Но Косте этот труд показался чрезмерно тяжким, лучше уж с туристами общаться – легче, и денег больше.

Но в ушах все еще мерещился и сильно звучал визг бабушки.

“Как она там?” – подумал с тревогой Костя.

Он повернулся к зовущим его девицам и сказал довольно грубо:

– Пауза!

И, ничего не объясняя, вошел в довольно мрачный темноватый дворик. Сел на лавку, положив на нее и футляр, подстелил газету, расчехлил булочку от шуршащего целлофана. И только собирался полакомиться любимой выпечкой, как увидел ту же бабку из киоска, она не спеша входила во двор. Наверное здесь жила. Она несла в руках белую, но пожелтевшую от времени сумку. Она шла задумчиво, губы ее о чем-то шуршали, тихо, только для нее.

Костя подумал, что это такая удача. Он сейчас извинится и объяснит, что это шутка такая – костюм палача. И что это просто его такая работа.

Он встал и сделал шаг навстречу бабушке. Он боялся испугать ее еще раз, поэтому сразу попросил:

– Не пугайтесь…

А старуха и не собиралась на этот раз пугаться.

Она смело рванула на своих, казалось, слабых ногах, подскочила к Косте и огрела его своей старой иссохше-колючей сумкой. Да так! Что с него слетел его форменный колпак.

– Брысь, брысь! – гнала она его сумкой. – Нечисть какая.

Костя старался увернуться от этого странного и мощного налета.

Он выбежал со двора. И колпак его, и красные его перчатки – остались. Но Костя не стал возвращаться за ними, не потому, что он убоялся какой-то старухи. А потому, что он уже знал, что никогда уже не наденет этот костюм и не будет трясти футляром пустым от топора. Кстати, и он остался тоже на лавке. И еще он знал, что жена Лена, и как она будет недовольна.

“А, и пусть”, – Костя решил позвонить Павлику по поводу разгрузки вагонов.

Костик шел по улице, без колпака, перчаток и пустого футляра для топора.

И уже никто не бежал к нему в объятья из многочисленных туристов.

Он услышал, как кто-то, обогнав его, спросил у приятеля:

– Это кто?

– Не знаю… Чмо какое-то.

И друзья рассмеялись, пошли дальше.

Улыбнулся и Костя. Он был рад услышанному о себе. Как будто вручили ему новое звание и новые погоны. И пошел домой, порадовать этим и жену Лену.

Она конечно же будет ругаться за испорченный костюм, но он попытается ей рассказать, что-нибудь несусветное, придумать. Он только не расскажет ей о скромной старушке, которая огласила ему и исполнила приговор.

Яркая тетрадь,

29 ноября 2021

Утром на рассвете даже чайки были розовыми, необычного такого румяного цвета, будто потрудился над ними модный какой-нибудь визажист.

Настя долго смотрела на дивно окрашенных птиц. Так долго, что теперь они уж точно стали частью ее жизни. А она стала частью их жизни, потому что щедро скормила им батон.

Настя шла домой по тихой ранней улице и сильно удивилась, встретив вдруг Костю, милого бородача из соседней квартиры. Ему-то чего не спалось? Она поздоровалась с ним, но он быстро ответил и отвернулся от нее, стал копаться под капотом своей машины.

– Проблемы? – легкомысленно спросила Настя и, не ожидая ответа, хотела зайти в парадную.

Но Костя вдруг всхлипнул:

– И ты уже знаешь?

Настя неуверенно кивнула, а Костя вдруг, не стесняясь, заплакал.

Настя испугалась в непонимании этих слез. Подошла к Косте поближе.

– Ушла. С детьми. Вчера.

“Ну, и пусть! Ну и пусть”, – хотелось сказать Насте. Но она молчала.

– Стыдно! Как стыдно! – приговаривал Костя, вытирая мокрое лицо испачканными в мазуте руками.

Настя достала сигаретку и закурила. Предложила Косте, но тот отказался, вместо этого вынул из кармана куртки красивую изящную фляжечку, сделал из нее глоток.

Они помолчали, Настя вспомнила, что о непутевости жены Кости она слышала, не один раз. Судачили о ней часто и со смаком. Жена была красавицей и всегда очень независимо держалась. Отдельно от всех. А это, понятное дело, вызывало тугую досаду и желание откусить от неё кусочек, а потом жевать, жевать. Но тормозило от исполнения сего акта только то, что эта красавица даже и не заметила бы сего грязного жеста.

Она всегда шла сквозь двор, сквозь людей в нем, к машине, садилась в нее и исчезала в загадочное мгновение.

Настя постояла еще молча немного возле Кости и, не понимая, что она ему может сказать в утешение, просто докурила сигаретку.

“Ну и пусть!” – хотела сказать она. – “Ну и пусть!”

Но промолчала, улыбнулась и пошла домой.

Костя нагнал ее и попросил ведро воды – хотел помыть машину.

– А дома не могу… Туда… там Елена Павловна.

Настя хорошо знала эту женщину. Она была матерью сбежавшей жены. Поэтому, пропустив Костю в дом и предложив ему чистое ведро, она вдруг попросила:

– А ты не уходи?!

– И то, – Костя поставил уже наполненное водой ведро на пол и легко остался. Он снял куртку, пошел в ванную, умыл лицо, вытер его большим чистым своим платком и прошел за Настей на кухню.

Она заварила чай в большом ярком чайнике, поставила на стол такие же веселые две чашки. Насте говорить не пришлось, говорил Костя. Он говорил, говорил, а для Насти это было немым каким-то фильмом.

Она видела только движение его, жесты, он хватал себя за голову, взбрасывал руки вверх, будто молился.

А Настя сидела молча и не слушала его. Будто защищала свою женскую суть от яростного гнева чужого мужчины.

Костя и не думал остановиться в своих бурных обвинениях покинувшей его жены.

Наконец он заметил, что Настя его не слушает. Чуть смущаясь, поинтересовался:

– Утомил я тебя? – он отхлебнул из фляги, глотнул и чая.

Настя долго не отвечала.

Она хотела рассказать Косте о розовом румянце чаек, о их восторженной красоте. И какой это был сегодня распрекрасный рассвет. И она, дождавшись паузы, сначала неуверенно, а потом осмелясь, поведала Косте об этом своем утре, красота которого стала теперь частью ее жизни.

Она говорила, говорила, рассказывала и вдруг обнаружила, что Костя не слышит её. Он смотрел на нее в упор, но при полном своем отсутствии на этой кухне.

Диалога не случилось. Когда Настена это поняла, она будто очнулась.

– Извини, Костя, я к тебе с такой ерундой.

Костя встал и молча взял в руку ведро с водой, хлебнул из фляги и открыл дверь на выход. Настя, очень огорченная такой беседой, как бы через зловещую стену, пролепетала:

– Пока, пока.

И вдруг Костя неожиданно обернулся и, расплескивая воду из ведра, придерживая дверь, пока Настя её не успела закрыть.

– Так, говоришь, они розовые?

Услышав Настино подтверждение, побежал вниз по лестнице и оттуда уже донесло эхом:

– Спасибо, Настя.

Настена вернулась в квартиру, стала убирать чашки со стола и мыть их. Значит, он всё-таки слышал её. Слушал и слышал.

И Настя с тревогой стала ворошить свою память, чтобы она отдала пропущенный ею рассказ соседа, такой длинный и искренний. Не могла же она его забыть.

Настя, напрягаясь, вспоминала мелкие подробности из текста Кости и интонацию его, надрывную очень.

И не вспоминалось что-то главное, пропущенное ею в обывательском равнодушии, что-то главное.

Она поняла, что не сказала и не сделала для соседа что-то главное, упустила момент участия и не стала поэтому частью его жизни, как чайки сегодняшнего утра.

О которых Костя-таки услышал. И уточнил, впрямь ли они розовые.

“Жаль, почему-то он мне не поверил”, – подумала Настена. – “И правильно сделал”, – с горечью и досадой подумала о себе Настя.

И еще она подумала, что не заслужила увидеть румянцевых птиц. Наверное, это показали кому-то другому. Хотя набережная и казалась ей пустой.

А Костя мыл машину и размышлял о горькой своей участи оставленного, думал о том, что никогда не видел розовых чаек, хотя жил всё это время у реки, и окна его квартиры выходили прямо на реку. Но жена не любила просыпаться от солнца, слишком рань. И поэтому окна в спальне были туго зашторены.