— Мне спешно не надобно, — отозвалась Услада, — совсем не надобно. Я теперь вообще не знаю, куда мне надобно, — и она заревела, вздрагивая щуплым тельцем. — Пропала я. Нет меня.

— Чего это нет? Не гневи Бога. Вот идешь — жива-здорова.

— А дальше что?

— Сначала выбраться из западни нужно, а там уж поглядим.

И Миронег решительно зашагал меж могучих дубов. Девчонка побрела за ним. Лес становился только гуще. Другой бы заплутал, но бортник был своим лесным жителем, его не собьешь. Вот и ручей. Беглецы разулись и, обжигая ноги ледяной водой, прошли несколько десятков шагов, потом, обтерев мокрые ступни травой, отправились дальше.

— Чего опять молчишь? — кинул спутнице через плечо Миронег, заскучав.

— А чего говорить? — отозвалась Услада.

— Ну, хотя бы спроси, как маня прозывают, — с легкой обидой проговорил он.

— Как тебя, муж добрый, прозывают? — вежливо обратилась девчонка.

— Миронегом, а во Христе Мироном нарекли, так вот. Бортник я, –добавил он не без гордости.

— А куда мы идем?

— К дому, усадьба у меня в лесу, а потом в вервь тебя пристрою, негоже девке с мужем в одной избе быть.

— А твоя жена браниться не будет, что ты меня приведешь? Елица, то жена твоя али сестрица? — начала сыпать вопросами осмелевшая Услада.

— Не женат я, — кашлянул Миронег.

— Почему? — удивленно выдохнула девка.

— То не твое дело, — огрызнулся Миронег. — Елица, то жена моего дружка. Пошли уже. Трещишь, что сорока.

— То спрашивай, то трещишь, — фыркнула Услада и упрямо затихла.

«С характером, а на вид тихоня. Ой, чую, рванула она эти бусы у раззявы-княжны, а по-другому с чего бы так далеко за ней ватажникам бежать? Дойдем, чего поценнее припрятать надобно, мало ли чего».

Глава XII. Воробышек

Без дощаника реку пришлось переходить вброд. С первыми робкими лучами солнца путники прямо в одёже полезли в теплую утреннюю воду. Узкая песчаная коса наискосок пересекала реку, скрываясь под водой. Глубина была по пояс, а на середине достигала груди, а бедной Усладе выходило по самое горло.

— Я плавать не умею, — пискнула девчонка, полными ужаса очами глядя на прибывающую воду.

— Держись меня, не утонешь, здесь неглубоко.

Этот брод Миронег знал хорошо, он на дощанике проскакивал, а вот большие ладьи да струги здесь всегда садились на мель и гребцам приходилось их проталкивать. Редкие корабелы за то крепко не жаловали своенравную Савалу.

«Ищите теперь, дурни», — ехидно обернулся к полуночи Миронег. Следы заметать он умел.

Мокрая одежда быстро просохла, утреннее солнце уже крепко припекало, пытаясь с лихвой наверстать сырой и хмурый вчерашний день.

Только к полудню уставшие и измученные беглецы стали подходить к прибрежной рощице, в гуще которой скрывалась бортничья усадьба. Ноги гудели, хотелось плюхнуться на лавку и проспать день и ночь к ряду. Но нельзя, козы с утра не доенные, а, может, и с вечера, кто знает, приплывал ли кто из чади Радяты, помочь рогатым. Козочки у Миронега смирные, всякого подпускать приучены, уж больно часто хозяину приходится отлучаться, за мед и дары леса приобретая временных помощников. Хотелось бы совсем ни от кого не зависеть, но пока не получалось.

Ну ничего, дом уже близко. А без лодочки теперь много не находишься, сиди, Мирошка, у бортей, к холодам готовься. По всем приметам зима суровой будет, вон как рябина алеет. Дровишек еще не заготовлено, а старым топором помучаться придется, не так он сноровист, как потерянный на проклятом склоне. Как мед в верви теперь доставлять? Плот срубить, дел в три дня, да селяне и сами в конце концов прибежать могут за сладеньким. А жито уж куплено да надежно припрятано от вездесущих мышей. Сено заскирдовано. За грибами так далеко вообще не нужно забредать, дожди пойдут, отходи чуть в сторонку, садись да собирай, пока рука не устанет. Выходит, даже и к лучшему, что челночок, связывающий бортника с внешним миром, остался где-то позади. Нечего там делать, в большом мире. Девчонку только пристроить с обозом на Воронож и все.

