В начале шестого в магазине вин появились два новых покупателя.

Невысокий брюнет в желтой заграничной куртке, мягких замшевых полуботинках, с большим перстнем на левой руке вошел первый и приветливо улыбнулся присутствующим.

Гладко причесанные волосы с тщательно разлинованным пробором, чуть выпуклые глаза и маленький, слабо очерченный рот производили впечатление какой-то странной, общей незавершенности.

Молодой человек ловко двигался, легко и непринужденно держался. Улыбка, будто приклеенная, не сходила с его лица. Он чем-то напоминал опытного кельнера в фешенебельном ресторане, смекалистого, угодливого и расторопного.

Его спутник был куда менее изящен. Он выглядел просто угловатым по сравнению с брюнетом. Высокий, светловолосый, он шел следом, изредка бросая косые взгляды по сторонам, и врем поведением, поступью как бы подчеркивал: я за ним, я второй…

Новые посетители заказали по стакану «Напареули» и, получив требуемое, отошли в сторону. Платил брюнет. В магазине вин нет столиков, и посетители примостились возле окна. Глядя сквозь стекло на темно-вишневое вино, брюнет, улыбаясь, заметил:

— Знаешь, Виктор, в том, как в вашей стране подают вино, можно определить широту русского характера. Нигде на Западе так до краев не наливают. Это считается плохим тоном.

Он говорил отчетливо по-русски, закруглял каждое слово, каждую фразу, и, пожалуй, это единственное, что выдавало в нем иностранца.

То, что он сказал, прозвучало двусмысленно: то ли похвалил, то ли обругал, но второй, названный Виктором, никак не реагировал на его замечание.

Осушив залпом стакан, Виктор спросил:

— Ты пригласил меня сюда, чтобы говорить о широте русского характера, о недолитых стаканах или по какому другому серьезному делу? Имей в виду, времени у меня мало.

— Торопишься?

— Ага!

— Это тоже свойственно русским, — улыбнулся брюнет. — Обычно мы начинаем деловые разговоры с общих фраз, с философских рассуждений, и собеседник корректно ждет, не торопится… — Перехватив яростный взгляд приятеля, он оборвал начатую фразу. — Ладно, если торопишься, буду краток. Почему ты мне не сказал, что за вынос фильмов из Дома творчества и за показ их на стороне грозит длительное тюремное заключение?

Что-о! Вот это да! Всего, что угодно, но такого оборота Виктор не ждал. Он растерянно молчал и хлопал глазами. Пришло в голову, с какой стати Жорж Риполл, всегда такой обходительный и простой, затеял этот разговор. Что он задумал? Во всей этой затее его дело — сторона. Хотя почему? Ведь это он, Риполл, в одну из встреч в Доме творчества предложил Виктору показать фильмы на стороне… друзьям, посулил хорошие деньги. Любезно предоставил свой «фордик», киноаппарат. Вот вроде и все! Нет, не все… Жорж платил ему за показ фильмов, такое уже было два раза. Вот так, запросто, вытаскивал из кармана деньги и платил! И не мало платил. В первый раз семьдесят пять рублей, во второй — пятьдесят. Виктор тогда спросил: «Почему ты расплачиваешься?» Жорж отмахнулся: «За ними не пропадет, свои ребята». Ну и что, что Виктор назвался тогда чужим именем? Какая в этом разница! Ведь вот как обернулось!

Виктор молча крутил в вспотевших руках пустой стакан. А тем временем Жорж не спеша допил вино, вытащил из кармана белоснежный платок и вытер влажные губы.

— Я студент советского вуза и вступать в конфликт, обманывать советские власти не собираюсь, — нравоучительно сказал он. — Более того, мой долг перед гостеприимными хозяевами — сообщить куда следует о том, что я втянут в уголовную историю и, как на исповеди, рассказать все, что мне известно. Мне поверят, мне должны поверить! Я могу не знать и действительно не знаю, что хорошо и что плохо в вашей стране.

И все это корректно, добродушно, незлобно, как будто речь шла о простых, обыденных вещах.

— Вот оно что! — зло усмехнулся Виктор. — Значит, политический капиталец на мне заработать хочешь. Давай, давай!

