— И не надо. У меня тут друг живет рядышком, старый боксер. У него и перчатки, и груша есть. Пошли?
На той же улице, в таком же деревянном домике, жил приятель Кирзнера, латыш Янсонс. Когда-то он преподавал бокс в частной школе Брандиса, потом не поладил с хозяином и стал учить желающих у себя на дому. Но таких оказалось очень мало, и теперь Янсонс работал сторожем на заводе «Феникс».
Он приказал Алексею раздеться, заставил сделать несколько гимнастических упражнений, подавил мускулы, после чего важно заявил:
— Годится. Ты что, Бруно, хочешь его на ринг выпустить?
— Да нет. У парня много свободного времени. Пусть займется. Не помешает, и ты старое вспомнишь.
Теперь два раза в неделю Алексей ходил к старому Янсонсу. Он занимался с удовольствием. Прыгал, бил по мешку с песком и по груше, изучал приемы. Янсонс был строг, по многу раз заставлял Алексея повторять одно и то же.
— Так. В стойку! — командовал он. — Прямой левой! Хук правой! Оперкот! Быстрей надо! Еще раз ту же комбинацию. Быстрей! Твоя атака должна быть, как ветер. Не давай опомниться противнику. Еще раз! Стоп. Плохо.
И Алексей начинал все сначала. Но он не сердился на старика. Видел, что тот по-настоящему хочет научить его трудному искусству бокса.
Наступило время, когда учитель сказал своему ученику:
— На ринг ты, конечно, идти не можешь, но любому, не знающему бокс, — два очка вперед. Хватит. Скажи Бруно, что Янсонс так сказал.
Осенью начались занятия в мореходных классах. В подарок от отца Алексей получил черный мундир с золочеными штурвальными колесами на погонах, блестящими пуговицами с якорями и бескозырку с ленточками. Как бы бедны ни были родители учащихся, для своих сыновей они покупали форму. Копили, выкраивали деньги из скудных заработков. Алексею очень шла морская форма, да и он сам вырос, развернулись плечи, на верхней губе появился светлый пушок. Мальчик незаметно превращался в мужчину.
В мореходных классах учились дети зажиточных крестьян, решившие попытать счастья на море, и рыбаки с побережья, и сыновья ремесленников, и выходцы из «морских» семей. Некоторые из них видели море только с берега, никогда не ступали на палубу судна, другие годами бороздили океаны на парусниках и пароходах. Кое-кто уже имел «малый диплом», ходил в море штурманом и после долгого перерыва приехал заканчивать образование в старших классах. Таких стоило послушать. Каких чудес они не навидались, чего только не рассказывали! Получение диплома штурмана дальнего плавания требовало, помимо полного курса классных занятий, определенного практического стажа. Надо было начинать с самой маленькой должности на судне, выполнять многие обязанности, пройти суровую школу морской практики, а главное — научиться не бояться моря.
Те, кому такое начало оказывалось не под силу, после первой же практики уходили из школы, для того чтобы поискать себе более спокойной и менее опасной жизни.
По возрасту ученики тоже сильно отличались друг от друга. Вместе с безусыми мальчишками в классах учились великовозрастные мужи. В основном такими были старшеклассники или поступившие в первый класс матросы, накопившие деньги для уплаты за обучение. Они отказывали себе во всем, преследуя только одну цель — выбиться в офицеры.
Для Алексея зима прошла незаметно. Он с увлечением изучал новые предметы: навигацию, морскую практику, метеорологию… Все давалось ему легко, а если и встречалось что-нибудь непонятное, то на помощь приходил Иван Никандрович. Он был знатоком морского дела и свои объяснения дополнял такими интересными случаями из жизни, что все сразу становилось ясным.
Свободного времени почти не оставалось, и все же Алексей продолжал посещать кружок Кирзнера.
Он заметил, что в последнее время Бруно Федорович появляется в кружке мрачный, неразговорчивый, занятия проводит нервно, часто раздражается. Когда он остается один, то сосредоточенно задумывается, ходит, ходит по комнате… Алексей как-то решился и спросил у него:
— Что вы такой невеселый?
