На следующий день в школе Дениз спросила, не хочу ли я прийти к ней на выходных, чтобы поработать над статьями.

— Я не могу, — отказалась я, объяснив, что в субботу днем должна брать интервью у мистера Вуозо.

— Ну, тогда я к тебе приду, — предложила она, — после интервью. Могу остаться с ночевкой, если ты не против.

— Хм, — произнесла я, — мне надо спросить разрешения.

— Конечно, — согласилась она и записала свой номер телефона на бумажке, чтобы вечером я ей позвонила.

Обедала я в кафетерии снова с Томасом.

— Чего тебе надо? — спросил он, как только я отодвинула себе стул.

— Ничего.

— А чего это ты со мной сидишь, это же запрещено? — поинтересовался он.

— Мои родители же не знают, что я делаю в школе.

— Ого, — восхитился Томас, — какая ты храбрая. Нарушаешь запреты своих родителей, когда они не могут за тобой проследить. Я просто в восторге.

Он засунул полосатую трубочку в пакет с молоком и сделал большой глоток.

— Я могу поесть и за другим столом, — заметила я.

Томас поставил пакет на стол, так ничего и не ответив.

— Мне уйти?

— Иди ты знаешь куда, — отозвался он.

— Не ругайся на меня.

— Заткнись.

Я все-таки решила остаться. Я знала, что иногда, когда кто-нибудь на тебя сердится, нужно сидеть на месте и терпеть. Как, например, было с моей мамой, когда она заказывала такси в аэропорт. Я надеялась, что к концу обеда Томасу стало немножко легче оттого, что он помучил меня своим молчанием.

Вечером за ужином я поинтересовалась у папы, можно ли мне пригласить в субботу друга с ночевкой.

— Какого еще друга? — спросил папа, сидя в кресле перед низеньким столиком с едой. Он поджарил два стейка на решетке и сделал салат. У меня, в отличие от папы, вся тарелка была усыпана серыми комочками непрожеванных жилок. Правда, оставалось неясным, то ли это из-за того, что папа жует лучше, то ли из-за того, что он взял себе кусок получше.

— Девочку из газеты, — объяснила я и, подумав, добавила: — Белую.

— Не говори глупостей, мне не важно, какого цвета у нее кожа. Даже не смей делать из меня расиста, я ведь от всего сердца желаю тебе только добра.

Несомненный плюс столика был в том, что я сидела на диване, а папа в кресле, притом слишком далеко, чтобы дотянуться до меня и дать пощечину. Если бы не стол, папа бы вполне мог это сделать.

— Можешь сколько угодно приглашать к себе подружек, — кипятился он. — Я не расист!

— Конечно, извини.

До конца вечера мы смотрели новости, и папа все больше и больше бесился из-за “Скадов”^[8], которыми Саддам все стрелял и стрелял по израильтянам. По телевизору показали, как рады этому палестинцы.

— Это не арабская перспектива! — завопил папа.

Каждый день он просыпался с надеждой, что американцы убьют Саддама. Он думал, что тогда-то ракет больше не будет и у палестинцев не останется поводов для радости. Казалось, что смерть Саддама — единственное, чего он ждал от этой войны. Он швырялся скорлупками от фисташек в экран телевизора, когда там показывали танцующих счастливых палестинцев.

— Это не настоящие новости! — кричал он. — Все знают, что они ненавидят евреев! Покажите мне правду!

Я не очень-то понимала, в чем там дело между палестинцами и евреями. Я знала, что евреи пережили холокост и что это было просто ужасно, но что случилось у палестинцев, я не знала. Когда я спросила об этом у папы, он заявил:

— Если бы ты брала интервью у меня, я бы тебе все объяснил. Мне очень жаль, что ты приняла другое решение.

В субботу утром папа повез меня в магазин, чтобы купить еды для нас с Дениз. По дороге он слушал радиопередачу про войну и каждый раз, когда там говорили что-то, что его злило (как, например, то, что израильтяне хотели вступить в войну), он выключал приемник. Через минуту он включал его обратно. Еще ему не нравилось, когда начинали обсуждать доктрину Пауэлла, которая призывала не убивать Саддама, а только выбить иракцев из Кувейта и вернуться домой.