— Дурак! — равнодушно оборвал его Риполл. — Ну скажи, на кой черт мне нужен этот политический капитал? Советского гражданства я принимать не собираюсь. — Неожиданно он широко, по-приятельски улыбнулся. — А вот главного ты не уяснил. Не уяснил, какие возможности имеются в наших руках.

— У тебя — да. Отличная возможность засадить меня за решетку.

— А что я буду от этого иметь? Кажется, так говорят у вас в Одессе? — улыбка не сходила с лица Жоржа. — Передачи по утрам, я же твой друг? И угрызения совести ночью? Нет, это не бизнес. Я хочу предложить тебе куда более перспективное дело. Согласишься — и вся история с фильмами отцветет, не успевши расцвести. Ладно, возьму на себя грех… скрою. Заработаем так, что на всю жизнь хватит. Согласен?

— Что ты еще затеял? — хмуро протянул Виктор.

— Выпьем… — Риполл, не ожидая согласия, направился к прилавку.

На этот раз разговор пошел напрямик. Жорж напомнил Виктору все рассказанное им о баснословной стоимости бухарцевских икон, о том, что по закону он, Виктор, — единственный прямой наследник Бухарцевой, но что в доме у тетки он не бывает и на ее капиталы ему начхать.

— А зря! — осуждающе покачал головой Жорж. — Такими кусками не раскидываются. Кто ты сейчас? Ноль целых и ноль десятых, восьмидесятирублевый киномеханик, если, конечно, не считать левых доходов, но ведь это же дело такое… — Жорж брезгливо оттопырил губы. — А кем можешь стать? Королем! Главное, все легально, законно, все твое… Ты король, а я при твоем величестве вроде казначея.

Виктор хмурился, посапывал, медленно пил вино, не возражал. Да, собственно, и возражать нечего. Он еще не понимал, куда гнет приятель.

Воодушевленный молчанием Орлова, Риполл продолжал развивать перспективы. Здесь было все — и шикарная, беззаботная жизнь, и мировые девчата, и модные костюмы, и отдельная квартира, и машина, и даже заграничные поездки.

Виктор не проронил ни слова, не перебил ни одной репликой, ни разу не выразил несогласия, все шло так, как хотелось Жоржу. Наблюдательный и бывалый, он понимал, что согласие Орлова покупает не столько соблазнительными обещаниями, сколько боязнью оказаться за решеткой, но в конечном счете Риполлу было в высшей степени безразлично, что сработает, главное, чтобы сработало. Орлов, неустойчивый, корыстолюбивый парень, должен был подчиниться его воле, выполнить его замыслы, помочь получить то, на что он нацелился, а потом… потом черт с ним! Дальнейшая судьба приятеля Риполла мало интересовала.

— Путь к сокровищам старухи не так легок и не так короток, как тебе может показаться, хоть ты и единственный наследник, — поучал Жорж. — Не сбрасывай со счетов хитрой девчонки, которая вертится у Бухарцевой в доме. Ты мне о ней рассказывал. Начни посещать старуху, наладь с ней отношения. Вспомни в разговорах с ней свое безрадостное детство, назови тетечкой, вызови слезу… Это помогает. И потом имей в виду, — голос Риполла сник до шепота, — девчонка и ее дружок, у вас кажется таких дружков называют хахалями, что-то затеяли. Мне удалось побывать на пятьдесят третьем километре, на даче. Там целая художественная мастерская. Парень здорово рисует, и знаешь что?

— Ну?

— Иконы, дружище. Копии с тех икон, о которых ты мне рассказывал.

— Что за дьявол! С какой стати? Я спрошу у тетки. Без ее разрешения они не могут снимать копии. Сволочи! — Чуть захмелевший Виктор в сердцах стукнул пустым стаканом.

— Не дури! — оборвал его Жорж. — Мы всю эту затею на себя обернем. Пошли… Тебе нужен свежий воздух.

Действительно нужно было уходить. В магазине вин собралось много посетителей. Непрерывный говор, шум, звон посуды мешали спокойному деловому разговору. Приятели стали пробираться к выходу. Они уходили в том же порядке, в каком пришли. Впереди — Жорж Риполл, чуточку порозовевший, улыбающийся. Сзади — сутулясь и опустив голову, Виктор Орлов.

Город зажег огни. Было прохладно и ветрено. Уехал Жорж. Стоя на тротуаре, Виктор взглядом проводил машину, пока та не скрылась за поворотом.