– Вы используете спелеологию как метод эмпирического исследования? Правда? И со средневековыми объектами тоже? – изумленно спросила она.

– Ну да! – откликнулся Артуро. – А вы думали, мы только в древних камнях ковыряемся? Вовсе нет! Человек возвращался жить в пещеры и во времена Римской империи, и в Средневековье – конечно, временно.

– Да, понимаю, – несколько холодно ответила Ванда, словно он усомнился в ее образованности. – Но я имею в виду раскопки в пещерах, которые дали что-то значительное, а не только черепки посуды или парочку средневековых скелетов.

– Совсем уж значительных открытий в пещерах сделано не было, – признался Марк, – но есть крайне интересные случаи. Например, пещера Ройстон в Великобритании, вы о ней слышали?

– Нет, – покачала головой молодая женщина.

– Так вот, на стенах этой пещеры сохранились невероятная резьба и надписи, которым может быть около восьмисот лет.

– Работа тамплиеров?

– Вполне вероятно, – кивнул Марк. – Немало интересных памятников есть, например, в Кантабрии.

– В Кантабрии? Это где – в Испании?

– Да, на севере Испании. Там в пещерах Ла-Гарма обнаружили керамику раннего Средневековья, очень искусная работа, а ведь еще есть потрясающие находки в тамошних карстовых массивах.

– Вот поэтому, – перебил его Артуро, раздуваясь от гордости, словно сам родился в кантабрийской пещере, – а еще потому, что там уйма пещер, интересных для геологов и археологов, мы решили предложить провести в Кантабрии следующий Международный конгресс спелеологов.

– Международный конгресс спелеологов! Правда? Даже не знала, что такие проводятся… Это научный конгресс?

– Разумеется! Съезд историков, биологов, геологов… ученые первого ряда, сеньорита!

– Словом, дорогая коллега, – вмешался Паоло, – внутренности Земли содержат ответы на многие вопросы и хранят столько тайн, что вы и представить не в силах. Поэтому нам нужно найти способ совершить одно крайне важное путешествие.

– Важное путешествие? Куда? – с жадным любопытством спросила Ванда.

– К центру Земли, сеньорита, – улыбнулся Паоло, – куда же еще. В самый центр Земли.

Туман и море, как тайные любовники, связаны неразрывно. Им суждена разлука, самой природой им предначертано двигаться разными путями, но порой они соединяются, и их свидание оказывается столь же прекрасным, сколь и недолгим, и скоро их связь растворится в воздухе.

Оливер любил туманные утра. Он знал, что низкие облака к полудню либо рассеются, либо поднимутся выше, но пока они прилегали к земле, придавая миру вид таинственный и исполненный покоя. Такие утра напоминали Оливеру об их с братом детстве, прошедшем между Лондоном, Стирлингом и Эдинбургом, о знаменитых морских туманах Шотландии – хотя, конечно, haar был куда плотнее и холоднее кантабрийского, он зарождался над поверхностью моря, а ветер приносил его на сушу. Такой туман мог держаться по нескольку дней, он проникал под кожу, вгрызался в кости, отчего людям казалось, что влага пропитывает их насквозь. Но эфемерный испанский туман, от которого к полудню не останется и следа, нравился Оливеру больше.

Устроившись на террасе со второй чашкой кофе, он принялся размышлять о Валентине. Временами его приводил в замешательство взгляд ее разноцветных глаз, он терялся в бесконечности, видимой лишь ей одной, а лицо становилось жестким и чужим. Но, стряхнув своих демонов, она дарила ему теплую и искреннюю улыбку, которая, словно якорь, помогала ему держаться на плаву. Когда они занимались любовью, Валентина спокойно и уверенно отдавалась Оливеру, не бросая ему вызов, не борясь с ним. В ней не было притворства. С появлением Валентины его прошлое осталось наконец позади, тоска превратилась в воспоминания, в ее объятиях он обрел новый дом, пусть даже какие-то двери в этом доме всегда оставались закрытыми для него.

Когда-то в жизни Оливера была другая женщина, и весь мир для него был заключен в ней. Она любила его, но, ощутив дыхание смерти в кабинете онколога, разорвала их отношения, чтобы выстроить менее предсказуемое и более увлекательное будущее. Оливер Гордон остался один, несмотря на свои привлекательность, ум и обаяние. Он тогда разуверился в любви и долгое время предпочитал одиночество, но сейчас осознал, что на смену тому глубокому и сильному чувству пришло новое, не менее удивительное и сильное, что новая любовь незаметно заполнила его изнутри, она не была лучше прежней, она просто была другой.

Сидя на террасе, Оливер думал, как же ему повезло – у него есть и любимая женщина, и дом, и планы. Мечта, благодаря которой он научился дышать полной грудью и ощутил желание жить, теперь определяла все. Будущее, подобно неизведанному полю, расстилалось у его ног, и он был готов ступить на новый путь. Оливер никогда не говорил об этом вслух, но знал, что они с Валентиной по-своему счастливы. Даже слишком счастливы. Однако оба старались не подавать виду, особенно она – всегда начеку и где-то глубоко внутри сохраняет недоверие к тому, что все идет слишком хорошо. Оливер же смаковал эти глотки счастья, как мудрец, понимающий, что нет ничего вечного, и верил, что со временем завоюет полное доверие Валентины.

Тем не менее нутро его сжимала все та же многолетняя боль, будто язва желудка, с разной интенсивностью периодически напоминавшая о себе. Вот уже два года от его брата Гильермо не было никаких вестей, кроме странного звонка около полугода назад. Оливер пытался найти брата, а Валентина как могла поддерживала его – не только словом, но и делом. Но пока все усилия не дали результата.

Потому-то у Оливера иной раз не хватало сил встречать утро улыбкой, он постоянно ощущал горький привкус неизвестности и тоски. Исчезновение брата так просто не сотрешь из памяти. Как можно жить нормальной жизнью, если в твоей семье случилось такое? Сможет ли он когда-нибудь смириться с этим вечным чувством беспокойства?

Оливеру отчаянно хотелось поговорить с братом или хотя бы узнать, что с ним случилось. Он желал рассказать Гильермо обо всем, что произошло с момента его исчезновения, словно это могло смягчить боль, дать силы справиться с горем, принять перемены. За время отсутствия брата их мать погибла в аварии, Оливер переехал в Кантабрию из родного Лондона, а в их испанском фамильном доме нашли скелет младенца. Последовавшие новые смерти и события вскрыли неожиданные кровные связи, но мало того – Оливер узнал нечто, во что, казалось, невозможно поверить. Как же просто все было в детстве. А сейчас ему приходится плавать в море взрослой жизни, полном скрытых угроз.

– Morning, mate![8] Ну и видок у тебя! Лара Крофт прогнала на диван? Да ладно, не объясняй… – с наигранным драматизмом произнес его невесть откуда взявшийся собеседник. – Что стряслось в любовном гнездышке?

– Good morning, Michael, did you sleep well?[9]

– In spanish, please![10] Мне нужно совершенствовать и полировать мой испанский, старина.

Оливер с улыбкой взглянул на парня, который стоял, привалившись к стойке террасы. Гость продолжил болтать с небольшим, едва уловимым андалузским акцентом, сохранившимся после нескольких лет индивидуальных занятий с преподавателем из Севильи. Майкл Блэйк был его школьным другом. Медно-золотистые длинные волосы и трехдневная щетина придавали Майклу небрежный, почти неопрятный вид – впрочем, это впечатление сглаживали элегантная белая рубашка поло и безупречно чистые голубые джинсы.

– Ага, spanish, иди налей себе кофе, кофейник на плите.