А Наташа поверила своему студенту и согрешила... Студент уехал осенью в Петербург и на целый ряд пламенных писем Наташи наконец ответил до востребования такими словами: "Я решительно не понимаю, чем вызвано ваше предположение, что ребенок должен быть мой, а потому убедительно прошу вас, милостивая государыня, оставить меня в покое". Письмо было написано жирным разгонистым почерком, свидетельствовавшим о силе воли и недюжинном характере автора. Подписи на письме никакой не было. Показывая это письмо Софье Ильиничне, Наташа так наивно и искренно жаловалась:
-- Вот какие мужчины бессовестные: погубят и еще надругаются...
-- Наташа, он обещал вам жениться?
-- Он клялся мне, что женится... Как кончит ученье, так женится...
В голове Софьи Ильиничны блеснула мысль: нельзя ли разрешить это дело женитьбой?.. Это была последняя соломинка, за которую можно было ухватиться... Исподволь расспросив Наташу о родителях студента, Софья Ильинична, после долгих колебаний, решилась сходить к ним и поговорить... Она постарается увидать мать студента и расскажет ей все откровенно, не называя, конечно, имени девушки... Мать поймет, -- она сама женщина... Быть может, что-нибудь и выйдет. Надо сделать все, что можно сделать.
Набравшись мужества, Софья Ильинична пошла в дом купца Перетычкина.
-- Можно увидеть сына, студента? -- спросила она отперевшего ей дверь мальчика.
-- А вы кто такие будете?
-- Надо мне... Знакомая.
-- Сына нет, он нынче не приезжал.
-- Кто там? -- раздался грубый голос Перетычкина из соседней комнаты.
Мальчик стремительно исчез, а затем вскоре вышел в переднюю сам Перетычкин.
-- Кого тебе надо? -- спросил он сердито.
-- Я хотела бы поговорить с матерью студента Перетычкина.
-- Зачем тебе мать? Говори со мною. Я -- сам Перетычкин, отец. Должен, что ли, тебе Колька?
-- Нет... С вами неудобно говорить... Нельзя ли увидать вашу жену?
-- Что за секреты такие?.. Она ведь, все одно, скажет мне, это ты знай...
-- Пусть скажет, а мне неудобно...
-- Вот... хм!.. -- выпустил Перетычкин, улыбаясь во весь рот.
Видимо, его заинтересовала эта таинственность.
-- Пройди в залу! Сядь тут!.. Сейчас пришлю, жену...
Явилась жена.
-- Что вам от меня требуется? -- спросила она, ответив на поклон Софьи Ильиничны издали, оглядываясь, -- словно боялась и предупреждала кого-то быть настороже.
-- Я пришла переговорить с вами о сыне, Николае Ивановиче... На душе у него есть большой грех, который надо...
-- У кого, матушка, нет грехов?.. Все мы -- грешны... -- перебила Перетычкина и присела на стул.
Софья Ильинична рассказала подробности греха.
-- Честный человек должен жениться... А вы, мать, поддержать его...
-- Ну, уж это меня не касается... А жениться на всякой не только что не одобрим, а отговаривать будем.
Софья Ильинична вспыхнула и постращала.
-- Хорошо... Но тогда есть суд!.. Ваш сын соблазнил девушку...
-- А чем ты это докажешь? -- громко спросил Перетычкин, отворяя дверь соседней комнаты.
-- Докажем.
-- Где документы? Где свидетели? Ты вот что, -- поди-ка с Богом, откуда пришла, а то... -- закричал он, шагнув вперед.
Софья Ильинична вскочила с места и выбежала вон. На улице уже она вспомнила, что оставила в передней у Перетычкина свой зонтик, но не вернулась за ним...
Время шло. Надо было наконец сказать Наташе правду.
-- Наташа! Я много думала о вас и о том... который родится... Надо все перенести, не надо губить ребенка. Он ведь не виноват? -- сказала однажды Софья Ильинична пришедшей к ней Наташе
Наташа побледнела и неподвижно остановила свой взор на Софье Ильиничне.
-- Надо все перенести... Ребенок не виноват...
-- А я разве виновата?.. Ведь я не знаю, как все это случилось...
Софья Ильинична, потупясь, молчала. Жирный кот прыгнул на колени к Наташе и, мурлыча, стал гладить ей щеку своим пушистым хвостом. Любопытная хозяйка толкнулась в запертую дверь и, когда Софья Ильинична сказала "нельзя", -- заявила, что ей нужно взять самовар, -- "завтра праздник и нехорошо, если самовар останется невычищенным". Наташа накинула шаль и отвернулась в сторону, а Софья Ильинична взяла самовар и понесла его к двери.
-- Возьмите!
-- А канфорочка тут?
-- Тут, тут!
Когда дверь была снова на крючке, Наташа глухо спросила:
-- Как же быть?
-- Надо перестрадать, Наташа...
-- Нет, не могу, Софья Ильинична!.. Сил не хватит... Лучше уж умереть бы!.. -- простонала девушка.
-- Все пройдет, перемелется -- мука будет...
-- Нет, лучше умереть... Вы меня спасете? Вы пожалеете? Ему все равно, ребенку... Он ничего не будет чувствовать...
-- Да. Но не в том дело... Это, Наташа, безнравственно... Я этого не имею права сделать... Я не боюсь наказания (за это могут ведь в Сибирь!), но просто мои убеждения не позволяют... Я не могу, Наташа!.. Обратитесь к кому-нибудь другому...
Хозяйка, затаив дыхание, стояла у двери и смотрела в щель. Она страшно сердилась, что в дырочку видно одну только Софью Ильиничну. Кот, нырнувший давеча вслед за самоваром, лез к Дарье Петровне со своими неуместными ласками, и та, сердито отшвыркивая его ногою, злобно шипела: "да провались ты, окаянный!"
-- Мои убеждения не позволяют, -- сказала еще раз Софья Ильинична.
-- Убеждения... -- тупо повторила Наташа. -- Ну, прощайте!
-- Вам будут нужны деньги, Наташа... Этим я могу вам помочь, -- проговорила Софья Ильинична,
-- Нет.
Наташа быстро накинула на голову шаль, закрыла лицо и исчезла за дверью.
"Постойте!" -- хотелось крикнуть Софье Ильиничне, но уже хлопнула дверь в передней, и задребезжал колокольчик... Можно бы еще догнать... Но нет!.. Софья Ильинична решила: этого не может и не должно быть...
Когда Наташа ушла, Софья Ильинична стала томиться тягостным чувством какой-то пустоты и одиночества: словно что-то оторвали от ее сердца... Долго лежала она на постели без движения, с закрытыми глазами, и в душе ее мало-помалу вырастала какая-то тревога... Были моменты, когда она готова была идти к Наташе и сказать, что -- согласна... В мозгу Софьи Ильиничны шла упорная, хотя и не вполне сознательная, борьба рассудка с чувством и отвлеченного долга с простым человеческим состраданием. Эта борьба перемешивала все мысли, чувства и ощущения в какой-то сумбур. Отрывки мыслей и мимолетных душевных движений кружились вихрем в какой-то хаотической путанице, и не было сил разобраться в ней... Хотелось найти выход из заколдованного круга противоречий и парадоксов жизни, разрешить нравственную дилемму...
-- Верно, дела будут? -- проговорила Дарья Игнатьевна, появляясь в комнате.
Софья Ильинична открыла глаза и вопросительно посмотрела на хозяйку.
-- Тут, говорю, можно копеечку зашибить! -- подмигнув глазом, сказала Дарья Игнатьевна.
-- Ах, оставьте вы меня в покое! Уйдите!.. Уйдите!.. -- неожиданно для себя и хозяйки закричала Софья Ильинична и так же неожиданно расплакалась.
-- Нервы-то у вас, погляжу я, ко псам не годятся! -- сочувственно сказала Дарья Игнатьевна, вздохнула и вышла из комнаты.
Часы за стенкой мерно били маятником. Жирный кот громко мурлыкал где-то близко, а Дарья Игнатьевна месила в кухне тесто, энергично встряхивая всей квашней...
XXI.
На землю опустился теплый июльский вечер...
Солнце спряталось за лесом. Золотистые облака стали розоветь, и широкая гладь реки подернулась пурпуром, а дальние горы потонули в сизом тумане. На востоке, над контуром синевшего на луговой стороне леса, протянулась длинная полоса вечерней зари, и эта полоса быстро теряла, один за другим, свои тона, тускнела и меркла, вместе с розовыми и пурпуровыми облаками, и наконец превратилась в темно-фиолетовую сумрачную гряду тучек, все шире и шире расползавшуюся по горизонту. Небесная синева сгущалась, становилась темнее, и в горних высотах быстро вспыхивали и все ярче разгорались звезды. Все сильней пахло черемухой, березой, тополем. За Волгой начали перекликаться коростели. Где-то защелкал соловей...
