— Мои предки хотят с тобой познакомиться, — сказал он.

— Зачем?

— А ты как думаешь?

— Не знаю, — пожала я плечами.

— Ну, так ты придешь или нет?

— Мне надо спросить разрешения у папы.

— Ладно, — согласился Томас. — Только узнай до завтра, а то маме надо за едой ехать.

Вечером за ужином я спросила у папы, можно ли мне пойти в гости.

— Нет, — отрезал он. — Ты еще слишком маленькая.

— Но там же будут его родители, — попробовала переубедить его я.

— Меня это не волнует. Если хочешь ходить к друзьям в гости, дружи с девочками.

Назавтра я сообщила Томасу, что не смогу прийти.

— А давай, моя мама позвонит твоему папе? Может, она его переубедит?

— Не стоит, — покачала головой я.

— Почему?

— Папе это не понравится, — сказала я, хоть и не была в этом уверена.

Но мама Томаса все равно позвонила папе. Я об этом не знала до тех пор, пока папа не завопил: “Джасира!” Я была в ванной, стирала лифчики порошком для шерстяных вещей, который купил мне папа. Когда я пришла на кухню, папа меня ударил. Впервые с тех пор, как меня уволили, он себя так грубо повел, поэтому я тут же разрыдалась. Потом, когда я немного успокоилась, папа заговорил:

— Мне звонила миссис Брэдли. Ты знаешь, кто это?

Я кивнула, хоть лично я с ней знакома и не была.

— Она позвонила, чтобы убедить меня отпустить тебя к ней на ужин в эти выходные. Ты хоть понимаешь, в какое положение меня поставила?

Я кивнула еще раз.

— Когда я говорю “нет”, это значит “нет”. Это не значит “скажи своему другу, чтобы его мама позвонила и попробовала меня переубедить”.

— Но я сказала Томасу, чтобы он ее не просил, — встрепенулась я. — Я ему сказала, что тебе это не понравится.

— Как это так получается, что, когда ты говоришь “нет”, все вокруг воспринимают это как “да”? — поинтересовался папа.

— Не знаю, — призналась я.

— Зато я знаю. Потому что ты одинаково говоришь и “да” и “нет”. И никто не может понять, что ты на самом деле думаешь. Тебе надо учиться говорить с убеждением в голосе, понимаешь?

— Да, — ответила я, надеясь, что мой голос звучит достаточно убедительно.

— Так-то лучше, — кивнул папа.

— Извини, что миссис Брэдли тебе позвонила.

— Чтобы это было в последний раз, — пригрозил папа.

— Обещаю.

— И не смей заходить в комнату этого мальчика вместе с ним. Его маму я уже предупредил.

Я не знала, как мне на это реагировать. Я-то думала, что никуда не пойду.

— Сиди там, где все будут, — велел папа.

— Хорошо.

В субботу мы с папой поехали в торговый центр, чтобы купить миссис Брэдли коробку конфет “Годива”. Меня смущало, что придется дарить подарок совершенно незнакомому человеку, но папа заявил, что так делают все приглашенные на ужин гости. Потом мы купили ей еще и бутылку вина.

Вечером, когда я вышла из комнаты, папа взглянул на меня и сказал:

— У тебя что, кроме джинсов ничего нет?

Я помотала головой.

— Нельзя идти в гости на ужин в джинсах.

— А Томас носит джинсы.

— Мне наплевать, что носит Томас, — заявил папа и прошествовал в мою спальню. Когда я его догнала, он уже держал в руках одну из моих юбок.

— Ты же сказала, у тебя кроме джинсов ничего нету?

Я посмотрела на него.

— А это что такое? — спросил он, потрясая юбкой.

— Юбка, — призналась я.

— Надень, — велел он.

— Не могу.

— Почему?

— Потому.

— Почему “потому”? — настаивал папа.

— Слушай, ну давай я лучше пойду в джинсах, — попросила я.

— Слушай, давай ты лучше пойдешь в юбке, — стоял на своем папа.

— Пап, — наконец решилась я. — У меня ноги слишком волосатые.

Он внимательно взглянул на мои ноги, хоть я и была в джинсах.

— Ладно, — сказал папа. — Подожди секунду.

Передал мне юбку и ушел. Через минуту он вернулся, держа в руках крем для бритья и свою новенькую бритву.