Кирзнер положил ему руку на плечо:
— Эх, Алеша, Алеша… Есть, от чего быть невеселым. Я же вам как-то рассказывал… Понимаешь, сейчас наша партия переживает очень тяжелое время. Под разними предлогами меньшевики не выполняют решения Второго съезда. Хотя они и в меньшинстве, но решению большинства упорно не хотят подчиняться…
— Как же можно? А партийная дисциплина, о которой вы нам так много говорили?
— Для них нет ничего святого. Во многих местах меньшевистские лидеры захватили партийные центры и раскалывают партийные организации на местах. Это разрушает единство действий рабочего класса. А обстановка в стране такая, что требует полного сплочения сил партии и боевого единения пролетариата. Ну, ничего, не расстраивайся, — невесело улыбнулся Кирзнер, — выдюжим. Ленин требует созыва Третьего съезда партии. Там мы докажем, кто прав, а кто виноват. Будет новое руководство, обуздает меньшевиков. Ах, как не вовремя затеяли они эту свару…
В мореходной школе, в перерывах между занятиями, говорили о забастовках на судах. Моряки требовали повысить им жалование. Иногда пароходы простаивали целыми днями. Судовладельцы неистовствовали. Они требовали строгого наказания зачинщиков. Кое-кто был отправлен в тюрьмы, некоторые не вернулись из-за границы, бежали от репрессий.
Шепотом рассказывали о столкновениях рабочих с полицией и начавшихся забастовках на фабриках и заводах. В коридорах шли горячие споры о том, как офицеры должны относиться к матросам и имеют ли матросы право на одинаковое питание на судне, правильно ли поступают они, требуя от судовладельцев большего жалования, — ведь хозяева дают им работу… Мнения были самые разные. В зависимости от того, к какому слою принадлежал высказывающийся. Например, Эрни Трейман, сын владельца небольшого парусника, презрительно сказал:
— Я всех этих бунтарей выбросил бы на берег, чтобы их потом никуда не брали. Обнаглели. Им и так хорошо платят.
— А если бы они выбросили тебя за борт? За то, что ты кормишь их тухлой солониной и гнилой картошкой? И платишь им на одну треть меньше, скажем, чем на судах Нудельмана. Спроси у Маттисена из третьего класса. Он плавал у твоего отца и рассказывал… — вмешался Алексей. — Не дай бог плавать с таким штурманом, как ты!
— Могу тебя заверить, что на моем судне ты никогда плавать не будешь. Нам не нужны такие подстрекатели. Мы берем на свою «Даугаву» ребят из нашей же деревни. Мы все как одна семья.
— Семья! — усмехнулся Алексей. — То-то Маттисен убежал из вашей семьи. А я на твоем вонючем корыте никогда плавать не буду. Лучше тюки таскать.
Такие ссоры возникали довольно часто. Россия бурлила, и это волнение коснулось всех слоев общества. Не осталась в стороне и мореходная школа.
Нападение японских миноносцев на русскую Тихоокеанскую эскадру взволновало всех. Началась русско-японская война.
Большинство учеников было настроено ура-патриотически, противника всерьез не принимали, неудачи считали временными. Что-то кто-то промазал, ну да ничего, все поправится… Всем хотелось видеть Россию сильной. Об этом трубили газеты. Собирались «закидать японцев шапками». Печатали портреты героев, георгиевских кавалеров, в одиночку уничтоживших десятки «азиатов». Но Алексей уже знал цену всему этому шуму и треску. На одном из занятий кружка Кирзнер читал Ленина. Там было ясно сказано, кому и для чего нужны войны. Логике Ленина возражать было невозможно.
В середине мая занятия в классах закончились, надо было идти на практику. По существующим правилам мореходная школа об этом не заботилась. Каждый сам подыскивал себе судно. Алексею никак не удавалось найти место. Не выручали даже морской мундир и рекомендация из училища. Капитаны предпочитали нанимать матросами более опытных людей. Пришлось прибегнуть к помощи Ивана Никандровича. Отец имел большие знакомства среди капитанов и судовладельцев. Скоро Алексея приняли на должность матроса второй статьи на небольшой пароход «Бирута». Судно ходило по европейским портам, часто бывало в Риге. За день до отхода в рейс Алексей пошел проститься с Кирзнером. Когда Бруно Федорович узнал, что Чибисов поступил на «Бируту», он очень оживился и обрадовался:
