— А кто ж их знает, — отвела Купава взгляд, — они к нам редко нос кажут. Ну, пойдем. Пирогов напекла, побалую вас, отощали с дороги.

Они зашагали по узкой тропе от погоста к частоколу верви.

— Говори уж, чего знаешь, чего ж темнить. Все равно прознаю, — решил Миронег сразу развеять туман недомолвок.

— Дурно они с тобой поступили, зла я на них, виданное ли дело от чужой беды наживаться.

— Усадьбу растащили? — снисходительно ухмыльнулся Миронег. — Так чего ж добру пропадать, я ж мог и не вернуться.

— Вот как не вернулся бы, так и тащили бы. А тут и след ваш не простыл, послала Третьяка коз перегнать, да что поценнее припрятать, а там уж и брать нечего. Все вынесли, и борти, аспиды, прихватили, и из избы все выгребли. Разве то хорошо, чай, ты за столько лет не чужой им был?

— Так, может, то не наши были, — пожал плечами Миронег.

— Да как же, не наши, коли у них все добро. И Радята твой брал, и прочие. Так-то за добро отплатили.

— Пустое все, — многое пережив, равнодушно отозвался Миронег, — увидят, что возвернулся, так, может, что и назад вернут.

— Вернут они, как же, — фыркнула Купава. — Оставайтесь тут, у нас. Чего тебе туда возвращаться, в пустые стены.

— Изба-то цела? — всколыхнулась надежда.

— Была цела, но уж давненько туда не хаживали. Сплавай, погляди и возвращайся, Мироша. Места у меня много, всем хватит. А в верви Малой разлад идет, так давеча на торгу сказывали. Борята старый помер, а на его двор Кряжко с семейством въехал и вдову его себе взял. И серебро у того Кряжко невесть откуда взялось, теперь кичится, на Радяту прет, в старейшины метит. Вервь бушует. Хорошего не жди. Попомни мои слова, добром то не кончится.

— Серебро-то откуда, как раз мне ведомо, — задумчиво произнес Миронег.

— Твое нашел? — по-своему поняла тетка. — Вот уж руки загребущие.

«Выходит, или Борята с Нежкой или Кряж меня выдали. От того и на след наш Глебовы псы вышли бойко, да подобраться при дружине вороножской не сумели».

— Поглядим что да как, — вслух произнес Миронег. — Зимовать, коли чего, примешь?

— Чего спрашивать, зову же.

Лодка приближалась к ставшим родными местам. Сердце невольно замирало, а потом кидалось отсчитывать бодрые удары. Солнце высоко стояло над головой, но не жарило, скорее ласкало, гладило по уставшим головушкам.

— Зря у тетки Купавы не остались, — окинул свое притихшее семейство Миронег. — Ведь в лесную чащу плывем, необустроенную.

— Мы с тобой, — отозвалась Марфа и Якимка тоже согласно закивал.

Даже Еленушка выдала зубастую улыбку.

— Ну, чего ж с вами делать-то, — подмигнул Миронег.

В душе ему было приятно, что Марфа желала плыть до конца.

На окоеме показалась изгородь Малой верви. «Поглядим, как примут».

Сторожа лодку приметили издалека, когда дощаник поравнялся с вервью, на берегу уже стояла почти вся община. Но вот прием был далеко не радушным.

— Здравы будьте, люди добрые, — поприветствовал собравшихся Миронег.

— Уж не серчай, бортник, а мы тя извергли, — громко произнес Кряж, надменно скрестив руки на груди и показывая, что он теперь не последний человек в верви.

— Это за какие прегрешения? — с легкой насмешкой произнес Миронег, упирая весло в дно, чтобы лодку не сносило.

— Баба твоя княжну Пронскую сгубила, нам дикую виру за нее не потянуть. Больно дорого обойдется.

— Я никого не убивала! — возмущенно выкрикнула Марфа, вскакивая, но Миронег показал ей ничего не говорить, и она замолчала, присаживаясь обратно на лавку.

— Да кто сюда за вирой пойдет, все ж думают, что они на Воронож ушли, — робко подал голос Радята, он стоял чуть в стороне от толпы.

Миронег сразу понял, что дела у дружка плохи. Вид у Радяты был уставшим, даже заморенным. Власть уходила из его рачительных рук, более резкий и наглый соперник напирал и сил держать оборону уже почти не оставалось. «И здесь то же самое», — с горечью отметил Миронег.

