Юноша слегка поклонился и внимательно оглядел нас. У него было приятное лицо. Светлые, зачесанные назад длинные волосы, высокий гладкий лоб, красиво очерченный рот. Общее впечатление чуточку портил мягкий, безвольный подбородок.
— Не помешали? — деловито осведомился Гончаров. — Мы из Совета. Помещеньице проверить надо, в каком состоянии содержится.
— Пожалуйста, только я здесь посторонний, наездами… — смущенно ответил юноша.
— А нам все одно, наездами или постоянно, — хохотнул Гончаров. — Нам главное, чтобы все было в порядке: потолок, полы… Остальное нас не касается.
— Пожалуйста.
Юноша посторонился, и мы прошли на террасу.
Видимо, молодой человек хотел спросить у нас документы, но не решился это сделать, а Гончаров как ни в чем не бывало выстукивал пол, тряс покосившиеся перила, открыл и зачем-то вновь закрыл дверь в комнату и, ни к кому не обращаясь, озабоченно приговаривал:
— Хилая дачка, запущенная. Как пить дать ремонтик требуется.
— Я здесь не частый гость. Живу в Москве, в общежитии. Сюда приезжаю работать… рисовать. Надо бы вам к владелице дачи… — поспешно, будто оправдываясь, говорил юноша.
— Знаем, обо всем знаем. Любое строение, гражданин съемщик, хозяйского глаза требует, а здесь… Разрешите пройти…
Мы вошли в комнату. Большая, с зашторенными окнами, зачехленными диваном и стульями, с оголенным, без скатерти, простым столом, она производила впечатление необжитой.
Федор Георгиевич раздвинул шторы и огляделся. Слева на стене висел большой портрет молодой женщины, одетой в черное. Задумавшись, женщина опустила на колени книгу, на обложке которой поблескивал крест.
Федор Георгиевич недолго постоял перед портретом, мотнул головой, то ли одобряя, то ли, наоборот, за что-то порицая художника, и двинулся дальше. Он придирчиво оглядывал стены, подоконник, углы, сопровождая односложными:
— Сырость, грибок, вставить надо…
Закончив осмотр, Гончаров направился к двери в соседнюю комнату. До сих пор молчаливо сопровождавший нас молодой человек преобразился. Он мелкой рысцой обошел Гончарова и встал на пороге.
— Простите, граждане, я даже не знаю, кто вы, откуда, по какому праву…
— С этого надо было бы начать, гражданин хороший, — усмехнулся Федор Георгиевич. — А то сразу, милости прошу, ни документов, ни проверки, кто такие. Да ведь мы за это время могли бы вас к господу богу отправить и дачу поджечь. Неосторожно получается, а документик пожалуйста… — Федор Георгиевич извлек из кармана пиджака свернутую бумажку, развернул ее и предъявил юноше.
Мне удалось увидеть в левом углу штамп местного райсовета.
Ага, значит полковник милиции готовился к сегодняшнему визиту, а не просто так, по вдохновению… Но с какой целью задумана вся эта затея?
Бог мой! Вот где действительно нас ждал сюрприз! Мы очутились в мастерской иконописца, художника, рисующего святых. В углу с мольберта смотрела в мир богоматерь в темном плаще с младенцем на руках. Чуть поодаль стоял еще не завершенный Святой Георгий. Обе картины были нарисованы на досках, темных от копоти и щербатых от сырости. Листы, карандаши и тюбики с красками, а также цветные наброски этих же персонажей в беспорядке валялись на полу, на маленьком столике у стены. И еще я увидел начатый портрет Настеньки. Он был не завершен, этот портрет, но художник мастерски, более того, любовно подметил и отразил на холсте прищур глаз, улыбку девушки, горделивый поворот головы. Судя по всему, талантища пареньку не занимать. С языка чуть не сорвалось: «Настя как живая!» Но я взглянул на Гончарова, и в его глазах прочел приказ: «Молчите!»
— Не удивляйтесь, — словно опережая вопрос, готовый сорваться с наших уст, пояснил юноша. — Тружусь над заказом духовной семинарии. Понимаю, тема не актуальная, да и мне, комсомольцу, вроде не с руки, но выбирать не приходится. Стипендия в Суриковском не ахти какая…
— Хорошо платят? — Федор Георгиевич кивнул в сторону святых.
— Прилично…
В дальнейшем к делам иконописца Гончаров интереса не проявил. Он гнул свое: качество стен, облупленная краска. Взобрался на стул, обстучал потолок. Обратил внимание на оторванную половицу в углу возле окна.
