— В парной, видать, не нагрелось еще, — заметил Самойлов. — Там только к вечеру будет жар что надо.

— К вечеру тут и народу будет что надо, — обернулся к нему Васкька. — А нам, думаю, температуры хватит.

— Да не, ребят, — сказал какой-то красномордый от жара дедок, только вышедший из раздевалки, — нормально сегодня прогрели. Видать, гоняют котлы с самого утра.

— Ну тогда пойдем, — сказал я, — чего стоять.

Вместе вошли мы в раздевалку. В небольшое помещеньице с обшитыми деревом стенами было совсем просто: деревянные табуретки, крючки для одежды на стенах, да полки, чтоб хранить какие-то личные вещи.

Шоферы стали раздеваться, перешучиваться.

Когда примостил я на крючок свою рубашку, а простынь повесил на стул, тут же понял, что чего-то не хватает.

— Вот зараза, — проговорил я себе под нос, — забыл…

— Ты куда, Игорь? — Спросил улыбчивый, как всегда, Саня, обматываясь своей простынкой.

— Да рыльномыльное в машине оставил. Щас вернусь.

Действительно, узелок мой с мылом и бритвой остался в Белкиной кабине. Быстро хватанув забытое, я поспешил вернуться в раздевалку.

— О, а чего ты тут? — Увидел я Титка, который одинокий сидел на своем табурете.

Все остальные уже были в купальне. Весело шумели там, шутили.

— Да вот, — сказал Титок смущенно, — сказать тебе кое-чего хочу.

— Что?

— Помощь мне твоя нужна, — сказал Титок, — очень срочно. Знаю, ты не откажешь. Ты в таких делах не отказываешь.

— Да чего у тебя стряслось-то? — Нахмурился я, — говори уже.

Титок еще немного помялся, собрался с силами, чтобы сказать. Наконец, начал:

— Беда, Игорь. Я с колхозной конторы одну вещицу украл.

— Чего-чего ты сделал? — Глянул я на Титка строго.

— Подожди-подожди! — Титок заторопился. — Не руби ты с плеча! Знаю я, что глупость выкинул! Хочу кражу эту исправить! Вернуть обратно украденное!

— Так верни. Я тебе чего? Иди в контору да возвращай.

— Да тут все не так просто…

Титок понуро опустил голову, узковатые его плечи грустно опустились.

— Мужики? Ну вы чего? — Выглянул из купальни Сашка Плюхин, — че не идете? Там парная уже ух! Разогретая!

Его светлые короткие волосы были мокрыми и взъерошенными ежиком. Круглое лицо зарумянилось.

— Ща, идем, — откликнулся я кратко, — я мочалку свою ищу. Кажись, потерял.

— А ты, Титок?

Титок растерялся, посмотрел на меня несмело.

— А я Игорю помогаю, — пожал он плечом, придерживая на бедрах свою простынку.

— Ну давайте, в общем. Шустрее, — сказал Плюхин и скрылся за дверью.

— Ну давай, — я стянул рубаху через голову, сел на табурет, принялся расшнуровывать ботинки, — рассказывай.

Титок опасливо обернулся к двери в купальню. Боялся, видать, чтобы кто не услышал. Потом он вздохнул, сел на табурет по правую руку от меня.

— Пиво будешь? — Спросил Титок.

— Попозже.

— А я б и водочки бахнул, — вздохнул он, — для храбрости. Да она где-то у Васьки. Неохота в его вещах ковыряться.

— Рассказывай, чего там у тебя?

— В общем, такая случилась беда, — начал Титок как-то не сразу, — два дня тому позвали меня в колхозную контору. Вызвала выдра эта, Алла Ивановна. Вызвала в кабинет Щеглова, зампреда колхозного, потому как она в тот раз в щегловском кабинете заседала. Ну я и поехал. Сговорился я в обед вырваться, потому как были у нас учения, все дела. Сам помнишь.

— Ну, — сказал я, обматываясь простыней, — и чего?

— Да чего-чего, — вздохнул Титок. — Того. Приехал, как договаривались, в обед. Пошел в контору. Меня там еще маманя попросила для младшего брата забрать коробок макулатуры. Раз уж я все равно в конторе. Она ж у меня там, в службе по кадрам работает. А у брата в час дня приходила машина, макулатуру собирать и в район ее, на сборочный пункт. Так что было у меня с полчасика в запасе, до школы добраться.

Титок замолчал, взял с под ног баллон с пивом. Сняв пластиковую крышку, стал заливать пиво в свою большую эмалированную кружку, которую расположил тут же, на полу. Потом поднялся, отпил.