— Извергли так извергли, проситься не стану, — гордо вскинул он голову. — Только и вы дорогу ко мне забудьте. Врозь, так врозь.

И оттолкнувшись веслом от дна, он мощными рывками погреб прочь. Где-то за спинами селян мелькнула Нежка, или показалось. Вервь проводила отринутого гробовым молчанием.

— Отчего ты не дал мне оправдаться?! — раздраженно бросила Марфа, когда они отплыли достаточно далеко. Сквозь смиренные одежки послушной жены впервые прорвалась княжья кровь.

— Да потому, что им твои оправдания ни к чему, — тоже повысил голос Миронег. — Им правда-то и не нужна. Признают своим, значит добро мое надобно возвращать — борти, коз, посуду, холстины, чего они там еще подгребли. А отдавать, ой, как не хочется. Так зачем тратить силы на оправдания?

— И все ж надо было хотя бы попробовать, — надулась Марфа, отворачиваясь.

— И вправду дома, и жену свою узнаю, — съязвил Миронег.

Оба надулись. Якимка испуганно притих, впервые увидев ссору родителей. Миронег еще сильней налег на весла, так что дал себя почувствовать раненый бок. Волнение наваливалось, а ладони вспотели. Сейчас хозяин увидит свое разоренное гнездо.

Дощаник врезался в берег, приминая заросли осоки. Миронег выпрыгнул первым, забрел в воду, сильнее задвигая суденышко, чтобы его не снесло течением, хотел подать руку Марфе, но она уж сама выбралась и приняла от Якима на руки Елену.

Оставив пожитки и козу с козлятами на берегу, семейство двинулось по густой траве в сторону поляны. Миронег шел первым, вглядываясь в заросли. «Ну, чего разволновался, что дурной?» — обругал себя, ускоряя шаг.

Вот и поляна, кусты, за кустами должна скрываться и усадьба.

Первое, что бросилось в глаза — изба была цела, правда зияла чернотой дверного проема, кто-то успел утащить добротную дубовую дверь. От очага остался только подернутый птичьим горцем круг золы, каменное кольцо разломали. У козлятника часть загона обвалилась, но все ж подлатать было возможно. Омшаник исчез, борти из него тоже. Под навесом стоял всего один треснутый горшок и больше ничего, весь многочисленный бортный скарб пропал.

Миронег застыл, обводя двор опечаленным взором. Ведь готовился же к худшему, а это еще и ничего, а все ж проняло.

— Гляди, Якимка, какая у нашего батюшки ладная изба. Крепкая, прочная, ни один зверь не заберется, — бодро проговорила Марфа.

— А дверь, — робко возразил Яким.

— А дверь батюшка новую срубит, топор-то при нем.

Марфа подошла к Миронегу, приобняла одной рукой, поцеловала в щеку… и отлегло, рукой сняло.

— Ну, что, — встряхнулся Мироне, — вы тут располагайтесь. Я за козами, да за пожитками. Сейчас костер разведем, кашу состряпаем.

— Избу выметем, настелем, — подхватила Марфа, тоже начиная суетиться.

Ночь щекотала вершины векового леса, где-то ухала полуночная птица. Дети мирно спали на кожухе Миронега на широкой лежанке в избе. В загоне дремало козлиное семейство. На полку навеса Марфа расставила котел да горшки с крупой. На первое время хватит.

Муж с женой сидели плечом к плечу у костра, глядя на мерно колышущееся пламя.

— Подпол не нашли, — довольно усмехнулся Миронег. — Жито пропало, конечно, а вот мед целехонек. В Большой верви обменяю на вещицы какие. Придумывай, чего нам там надобно.

— Придумаю, — склонила к нему голову жена.

— Может, и сами к верви Большой вернемся? — погладил ее по спине Миронег.

— Наконец-то дома, — пробормотала Марфа, прикрывая очи.

— Устала, птаха моя, спасть пойдем, — поднял ее на руки Миронег. — Завтра новый день.

— Рыбу чистить не стану, и не проси, — сквозь дрему улыбнулась жена.

— Экая белоручка, — в тон отозвался муж.

Да, дома хорошо, даже на разоренном дворе. А что вервь встала против, так то не привыкать, не первый раз против Миронега с Марфой выступали ближние. Пустое.

«По осени моих все ж в Большую следует отправить, спокойней, а то уйду дикую борть искать али зверье бить, без пригляда останутся, опасно».