— Колин Пауэлл, — злился папа, в сотый раз выключая радио, — самый выдающийся идиот, какой только может быть на свете. Он же все испортит! Он все делает не так.

— Может, тебе стоит написать об этом президенту? — предложила я.

— Вообще-то, — сообщил папа, — я уже писал президенту.

— Серьезно?

Он кивнул.

— А о чем ты писал?

— Ты что, берешь у меня интервью? Ты же собиралась беседовать с резервистом.

— Да, ну и что?

— А то, — протянул папа. — Вот когда решишь взять интервью у меня, тогда я тебе и расскажу, о чем писал президенту.

Я промолчала. Хорошо бы он прекратил так себя вести.

— Не сиди с надутым видом.

— Я не сижу.

Для нас с Дениз я взяла коку, чипсы “Доритос”, яблочный пирог, мороженое, шоколадки “Херши”, кукурузные чипсы “Баглз” и готовые макароны с сыром. Папа, глядя на это, заметил, что нам будет плохо, но безропотно все купил. Когда, уже дома, мы разбирали сумки, позвонила мама.

— Привет, Гэйл, — поздоровался папа. — Что случилось?

Он помолчал секунду, пока она говорила, а потом переспросил:

— Джасиру? Она тут рядом, поговори с ней, если хочешь. Я-то не горю желанием с тобой болтать.

Он передал мне трубку, но когда я поднесла ее к уху, услышала, что мама все еще продолжает что-то говорить папе.

— Это я, — сказала я.

Мама умолкла на секунду.

— Вот ведь сукин сын, — продолжила она.

— Привет, мам, — поздоровалась я, стараясь говорить как можно приветливее.

— Привет.

— Хорошо долетела?

— Нормально.

Обо мне она ничего не спросила, так что я взяла инициативу в свои руки.

— А я теперь в школьной газете работаю, — похвасталась я.

— Неужели?

— Я хочу взять интервью у мистера Вуозо, о резервистах.

— Это его папа терпеть не может?

— Угу.

— Чудненько, — рассмеялась мама.

— Может, я когда-нибудь стану журналисткой, — поделилась я.

— Ну, это может быть очень почетной профессией.

— Я пришлю тебе копию статьи, когда она выйдет.

— Спасибо.

— Пожалуйста.

— А у меня теперь новый бойфренд, — призналась мама.

— Правда?

— Его зовут Ричард. Он работает психологом у нас в школе.

— О, — произнесла я.

— Он прекрасно ладит с детьми. Отлично подходит для такой работы.

Мы поболтали еще пару минут, и я заглянула к папе в гостиную, чтобы сказать, что я иду к мистеру Вуозо.

— Делай что хочешь, — буркнул он.

Чарльз одолжил мне школьный магнитофон, и я взяла его с собой вместе со списком вопросов. Кроме этого, он еще дал мне фотоаппарат из кабинета аудиовизуальных средств обучения и велел снять мистера Вуозо, желательно в военной форме и на фоне развевающегося флага.

На подходе к дому Вуозо я увидела Мелину — она вышла забрать почту. На ней были зеленые штаны, совсем как у врачей, вьетнамки и красная кофта с капюшоном, которая обтягивала ей живот.

— Приветик, — окликнула она меня.

Мелина всегда говорит “привет” вместо “здравствуй”.

— Приветик, — поздоровалась и я. Я мечтала стать такой же техасской девчонкой, как она.

Я уже подходила к дорожке у дома Вуозо, когда она сказала:

— А их, кажется, дома нет. Я видела, как пару минут назад машина отъехала.

— Это, наверное, миссис Вуозо и Зак, — объяснила я. — Они повезли котенка к ветеринару.

Мелина удивленно вскинула брови.

— Правда?

Я кивнула.

— А мистер Вуозо дома. Я как раз иду брать у него интервью для школьной газеты. О жизни резервистов.

— И ты будешь разговаривать с ним совершенно одна?

— Угу, — кивнула я и, встряхнув портфель, добавила: — У меня и магнитофон есть.

— А твой папа в курсе? — поинтересовалась Мелина.

— Да.

— Он знает, что ты идешь в дом к Вуозо, когда Зак и его мама уехали?

— Это же наилучшее время, чтобы взять интервью, — объяснила я. — В доме тихо.

— Это он тебе так сказал? — спросила Мелина.