Организовалась "опытная артель". Восторгу Крюкова не было конца. Целый рой корреспонденций полетел из глуши в столицы и центры умственной жизни, корреспонденций восторженных, теплых, жизнерадостных, с выстрелами по адресу противников и маловерующих...

Но прошло лето, наступила осень, и опытная артель отцвела...

Эта артель (Крюков называл ее в корреспонденциях своих "крюковской артелью"), как водится, установила свои распорядки, свою справедливость, общую ответственность друг пред другом за прогулы, выборного старосту и т. д. А так как прогулы были значительны, да и количество работы превышало силы артели, то и произошла "недоделка", т.е. работы не были закончены к назначенному сроку; поправить это дело оказалось невозможным, так как артель не допускала посторонних к работе, по воскресным и праздничным дням желала отдыхать, а за прогулы присуждала с товарищей четверть водки, распивала ее и тем считала нарушенную справедливость восстановленной. Начальник участка метал громы и молнии: "нет никаких гарантий, что работы будут закончены к какому-нибудь определенному сроку, не с кого спрашивать и некому набить морду!.."

-- Иметь дело с одним толковым мерзавцем, внесшим залог, гораздо удобнее и резоннее, чем с сотней голоштанных дураков! -- кричал он и послал к черту Крюкова, когда тот попытался заговорить об артельном начале.

-- Подите вы ко всем чертям с вашими теориями! Здесь дело делают, а не в бирюльки играют... Сейчас же отобрать работу и сдать подрядчику Еропкину, -- строго сказал начальник участка молодому инженерику, способствовавшему образованию "крюковской артели": -- А этим олухам объявить, чтобы они шли к Еропкину и нанимались, если хотят жрать хлеб, а не желуди... Пожалуйста, не мудрите. -- "Слушаю!" -- покорно ответил покрасневший инженерик и так злобно посмотрел на Крюкова, что тот даже смутился...

Крюковская артель сделалась артелью Еропкина, а Крюков -- простым конторщиком, обязанным лишь слепо исполнять то, что ему приказывают.

Не прошло и недели со дня разгрома опытной артели, как на голову Крюкова упал удар еще более тяжелый и неожиданный.

При нагрузке рабочего поезда раздавило буферами молодого парня рабочего...

Так как к этому случаю не было возможности применить "собственную неосторожность" погибшего, то общество строителей могло поплатиться значительной суммой денег на удовлетворение претензии стариков, отца и матери убитого. На глазах Крюкова происходил позорный торг инженера с мужиком. Мужик плакал и говорил: "Бога вы не боитесь!", но когда инженер предложил ему получить за сына триста рублей, мужик повалился в ноги и так благодарил инженера, что на лице того скользнула тень раскаяния: "можно было дать только сто или полтораста"... Крюков сидел как на иголках, краснел и сдерживал свое негодование... Ему поручили отправиться в ближайший уездный город, снабдили тремя сотнями, приказали выдать их старику чрез нотариуса и взять нотариальную расписку с обязательством не иметь впредь никаких претензий к обществу...

Крюков нашел прекрасный выход из идиотски глупого положения: по дороге в город к нотариусу он начал уговаривать мужика отказаться от трехсот рублей и возбудить иск к обществу, пообещав этому мужику целые тысячи. Мужик долго восклицал "о?", но не соглашался и только на крыльце у нотариуса остановился в раздумье:

-- Тысячу, говоришь?..

-- Не меньше. Твое дело, конечно; только я тебе по совести говорю: откажись и подай в суд!..

-- А то подать?.. а?.. Надо подать... Разя сын этого стоит?..

-- Пойдем в трактир, чайку испьем, поговорим! -- предложил Крюков.

За чаем мужик согласился отказаться от денег. Крюков поехал обратно и сообщил начальнику участка, что сделка не состоялась, так как мужик потребовал вдруг ни с того, ни с сего 1,000 рублей...

А на другой день после этого в контору заявился этот самый мужик и чистосердечно признался, что его "сбил с мыслей" барин, с которым они ехали в город, уговорил не брать денег, а жаловаться в суд.

