Для него, делегата Дубового, объединение Советских Республик — вопрос не теоретический, а животрепещущий, выдвинутый жизнью на самый первый план.

16 октября 1922 года сессия ВУЦИКа, считая, что образование союзного Советского государства назрело практически, решает внести вопрос о создании СССР в повестку дня предстоящего VII Всеукраинского съезда Советов.

Бой стенных часов на какую-то секунду отвлек Петровского. И тут же у двери раздался голос, нарочито приглушенный:

— Григорий Иванович, разрешите! — В комнату вошел высокий человек лет двадцати пяти, в военной куртке, галифе и кавалерийских сапогах с голенищами чуть ли не до колен.

— Здравствуйте, товарищ Алексей, — сказал Петровский.

Это был один из помощников председателя ВУЦИКа — Алексей Михайлович Дубенко.

— В театре Мусури были? Антенну устанавливают? — спросил Петровский.

— Нет, пока ничего не получается.

— На три часа вызывайте связистов.

— Пятнадцать ноль-ноль, — повторил Дубенко, записывая. — Немедленно телефонограмму.

— Разговор с товарищем Фрунзе завтра в семь вечера…

Дубенко делал пометки в толстой тетради, которую всегда носил в кармане куртки.

— Да… Проверьте, пожалуйста, в ЦК Комнезама… Я просил вызвать Одинца в Харьков до съезда Советов.

Речь шла о члене Президиума Центральной Комиссии Комитетов беднейших крестьян Украины Одинце Гавриле Матвеевиче. Его, бедняка с Черниговщины, Григорий Иванович знал давно, а в последнее время они часто встречались по работе в ЦК Комнезама.

Председатель ВУЦИКа и глава украинского Комнезама стремились постоянно общаться с людьми, работающими в различных районах Украины, в разных сферах советской жизни. Кроме личных поездок, еженедельного приема сотен ходоков Петровский хотел всегда знать доподлинное мнение по всем важным вопросам рабочих, крестьян, партийцев, местных работников, делегатов.

2

Черниговская делегация выезжала на Всеукраинский съезд Советов восьмого декабря. Но Одинцу нужно было до съезда побывать в ЦК Комнезама, и Гаврил Матвеевич отправился в Харьков на несколько дней раньше. Шестого декабря он уже был в столице.

Трудовой Харьков радостно взволнован. Говорят, ждут Ленина на VII Всеукраинский съезд Советов.

Одинца направляют в гостиницу «Метрополь». Там будет жить черниговская делегация. И первый, кого он здесь встречает, — Дубовой, с которым его давно познакомил Петровский. Дубовой тоже избран на съезд Советов. Первый вопрос Одинца:

— С Григорием Ивановичем виделся?

— Нет.

— Надо его расспросить. Ленин приезжает на наш съезд. Правда ли это?

Дубовой ответил:

— По телефону будет говорить на съезде.

— По телефону со всеми делегатами? — в вопросе Одинца прозвучало удивление.

Вместо ответа Дубовой неторопливо достал из кармана аккуратно сложенный вчетверо газетный лист — это был номер харьковского «Пролетария»:

— Читай.

В правом углу страницы крупным жирным шрифтом было напечатано:

«Тов. Ленин в Харькове.

Предполагается выступление тов. Ленина, который в Москве произнесет у радиотелефона слово к съезду Советов. Благодаря поставленным в зале заседания съезда усилителям, все делегаты будут слышать вождя мировой революции…»

3

«Всем! Всем! Всем!»

С первых часов Октября Ленин широко использовал возможности радиотелеграфа. В новую жизнь врывались короткие ленинские радиограммы. Они были созвучны ритмам и динамике революционной эпохи.

В городах, на железнодорожных станциях радисты на языке точек и тире принимали сообщения, распоряжения революционного правительства, расшифровывали и размножали их. Но Ильич мечтал о новых способах массовой информации, о возможности непосредственно по радио обращаться к народу.

