С Радятой они вошли во двор, но не пошли за бабами в избу, а присели на крыльце.

— Что ж ты не мог подождать до зимы, когда все уляжется? — с укоризной покачал головой Радята.

— Так уж вышло, — буркнул Миронег. — Борята внезапно появился, не успел схоронить.

— Ну да, Борята ж бегает как заяц, где ж за ним успеть, — не смог удержаться от насмешки Радята.

— Как думаешь, может, ему с братаничами больше дать, ну, чтоб надобности за выкупом плыть не было? — спросил Миронег.

— Чтоб они из тебя потом все до последней борти вытянули? Точно ни к чему, — покачал головой Радята.

— А по-другому я за нее могу убить, не справлюсь с собою, — Миронег с тоской посмотрел в осеннее небо.

— Сам я с Борятой переговорю, прощупаю — удумал ли чего, надо будет — объясню, что не стоит на вервь беду наводить, ну, и тобой припугну, мол, ежели что, так никому из них не поздоровится. Только, додуматься мог не только Борята, здесь все слыхали, что пронские искали девку. И месяца не прошло, а ты чернявенькую невесть откуда привел. За каждым я не угляжу, — Радята нервно постучал пальцами по столбу перил. — Ежели в ближайшее время кто куда отпросится на время, да за несколько дней не обернется — вам уходить надобно будет. Потому как, даже ежели ты за ним кинешься, то родня из мести дело довершит.

Уходить. Бросить все нажитое: борти, доставшиеся от старика Корчуна, почившего со счастливой улыбкой на устах, что его дело в надежных руках, а еще козочек любимых, баньку, крепкую избушку, ласковый лес, могучих зубров и заросли малины — то, что стало родным. Словно камень ложился на грудь. Вот и Радята — друг, а все ж свой дом, родня ему дороже. И он спешит выпроводить Миронега подальше, а с ним и возможные неприятности. Да как осудить дружка, коли сам Миронег поступил бы точно так же.

— Коней и сани в обмен на усадьбу отдашь? — поднялся с крыльца Миронег.

— Так отдам, и за хозяйством пригляжу, потом отдаришься, — поднялся и Радята. — В избу пошли, попируем, холостую жизнь твою проводим. Дождались наконец.

Миронег согласно кивнул. Они вошли в сени.

— Плывут, плывут!!! — раздалось от ворот.

— Кто плывет? — разом поворотились бортник и старейшина.

— За княжьей долей с полуночи плывут. Лодья, что по прошлой осени приплывала, приметная, Глеба Переяславского.

Княжья доля, как Миронег про нее забыл?! Вот и не придется алчным людишкам за сотни верст идти, донести можно будет прямо мытарям. Западня захлопывалась.

— Жену забирай и отчаливайте, быстрее! — первым очнулся Радята. — Отсидитесь в камышах, ночью назад на этот берег переберетесь. Схоронитесь в Волчьем логу. Я, как все уляжется, коней приведу.

Миронег влетел в избу, Елица с Усладой сидели рядком и о чем-то мило щебетали, у их ног крутились розовощекие малышки — дочки Елицы с Радятой.

— Отплываем, — коротко сказал Миронег, и Услада все поняла по его подернутому тревогой взгляду.

Она торопливо поднялась, поклонилась хозяйке, мимоходом потрепала девчушек по курчавым головушкам и устремилась к выходу. С Миронегом они, стараясь не бежать, а идти обычным шагом, отправились к пристани.

Дорога повела мимо двора Боряты, можно было и обойти, но до этого ли сейчас. У низенького забора, как в былые времена, облокотившись о жерди, стояла Нежка. Миронег невольно передернул плечами — ведь уже поняла, отчего, только приплыв, бортник с молодкой бегут обратно, сейчас кинет что-то обидное, хлесткое. Но он ошибся, в больших голубых очах бывшей полюбовницы не было ни насмешки, ни гнева, а только бездонная тоска, что уже никогда не будет как прежде, и любенького она видит в последний раз.

Что-то нехорошее шелохнулась в душе Миронега. А что же Услада? Она просто шла рядом, ничего не спрашивая, и, как могла, держала беспечное выражение лица. «Сильна духом, а казалась такой уж овечкой, — невольно отметил Миронег, — а ведь она могла убить хозяйку и не случайно, а с холодной головой». Но что теперь об том думать, какая бы она ни была, ежели надобно, Миронег за нее голову сложит и ни о чем, умирая, не пожалеет.