— Иди в ванную и опробуй ее, — велел он. — А потом надень юбку.

— Хорошо, — согласилась я.

— Давай побыстрее, — поторопил он меня.

Я поверить не могла, что наконец-то смогу побриться. Ноги я обработала очень быстро, а потом поднялась выше, до того места, где начинается бикини. Папа об этом никогда не узнал бы, ведь бассейн на зиму закрыли.

— Сколько можно копаться? — закричал он из-за двери.

— Я стараюсь не порезаться! — завопила я в ответ.

К счастью, слив в ванной был крестообразный и широкий, так что я смогла смыть все волосы.

— Ну вот, теперь ты опоздаешь, — заявил папа, как только я вышла. — Какой смысл так прихорашиваться, если ты опоздаешь?

— Извини.

— Опаздывать — неприлично, — изрек папа, схватил ключи и пошел к задней двери.

По дороге в гости он сказал, чтобы я не смела говорить с набитым ртом, и велел хвалить еду, даже если она будет несъедобной.

— Ладно, — согласилась я.

— И не сиди там такая прибитая, — добавил он. — Улыбайся.

Я кивнула.

— Я не хочу снова выслушивать всякий бред про то, что ты несчастная маленькая девочка, понятно?

— Да.

— Попробуй улыбнуться, — попросил папа, и я попробовала.

— Молодец, так держать, — обрадовался он.

Брэдли жили в двух кварталах от нас. Мы осматривали эти дома, когда переезжали. Хотя они тут были посимпатичнее нашего, папа решил, что они не стоят таких денег.

— Они выложили за дом тысяч на двадцать больше меня, и что они получили? Еще одну спальню? Идиоты! — возмущался он, сворачивая на нужную нам улицу. Он остановился на подъездной дорожке, рассчитанной на две машины. Правда, сейчас там стояла только одна. Я вспомнила, что цвет кирпича, которым выложен фасад дома, называется “шампань”.

— Ну все, — сказал папа, затормозив. — Выметайся.

Он всегда так говорил, когда хотел быть милым, не используя приятных слов. Я вдруг почувствовала себя счастливой. Даже подумала было наклониться и поцеловать его на прощанье, но вовремя одумалась. Это бы все испортило.

— Спасибо, что подвез, — поблагодарила я.

— Позвони, когда соберешься домой, — велел он.

— Ладно, — сказала я, вытаскивая шоколад и вино.

— Не позже десяти, — напомнил он.

— Ладно, — повторила я и вылезла из машины. В этот момент дверь дома открылась, и вышел Томас.

— Привет, — поздоровался он, тоже принарядившийся по случаю в штаны-хаки и серую водолазку.

— Привет, — ответила я.

— Это твой папа? — спросил он, взглянув поверх моего плеча.

Я обернулась и увидела, что папа еще не уехал. Я ему помахала, но он не отреагировал. Он смотрел не на меня, а на Томаса.

— Может, он зайдет? — поинтересовался Томас.

— Нет, не стоит.

Через секунду папа завел машину и тронулся. Я помахала ему еще раз, но он снова меня проигнорировал.

— Хорошо выглядишь, — заметил Томас, когда я повернулась к нему.

— Спасибо.

— У тебя кровь на ноге.

Я взглянула вниз, чтобы убедиться, так ли это. Он был прав. На правой лодыжке виднелся небольшой порез, прямо над туфлей.

— Пошли, я дам тебе пластырь.

Я прошла за ним в дом и подождала в гостиной, пока он ходил за пластырем. В комнате у них стояли длинный бежевый диван с высокими сиденьями, прямо как в самолете, и наряженная елка. Мне понравилось, что они поставили ее около лестницы. Удобно, наверное, было наряжать самые верхние веточки.

Томас вернулся и присел на пол, заматывая мне ногу куском марли и приклеивая пластырь.

— Как это ты так порезалась? — спросил он.

— Я брилась, — ответила я, — и очень спешила.

— В следующий раз брейся помедленнее, — посоветовал он, вставая с пола.

Потом мы пошли на кухню знакомиться с его мамой. Она нас сначала не заметила из-за включенного блендера, но потом, когда Томас заорал во всю глотку “Мам!”, обернулась.

Высокая и симпатичная, она носила такую же прическу, как Томас — короткое афро. Мне ужасно понравилось, что в левом ухе у нее два золотых гвоздика.