Миронег скосил глаза на спутницу. Услада едва держалась на ногах, но, сцепив зубы, все же брела рядом, не отставая. Стойкая, уж этого не отнять.

— Чуть-чуть осталось, — подбодрил Миронег. — Вон до того овражка, потом лугом, заодно гляну борти, а там и лесок с усадьбой. Поедим, отдохнем. Пить, наверное, хочешь?

Услада кивнула.

— У меня в погребе молочко холодненькое. Эх, про еду, пожалуй, пока не стоит, и так все сухари твои съел.

— Их бы все равно надолго не хватило, да и в реке бы вымокли, — отозвалась Услада.

Последний овраг дался девчонке особенно тяжело, Миронег, схватив ее за руку, выволок наверх. Оба согнулись, пытаясь отдышаться.

— Немного, еще поднажмем, — снова подбодрил Миронег.

Дорога через луг показалась ровной скатертью, после спутанных веток и коряг частого леса да крутых оврагов идти среди пряно пахнущих трав и цветов было приятно и вольно, мешала только полуденная жара, припекавшая темечко.

— Может, немножко посидим? — осторожно попросила Услада.

— Да вон же борти мои, на краю леса, видишь? Ну, вон там, — Миронег протянул руку, указывая направление. — А после и усадьба, да всего сотня шагов осталась, чего ж теперь отдыхать.

Девчонка снова согласно кивнула. Они поплыли в летнем мареве.

— Парко после вчерашнего дождика… — договорить Миронег не успел, за спиной раздался шорох падающего снопа.

Упертый бортник повернулся — девчонки не было.

— Эй, ты где?! — растерянно крикнул Миронег.

Никто не отозвался. Из высокой травы виднелся край рубахи и темно-русая коса — Услада бухнулась без чувств.

— Эй, ты чего, эй! — начал тормошить девчонку Миронег. — Слышишь?

Услада медленно открыла глаза, мутным взором посмотрела на Миронега, испуганно дернулась, потом видно припомнила все, слабо улыбнулась и попыталась сесть, но ее снова повело.

— Ой! — схватилась за голову. — Я сейчас, я сейчас встану, — Услада подобрала ноги, чтобы подняться с рывка.

— Тошнит? — озабоченно спросил Миронег.

— Немного.

— Головушку напекло, бывает.

— Я сейчас, сейчас, — но ничего сделать Услада не смогла, так как большие руки подхватили ее и понесли. — Ой, не надо, я сама! — забрыкалась девчонка.

— Да ты легче воробья, — двинулся к роще Миронег. — Донесу целехонькой.

— Нет, поставь, то недобро. Поставь! — прикрикнула Услада, пытаясь вывернуться из чужих рук.

— Да не бойся, насильничать тебя не стану. Не любо мне то, не по чести, — понял все Миронег. — Сиди смирно, быстрей дойдем.

Хотел еще добавить про кости, что прощупывались сквозь рубаху, но не стал дергать девку за живое, ей то небось уж свахи сказывали.

— Почему ты мне помогаешь? — внимательно посмотрели на него карие очи. — Мог бы бросить там. Со мной морока одна.

Миронег ничего не ответил, а чего говорить, хвастать, какой он добрый, мимо чужого горя не смог пройти. А, может, и прошел бы, всем не поможешь, но вот отчего-то полез заступаться, вышло так.

— А серебра тебе за меня не дали бы, убили, — выдохнула Услада, — то ты верно сделал, что не вышел к ним. А одарить тебя за спасение мое некому, у меня теперь никого нет, — голосок чуть дрогнул. — Вот, ежели хочешь, бусы можешь за спасение забрать, они дорогие.

— Мне в девичьих бусах срамно ходить, бабы из верви засмеют, — блеснул крепкими зубами Миронег. — Коли б мне чего надо было, я б тут не сидел. Кому много надо, те вон, за беглянками по лесам шастают.

Услада успокоилась, смелее обхватив спасителя за крепкую шею.

Миронег с легким вздохом прошел мимо скрытых среди липок бортей, не до них сейчас, позже проведает. В тени леса стало идти свежее.

— Поставь, я теперь сама, — попросила Услада.

Миронег бережно поставил ношу на землю. Услада, прикусив губу, пошла рядом.