На пристани снова было многолюдно, теперь встречали княжью ладью. В однообразных буднях глуши столько новых событий, будет о чем потом судачить долгими зимними вечерами.

Ладья с расписным парусом была еще довольно далеко, пара успевала отплыть на тот берег, но теперь Миронег не доверял даже Радяте. Он не станет отсиживаться в камышах. Нужно, бросив лодку в зарослях, добежать до пасеки — еще есть время, не сразу же гостям местные вывалят про беглянку — собрать, все необходимое, и бежать вниз по течению к броду, и не к первому, а к тому, что дальше. А уж там перейти и пробираться к Вороне, отсидеться в деревушке у рыбаков, а дальше не к Хопру, а держать путь на Дон, прибиться к шумному торгу Онузы, там случайных людишек много, легко затеряться. «Уйдем».

— Уйдем, — улыбнулся Миронег Усладе, упираясь, чтобы вытолкать лодку обратно в воду.

Они, незамеченные увлеченной встречей толпой, отплыли. Миронег дал реке волю оттащить лодку подальше, потом налег на весла, загребая к другому берегу, влетел с разгону в гущу осоки, выпрыгнул, подал руку жене… Услада сидела с нездоровой бледностью на лице, глаза лихорадочно горели, где ж только что виденная Миронегом спокойная и решительная молодка, куда подевалась?

— Ты иди, я сейчас, я догоню, — махнула жена рукой.

— Я подожду, ежели нужно, то отвернусь, — растерянно пробормотал Миронег.

Он поворотился к лесу. Наступила тишина, а потом всплеск, другой. Мутит ее, что ли, умывается? Слышен был шум ветра в кронах деревьев и удаляющийся звук хлопков по воде.

Миронег повернулся, Услада уплывала от берега, неумело работая веслами. Между ними уже было локтей двадцать.

— Ты что творишь?! — кинулся к реке Миронег.

— Не хочу, чтоб ты из-за меня жизнь свою губил. Так-то у тебя ладно все без меня. Благодарстую, прощай, — не останавливаясь, из последних сил Услада гребла и гребла, увеличивая расстояние.

Ах, Мироша, не знаешь ты баб, совсем не знает, не может читать их, вечно ошибаешься. Скинув сапоги, бортник влетел в ледяную воду, догонять непутевую женку.

[1] Подружья — одно из названий жены. [2] Часто на Руси отчество для замужней женщины заменяло имя мужа.

Глава XXI. У костра

— Простудишься теперь, расхвораешься, — всхлипнула Услада, — вон, мокрый весь, а ветер злой.

— Сапоги сухие, — отмахнулся Миронег.

Он волок жену за руку, медлить было нельзя, время поджимало, надо добежать до пасеки, похватать все необходимое и уходить.

— Они не отстанут, все равно разыщут, лучше самой к ним выйти, — продолжала увещевать Миронега Услада, — ведь я ж понимаю, что из-за меня теряешь милое сердцу, ведь ты ж сам меня потом возненавидишь, что все потерял! Отпусти, вины твоей в моей погибели нет.

Миронег резко остановился, заглянул ей в глаза:

— Ежели б ты знала, птаха, сколько я раз все терял. И знаешь, еще ни разу не пожалел об том… И сейчас не пожалею.

Услада шмыгнула носом, стерла слезу и робко улыбнулась.

— Бежим, бежим! — снова потянул ее Миронег.

Они влетели в сонную усадьбу, Миронег, стараясь не смотреть на коз, побежал к дубу и вытащил остатки серебра, те шесть гривен достались дядьке водяному, но и этого на первое время должно хватит. Услада спешно сгребала в суму мешочки с крупой и сало, уложила крынку с медом, горшочек с топленым маслом, испеченный по утру свежий каравай. Кто бы мог подумать, где его придется есть. Миронег натянул сухую рубаху, свиту, достал кожух, шапку, запихнул в туес смену одежи, поршни на случай, ежели сапоги изорвутся. Услада тоже завернула в шерстяной платок свои нехитрые пожитки — подарки мужа.

Новый топор, нож, тул со стрелами, лук — кажется все. Ах, нет еще кое-что?