— Ну вот. Взял я мамкину коробку с бумагой, да пошел к кабинету зампреда. Глядь, а приемная у него пустая. Ну, думаю, секретарь ушла обедать. Постоял у егошней двери, послушал, нет ли кого в кабинете зампреда. А внутри тихо. Вот думаю, гады, — он снова отпил пива, — сказали, что ждать будут, а сами умотали пузы свои набивать. Ну я тогда решил пять минуток посидеть подождать. А вдруг придут?

— И что? Пришли? — я подставил Титку свою кружку, он налил пива и мне.

Тут же я отпил немного. Пиво давно уже нагрелось и было комнатной температуры, но все равно, свежее и настоящее, оставалось оно вкусным, приятно щипало язык и небо.

— Не-а, сукины дети. Прождал я минут десять, заглянул в Щегловский кабинет. Открыт он оказался, но было там пусто. Никого. Ну тогда и плюнул. Думаю, напишу сам, да оставлю им заявление прям тут, на столе секретарском. Ну, нашел в приемной листик, ручку. Написал. А потом и думаю: дай положу зампреду прямо на стол свое заявление. А то вдруг они с Ивановной притопают, а меня нету и заявления нету. Она, Алла Ивановна эта, та еще змеюка, закатит скандал. А так, сразу увидят, что вот оно, ихнее заявление.

Я слушал внимательно, не прерывая Титка. Глядел я все это время в свою кружку. Следил, как плавают в темно-золотом пивном напитке остатки пены.

— Ну захожу, — продолжал Титок, — положил листочек мой на стол, давай уходить, обернулся и застыл как вкопанный.

Понимая, что сейчас Титок будет рассказывать главное, я поднял глаза от пива, выпрямился на табурете, глянул на Титка.

Он застыл, будто бы не решаясь рассказывать дальше. Смотрел на меня, сглатывая слюну. От этого острый кадык на его тонкой шее заходил вверх-вниз.

— Ну? И чего дальше?

— Может, помнишь ты, — Титок несмело заговорил, — у Щеглова напротив стола его, у входа, стенка стоит длинная. Там у него какие-то книжки, безделушки, цветочки в горшках стоят.

— Ну, помню.

— Так вот. Увидел я там статуэтку. Красивая она была. Показалась мне дорогой, ценной. Ну и как будто разум у меня куда-то провалился в нутро. Выключился, словно лампочка. Остался один какой-то, — Титок развел руками, — какой-то инстинкт зверский. Захапать все, значить. Ну я и захапал. Схватил эту статуэтку, а она, зараза, оказалась увесистая, как черт. Ну я ее в коробку с под макулатуры. Правда, пришлось бумажек оттуда повыкидывать. Ну я распихал их в приемной, по секретарским шкафам.

— Ой дура-а-а-а-а-к, — протянул я, — на кой черт ты это сделал? В клептоманы заделался, что ли?

Титок покраснел. Непонятно было: это он от пива, или так ему стало стыдно за свой глупый проступок.

— Понимаешь, Игорь, — он снова отпил пива, поставил кружку под ноги, — у меня с головы все моя Эммочка не выходила. Ходил я, думал все о ней. Хотелось мне на нее впечатление произвести. Думал, где бы заработать деньги чтобы поехать в город, купить ей дорогой подарок. Сережки золотые, с камушком, ну или кольцо. Ну ты понимаешь. Есть у меня в Армавире знакомый человек, который таким занимается. Покупает, продает. Да только где их взять-то? Деньги эти. Ну а тут статуэтка! И вроде как фарфор! Тяжеленькая. Ну, стоит у пола, как ненужная, на самом неприметном месте. А я помню, что, когда был в Краснодаре на рейсе, так видал там, в магазинах такие статуэтки. По пятьдесят по семьдесят рублей видел! Ну у меня глаза и заблестели! Думал, добавлю со сбережений своих, куплю Эмке золотую безделушку. Ну вот… Купил, етить ее…

— М-да. Ну и чего дальше?

— А дальше, поехал я в тот же вечер в город, к знакомому моему. А тот мне: да эта твоя безделица и не стоит почти ничего. Так, игрушка керамическая. Ну и предложил мне за нее двадцать рублей. Ну а я как-то застеснялся отказываться. Куда ж ее? Обратно что ли несть? Ну и продал. Решил, что еще потерплю до получки и чего-нибудь моей немочке куплю. Ехал я домой, а у самого на душе мерзко-мерзко.