-- Прохвост!.. Я так полагаю, что не взял ли он эти деньги себе?.. Я согласен, вполне согласен, ваше благородие!.. Довольно с меня: избу новую поставлю и лошадь куплю... Давай деньги!..

-- Ничего не получишь. Давали -- не брал, а теперь поди, жалуйся! -- закричал инженер.

Мужик опять бухнулся в ноги и начал плакать. Теперь он соглашался взять двести рублей и просил только накинуть трешну "на помин души".

На чем покончил инженер с мужиком -- неизвестно, но с Крюковым он покончил весьма определенно: вызвав его в контору с дистанции, инженер сказал Крюкову:

-- Получите расчет! Нам таких служащих не надо...

Крюков собрал свои пожитки, рукописи и книги и перебрался в уездный городишко. Отсюда он разослал во все концы корреспонденции о возмутительном факте и, когда, месяца через полтора, получил гонорар, нанял подводу и добрался до города Н-ска, где мы теперь и застаем Крюкова.

III.

С чувством душевной и физической усталости приехал Крюков в Н-ск. Временный подъем сил, жизнерадостное настроение и нравственное удовлетворение после описанной выше неудачи сменились полнейшим упадком, тоской и сознанием чего-то пакостного и мерзкого, ощущением какой-то странной виновности перед самим собою... "Пошел на службу к капиталу во имя чистой и святой идеи, допустил некоторый компромисс с совестью во имя этой идеи -- и в конце концов остался в дураках, попал на положение прислужника!" Надо было в тот момент, когда ему приказывали везти мужика и обдуть его по всем правилам узаконений, -- заявить, что он, Крюков, считает это подлостью, низостью, недостойной не только интеллигентного, но даже просто мало-мальски порядочного человека, имеющего каплю, одну только каплю неподкупной совести... Надо было сказать: "я более не служу вам и вашим подлостям". А Крюков промолчал и получил "расчет"...

-- Этакая пакость!.. Уф!..

Размышляя о своей неудаче, Крюков приписывал ее всецело вине инженеров... "Были б другие люди -- все пошло бы прекрасно, а эти сытые господа с алчущими карманами и с закормленной совестью не способны отрешиться, хотя на минуту, от интересов мамона и интересов золотого кумира, в услужении у которого они находятся"... Могли ли быть на этом деле инженеры, единомыслящие с Крюковым, -- такого вопроса не являлось у Крюкова...

-- Этакая пакость. При других, более благоприятных условиях, можно бы создать кое-что...

По приезде в Н-ск Крюков прежде всего сделался тем, чем, кажется, всю жизнь суждено было ему быть, а именно: "постояльцем". Снял дешевую комнату в одном из грязных и отдаленных кварталов, привез свой чемодан, развесил на гвоздиках, по стенам, свой более чем скромный гардероб и потребовал самовар. Целый день Крюков усиленно пил чай и крупными шагами ходил взад и вперед по комнате, затем позвал квартирную хозяйку.

-- У вас, кажется, есть сын?

-- Есть сынок, один...

-- Гимназист?

-- Да.

-- Учится хорошо?

-- Слава Богу!.. Только по латинскому прихрамывает... Трудный язык, не дается...

Хозяйка тяжело вздохнула.

-- Может быть, надо репетитора? а?

-- Нет. Где уж нам!.. И так еле-еле перебиваемся...

-- Гм...

Крюков потеребил бородку и подумал.

-- А сколько вам надо вперед за комнату? -- спросил Крюков.

Хозяйка приветливо улыбнулась и, ожидая приятных последствий от такого вопроса, поторопилась сообщить, что "у них в Н-ске всегда уж за месяц вперед полагается".

-- Ага! -- глубокомысленно выпустил Крюков и, расставив ноги и спрятав руки в карманах брюк, начал что-то соображать.

-- Можно и за месяц вперед, -- разрешился наконец Крюков после продолжительного напряженного молчания с обеих сторон, но сейчас же, к удивлению хозяйки, добавил: