Докител, после первого испуганного взгляда на вновь прибывших, снова отвернулся от них на пол-оборота, вся его стойка выдавала готовность к действиям, тогда как он внимательно смотрел в какую-то точку позади огней, на закругленный край подковы, явно ожидая опасность именно с этого направления.

Жеребец полностью вошел в полосу света, и Кейд обдумывал, насколько разумным было бы спуститься с седла. Он уже видел животное в успешной схватке с одной из самых фантастических летучих мышей, и вес всадника мог помешать четырехногому бойцу. Высвободив, свои колени из подпруги, он наклонился вперед и стянул недоуздок и поводья с головы лошади. Теперь голова жеребца поднялась, ноздри расширились, мелкие пятна пены показались на освободившихся краях полуоткрытых челюстей.

Кейд спрыгнул вниз, приземлившись на шаг от Докитела. Правая рука иккинни, пальцы которой сжимали готовую для броска сеть, сделала легкое движение, которое землянин мог толковать то ли как дружеское приглашение, то ли как отказ от помощи, или просто как одобрение.

Почему он выбрал позицию рядом с аборигеном, который, по всем признакам, бросил его беспомощного лицом к лицу с такой же опасностью, с какой они оба столкнулись здесь, Кейд объяснить не мог. Может быть, просто потому, что, будучи вынесенный сюда жеребцом, явно стремившимся к предстоящей схватке, он не мог думать ни о каком отступлении, которого ему никогда не простили бы его воинственные предки.

Жеребец остановился, развернулся точно так же, как и двое людей, лицом все к тому же изгибу земли и камня. Теперь Кейд смог разглядеть баррикаду, укрепление из деревянных кольев. Как только она задвигалась, лошадь издала такой громкий вопль-призыв, который разнесся словно оглушительное эхо, отражаясь от стен этой естественной чаши. Докител присел, сеть обвилась кольцом вокруг его привязанной ноги. Кейд, тяжело дыша, взял нож на изготовку. Састи явно попадал в невыгодное положение, встретившись с ними тремя одновременно.

Тяжелая дверь поднялась вверх, представляя на обозрение темное отверстие, имевшее достаточно неровные края, чтобы предположить, что это была естественная горная пещера. И смрадная вонь пошла удушающей волной, заставляя Кейда сдерживать рвоту.

Сколько им еще придется ждать? Он припомнил те надолго затянувшиеся минуты, в том лагере, перед атакой, когда он выжидал своего врага. Здесь, по крайней мере, они знали направление, из которого атака может начаться. Однако ничто не спасало от того невыносимого запаха, что исходил из отверстия пещеры.

Барабаны, которые замерли до полной тишины с момента появления Кейда, вновь разрывались от бешеного ритма. Должно быть, они были установлены вблизи вершины амфитеатра. Тяжелые раскаты, звучащие слева от него, уравновешивались быстрым стаккато, ударявшим справа. И этот назойливый грохот мог теперь заглушить даже ржанье жеребца.

Но лошадь не ржала и больше не вскидывала голову. Она была так сосредоточена на этой дыре, словно дичь, которая должна быть там, являлась ее вполне законной добычей.

Возможно, что барабанный бой действовал либо как возбудитель, либо как вызов. Потому что састи вырвался из своего укрытия не таким неуклюжим и неповоротливым движением, каким его собрат в свое время приближался к Кейду, а прыжком, который поднял его в воздух, широко размахивавшего крыльями.

В первую секунду Кейд чуть было не поверил, что существо скорее намеревалось обрести свободу в ночном небе, чем атаковать намеченную ему жертву или жертвы. Но если састи был пленником, то его роль была хорошо отрепетирована. Потому что, хотя этот первый полет и унес его мимо троицы, стоявшей на арене, в сторону узкого прохода, он сразу сделал широкий разворот, при этом его крылья заслонили колонны света, и полетел назад.

Троица была спасена лишь благодаря характерным охотничьим привычкам их врага. Будь он таким блуждающим охотником, как сокол, атакующий свою добычу сверху, ни лошадь, ни люди почти не имели бы ни малейшего шанса уцелеть. Но састи привык убивать таких огромных противников на земле. Поэтому, возвращаясь, он перевел свое плавное снижение в неожиданно резкое падение вниз, целясь в лошадь. Возможно, он уже сражался с привязанным иккинни и раньше, и, обладая явно недоразвитым интеллектом, выбрал первой из трех ту дичь, которая казалась ему наиболее легкой для охоты.

Но жеребец увернулся с проворством ветерана боев, и састи потерял свой удар, в то время как копыта мерно двигались, до тех пор, пока одно из них с глухим звуком не ударило в кожаное крыло, сбивая летуна с курса. Крылья начали нервно биться, пытаясь поднять вверх тяжелое тело. Кейд был вынужден отпрыгнуть, чтобы избежать опасного разворота надвигающейся как молот поверхности.

Затем састи уселся на землю сзади них, а лошадь и люди повернулись к беспредельно разгневанному существу.

Сеть из рук Докитела рванулась вперед, чтобы в броске накрыть састи… в одиночку он с трудом мог выполнить подобный трюк, и она всего лишь, на манер хлыста, резко хлопнула по заостренной морде и слегка задела выпуклые глаза. Существо пронзительно завопило… этот тонкий визг был частично заглушен звуками барабанов, и, тем не менее, сила его была вполне достаточной, чтобы достичь их ушей сквозь назойливый шум и грохот… и подтолкнуть к соблазну, сделать шаг или два в сторону, в отличие от иккинни, который не мог следовать их примеру.

Но ни жеребец, ни Кейд не были привязаны. И тут Кейд нагнулся и резким движением выдернул копье из-под ноги аборигена, прежде чем тот смог остановить его. Удерживая его в одной руке, а в другой зажав нож, он сделал кругообразное движение вправо, пытаясь приблизиться к хищнику с фланга.

И лошадь, словно животное смогло уловить мысль человека, отступило назад и сделало поворот, чтобы оказаться сзади састи. Одиночка, выступающий против хищника, имел бы небольшой шанс, но те трое, что сейчас стояли перед ним, радикально меняли ситуацию.

Докител вновь бросил сеть, до предела используя свои возможности, стараясь держать састи в постоянном напряжении и на земле, где они имели боевое преимущество. Барабанный бой достиг теперь бешеного крешендо, оглушая бойцов на арене. Кейд заметил открытый рот жеребца, и понял, что лошадь ржала, однако он не мог слышать ни звука. Этот вибрирующий ритм вызывал у него дурноту и головокружение.

До сих пор Кейд так и не получил шанса для эффективного удара по састи. Существо использовало свои крылья как щит, удерживая Кейда на расстоянии. И удар копья под один из этих хлопающих барьеров был выше его способностей. Кейд следил за возможностью нанести удар в это отвратительное тело, но тут в бой вступил жеребец.

Используя все ту же тактику, с таким успехом примененную раньше, лошадь встала на дыбы сзади састи и нанесла удар, целясь в горбатую спину твари. Но, как будто враг почуял этот стремительный натиск, летучая мышь захлопала крыльями, и заостренные копыта ударили совершенно бесполезно по кожаным кромкам, соскальзывая с них без всякого вреда. Как только жеребец начал опускаться на колени, Кейд бросился вперед, крепко зажав древко копья между рукой и туловищем – со всей силой собственного тела всаживая этот таран в цель.

Он почувствовал, как острие копья вонзилось в плоть, а затем на него обрушился удар, сваливший его на землю. Ошеломленный, задыхающийся, он следил, как одно из этих когтистых крыльев накрывало его, и выбросил вверх руку с ножом, как, единственную, но слабую защиту.

На его импровизированном кинжале не было режущих поверхностей, он был сделан для того, чтобы колоть. И каким-то образом ему удалось удержать острие этого оружия направленным вверх навстречу этой крылатой лапе, когда та была готова раздавить его. Игольчатой формы острие, которое он вонзил в нападавшее существо, криво вошло между тонких костей, а сила обрушившегося на него удара придавила его руку к груди с сокрушительной жестокостью. Но крыло будто надломилось, и Кейд свободно откатился в сторону.