— Ремонтик… ремонтик… — повторял, как молитву, Федор Георгиевич и делал какие-то пометки в книжке.
Вскоре осмотр был закончен. Пожелав художнику здоровья и успеха в делах рисовальных, мы удалились. Федор Георгиевич попросил передать дачевладелице, что в скором времени ей подошлют акт осмотра, с предложением по части ремонта.
Шагая по Садовой, Гончаров не переставал восхищаться голубизной неба, бурно растущей зеленью, опрятным и нарядным видом дач рачительных хозяев. И только когда мы завернули за угол, он сочувственно глянул на меня и спросил:
— Признайтесь, Анатолий Васильевич, надоело в молчанку играть?
— Не то слово — надоело. Опостылело! Главное — не ясно, к чему все это представление.
— Мне самому еще кое-что не ясно, — протянул Гончаров. — Но один вывод я уже могу сделать.
— Какой?
Он ответил вопросом на вопрос:
— Как вы считаете, что самое важное в работе уголовного розыска?
— Раскрытие преступлений, для этого вы и созданы.
— Не только для этого. Конечно, раскрыть преступление важно, но еще важнее предупредить его.
— Не спорю. Это то, что вы называете профилактикой?
— Можно и так. И было бы обидно, если бы мы опоздали в этом деле с профилактикой.
— Бог мой, значит, уже есть дело, есть реальная угроза? А мне, по совести говоря, казалось, что все еще не решено, все зыбко, что у вас нет окончательной точки зрения на то, что происходит вокруг Бухарцевой.
— Окончательная точка зрения — это решение, итог. У меня в готовом виде его нет. Но я знаю, что назревает преступление, размер и глубину которого пока не берусь определить.
— А участников?
— Тоже.
— И эта глупая девчонка в числе участников?
Гончаров ничего не ответил, пожал плечами. Я не успокаивался.
— Конечно, интуиция такого мастера, как вы, немало стоит, но строить на ней окончательные выводы…
— Не волнуйтесь, до окончательных выводов еще много воды утечет, но запомните, что методы раскрытия преступлений даже по сравнению с недавним прошлым сильно изменились. Достопочтенный Шерлок Холмс, как правило, начинал с поисков вещественных доказательств… Окурки, пепел с папиросы, вымазанная фосфором собака, надпись на стене… Сейчас никто таких подарков уголовному розыску не делает: поумнели, черти! Это, конечно, не значит, что вещественные доказательства надо сбрасывать со счетов. Нет, они остаются решающим фактором в поиске и разоблачении преступника, но расстановка действующих лиц, их взаимоотношения, столкновение интересов — вот что нередко выходит на первый план.
— Новая психологическая школа в розыскном деле?
— Не совсем новая, просто не всегда ею пользуемся. Ведь куда легче рассматривать след ноги, оставленный на мокром песке садовой дорожки… Кстати, что вы скажете о бухарцевском квартиранте? — Видимо, Федору Георгиевичу надоел наш теоретический спор и он переменил тему разговора.
— Что скажу? Талант! Портрет Насти великолепен.
— А святые?
— Очень удачные копии.
— По размерам они соответствуют подлинникам, которые вы видели у Ангелины Ивановны?
— Пожалуй, соответствуют, — неуверенно подтвердил я.
— И еще одно соответствие, — усмехнулся Гончаров, — наружный вид машины, прошедшей недавно по Садовой, соответствует описанию той, которая увозила киномеханика Орлова из Дома творчества с… кинопленкой. И не только внешний вид, номерок и тот одинаковый. — Гончаров полистал книжку и прочел вслух: — МН-23-16.
Я молчал, ждал продолжения, оно оказалось предельно коротким:
— В общем так, кончается антракт, начинается контракт. Рыбалка и гамак откладываются на неопределенное время. Завтра в Москву!
К «сюрпризам» полковника милиции я уже начинал привыкать. Поездка на дачу мне с самого начала была подозрительна. Я понимал, что за ней таится что-то такое, что не имеет прямого отношения ни к отдыху, ни к приятному времяпрепровождению. Но неожиданный пируэт: «кончается антракт, начинается контракт…» Что, неужели дача уже отработана, неужели все неясное стало ясным? Ведь осталась уйма нерешенных вопросов: к примеру, «художественная мастерская» на бухарцевской даче, новый персонаж в лице молодого человека, искусно написанные копии. Все это с моей точки зрения требовало длительных раздумий, дополнительного анализа, а тут раз, два, три… все решено, все положено на определенную полочку, можно возвращаться… Честное слово, если бы я не знал Гончарова, я бы назвал его легкомысленным человеком.
