо, чтобы ты пошел по адресу, когда Пеструхин будет на вахте, иначе он к тебе обязательно привяжется. Один он на берег ходить не любит. Отделаться от него трудно. Будешь отказываться — вызовешь подозрения… Ты должен принести на борт чемодан…

— А он что, Пеструхин, продажный? Осведомитель?

— Как будто бы нет. Болтун и мелкий контрабандист. В общем, ненадежный человек. Не дай бог, если что-нибудь узнает.

— А как же, если я вернусь с чемоданом, а он на вахте? Заметит.