Съезд будет заседать в помещении бывшего театра Мусури. Здесь самый большой зал, много комнат за сценой. И тут с первых дней декабря радисты начали подготовку к установке громкоговорящего телефона.

Предстояло соорудить антенну. Крыша старого театра оказалась для этого непригодной. Еще по ряду технических причин, связанных с радиоприемом, решили заседание, на котором съезд будет слушать радиоречи из Москвы, перенести в помещение ВУЦИКа.

На крыше ВУЦИКа поставили антенну. Провода, протянутые отсюда к колокольне собора, должны улавливать электромагнитные колебания, посылаемые московской станцией. В большом зале заседаний ВУЦИКа начали устанавливать радиоаппаратуру. Здесь должен зазвучать голос Владимира Ильича.

К сожалению, испытания радиотелефонной связи Москва — Харьков были пока неутешительны.

Наркомпочтель Довгалевский сообщил по прямому проводу, что 6 декабря он был на приеме у Владимира Ильича. Все остается так, как договорено с товарищами Петровским и Фрунзе. Решено обязательно наладить радиосвязь с Харьковом…

…А открытие украинского съезда приближалось. Все последние недели шли съезды Советов на местах. Они высказались за СССР.

Теперь свое слово должен сказать высший орган власти республики. Только он может дать полномочия для подписания союзного договора.

Его значение особое — это первый из съездов Советов республик, обсуждающий формирование СССР, и понятно, что к нему обращено внимание не одной Украины. Вопрос о VII Всеукраинском съезде Советов — в числе других на повестке дня Политбюро ЦК РКП, заседающего с полудня 7 декабря.

Первая половина заседания проходит с участием Ленина. В 6 часов вечера он уезжает в Горки. Уже в отсутствие Ленина Политбюро принимает решение: поручить Владимиру Ильичу приветствовать VII съезд.

Вопрос о радиоречах Ленина и Калинина на украинском съезде пока остается открытым, это зависит от результатов испытаний радиотелефонной связи Москва — Харьков.

На следующий день, в 5 часов вечера, Ленин по телефону вызывает Кремль. Секретарь, товарищ Фотиева, информирует Владимира Ильича о решениях, принятых на заседании Политбюро 7 декабря, после его ухода. Ленин передает согласие с постановлением о приветствии VII съезду Советов Украины.

В то самое время, когда между Горками и Кремлем происходит этот разговор, в Харькове Политбюро ЦК Компартии Украины обсуждает, как лучше организовать съезд.

По традиции на Политбюро председательствует Григорий Иванович. У товарищей Чубаря, Скрыпника, Затонского много предложений.

Петровский слушает выступающих, делая пометки карандашиком в блокноте. В сером пиджаке, сдвинутых на лоб очках в железной оправе Григорий Иванович живо напоминает того умудренного опытом токаря у своего станка, которым он был еще совсем недавно. В нем все естественно, просто, скромно.

На страничке записей жирным кружком Петровский обвел слова «Речь В. И.». В выступлениях участников заседания уже поднимался вопрос, насколько обеспечена радиоречь Ленина.

«Все упирается в технику», — думает про себя Григорий Иванович. Потом, встретившись взглядом с Фрунзе, сидящим близко от него, и перегнувшись через стол, Петровский спрашивает:

— Михаил Васильевич, кто главный специалист по радио?

— Профессор Бонч-Бруевич.

— Вероятно, надо просить его помощи.

И они уславливаются переговорить с Москвой.

7

Дубенко собирался прийти на службу пораньше. Завтра, в воскресенье, открывается Всеукраинский съезд Советов, и Григорий Иванович дал ему много поручений. Но когда Алексей в начале девятого появился в вестибюле ВУЦИКа, дежурный сообщил ему:

— Товарищ Петровский уже у себя.

С пачкой последних телеграмм, просматривая их на ходу, Дубенко прошел в кабинет Григория Ивановича.

Петровский, здороваясь, спросил:

— Есть депеша от Довгалевского?

Телеграммы, которой он ждал, не было.

Первым в это утро позвонил Фрунзе. Его интересовали новости из Москвы.

— Ничего нового.

В десять Петровский отправился на узел связи и по прямому проводу вызвал ЦК РКП.

Секретарь ЦК подтвердил: если испытания закончатся успешно, на украинском съезде выступят товарищи Ленин и Калинин.

«Только бы техника не подвела», — тревожно думал Григорий Иванович, двигая пальцами телеграфную ленту, лежавшую на раскрытой левой ладони.

В это время в узких дверях узла связи с депешей в руках появился запыхавшийся Дубенко.

— Из Наркомпочтеля… выехали… — на одном дыхании проговорил он.

Петровский пробежал глазами телеграфные строчки, пахнувшие свежим клеем, и облегченно вздохнул.

Сутки спустя к зданию харьковского вокзала подъехал темно-синий открытый «роллс-ройс». Из машины выпрыгнули трое в кожаных тужурках. Они спешили, и лица их были озабочены.

Опаздывавший на полчаса поезд из Москвы уже подходил к платформе. Трое в кожанках устремились в конец состава. Последний вагон был почтовый.

— Вы от Григория Ивановича? — спросил невысокий мужчина в башлыке и осеннем пальто, появившийся в дверях вместе с кондуктором.

— Так точно.

Встречавшие помогли выгрузить несколько ящиков. Судя по тому, как бережно и осторожно они несли их, можно было предположить, что у них бесценный или очень опасный груз.

8

Ленин третий день в Горках. Он отдыхает немного больше обычного, гуляет по заснеженному парку, но ежедневно работает, связывается с Москвой. Его мысли сейчас занимают предстоящие съезды Советов, которые будут учреждать Союз Республик. Владимир Ильич готовится выступать на них.

На листке календаря — «10 декабря. Воскресенье». Обращение к VII Всеукраинскому съезду Советов уже подготовлено. Рядом на рабочем столе Ильича лежат первые наметки речи на предстоящем Всероссийском съезде Советов.

После полудня 10 декабря в Харьков приходит телеграмма Владимира Ильича, переданная из Горок. Дубенко ждал ее на узле связи и повез прямо в театр, где с минуты на минуту должен начать свою работу съезд Советов.

В комнате за сценой много людей. О чем-то совещаясь, у окна стоят Петровский, Фрунзе, Чубарь, Затонский, Скрыпник, Андрей Иванов.

Петровский, прочитав депешу и передавая ее товарищам, говорит:

— Телеграмма Ленина к открытию. А для радиоречи еще есть время…

Из зала в эту комнату доносится все нарастающий гул голосов, взволнованных, перекликающихся, поющих.

Старый театр Мусури весьма вместителен. Сейчас здесь 880 делегатов, сотни гостей с заводов, фабрик, из сел, со всей Украины.

Петровский достал из кармана часы на длинной цепочке белого металла. Ровно шесть.

— Ну что ж, в добрый час… Будем начинать, — сказал он товарищам. И, держа под мышкой потертый портфельчик, пошел из-за кулис к столу президиума.

На секунду притихший зал будто взорвался.

Петровского встретили очень горячо. Съезд своими овациями еще раз подчеркивает, каким авторитетом пользуется у народа этот человек в неизменном сером пиджаке, под которым на сей раз не гимнастерка, а синяя рубаха с отложным воротником, без галстука (галстук он невзлюбил со времен Государственной думы).

Кстати, о думе. Воспоминание о ней не случайно промелькнуло сейчас в сознании Григория Ивановича. Ровно десять лет назад он впервые поднялся на трибуну Таврического дворца, где заседала дума.

До сих пор он помнит, какое чувство охватило его в ту первую минуту.

В глазах будто потемнело. Зал Таврического показался выкрашенным в сплошную черную краску. Черные шевелюры. Черные костюмы и жилетки, блеск моноклей, орденских лент. Даже белоснежные манишки и лысые черепа казались черными.

Перед Петровским чужая, глубоко враждебная аудитория, для которой одно появление на трибуне большевика, екатеринославского токаря — дерзкий вызов думе, всему царскому строю. Каково было выступать перед этим сборищем людей, обстреливающих тебя кинжальным огнем сотен ненавидящих глаз, сборищем, готовым в любую секунду зашикать, заулюлюкать, засмеять и согнать с трибуны.