Он сразу оценил выдающиеся научные идеи в области радио М. А. Бонч-Бруевича и находил время непосредственно заниматься делами созданной в революцию Нижегородской радиолаборатории. Бонч-Бруевичу вместе с его помощниками удалось создать сложнейшую радиоаппаратуру, которая сделала возможным осуществление ленинской мечты.

Зимней ночью девятнадцатого года радисты впервые услыхали в своих наушниках вместо сигналов азбуки Морзе человеческий голос:

«Алло! Алло! Говорит Нижегородская радиолаборатория… Раз… два… три…

К концу 1919 года лаборатория уже вела пробные передачи речи и музыки на расстояние.

Потом опытный передатчик, поставленный в Москве на старой Ходынской радиостанции, начал усиленно осваивать эфир.

Первые опыты радиотелефонии, как тогда называли радиовещание, были обнадеживающими. Ленин увидел в них возможность в недалеком времени вести разговор сразу с миллионными аудиториями.

Председатель ВУЦИКа Г. И. Петровский и заместитель председателя Совнаркома УССР М. В. Фрунзе как члены ЦК РКП полностью осведомлены, какое значение Ленин придает развитию радио и какие практические вопросы радиодела он постоянно выдвигает в Политбюро, Совнаркоме.

Они знакомы и с письмом Бонч-Бруевича — его разослали по указанию Ленина.

«…В нашей технике, — недавно докладывал Ленину этот ученый, — вполне осуществимы передачи живой человеческой речи на возможно далекое расстояние…»

После окончания гражданской Михаилу Васильевичу и Григорию Ивановичу часто приходилось ездить в Москву. Для нового пейзажа московских улиц стали привычными разъездные грузовики с громкоговорящими установками.

Как-то в октябре двадцать второго во время Пленума ЦК, принявшего ленинский план формирования Союза ССР, Фрунзе с Петровским ехали в открытой машине по Москве. Подъезжая к Театральной площади, они еще издали услыхали голос оратора и увидели скопление людей.

Петровский попросил остановить машину. Оба вышли из автомобиля. Рупор, под которым собралось много народу, разносил над площадью голос диктора. Передавали устную газету РОСТА.

И здесь, на площади, у Фрунзе, впервые наблюдавшего такую массу радиослушателей, вдруг возникла идея. Он хотел тут же поделиться ею с Григорием Ивановичем, но воздержался, подумав, что сначала надо кое о чем расспросить специалистов.

Ехали молча.

Фрунзе задумался. У Михаила Васильевича была отменная зрительная память. Он тотчас представил себе страницу машинописи (вдруг всплыла даже такая деталь — шрифт синий) — подписанное Лениным постановление СНК о сооружении Центральной радиостанции. Радиус действия будущей станции две тысячи верст.

Тем временем Григорий Иванович под впечатлением увиденного на московской площади подумал о приемопередающей станции, которую сооружали в Харькове. Он спросил Михаила Васильевича, когда станция будет готова.

— Основные работы закончены. Начали освоение, — ответил Михаил Васильевич, продолжая думать о своем и решив обязательно переговорить с наркомпочтелем Довгалевским.

Вечером Фрунзе по телефону разыскал руководителя связи.

— На каком максимальном удалении от Москвы теперь слышен радиоголос новой станции? Я имею в виду передачу живой речи.

— Пока примерно в районе двухсот пятидесяти верст.

— Станция рассчитана на вещание радиусом в две тысячи верст?

— Именно так, — отвечал Довгалевский, думая, к чему клонит свои вопросы Михаил Васильевич, и тут же добавил: — Трансляция речи на далекие расстояния пока остается хоть и очень близкой, но еще не решенной задачей.

— Меня интересует, как скоро станет возможной передача речи по радио для Харькова.

Последовала пауза, длившаяся секунду-другую, далее Фрунзе услыхал:

— Затрудняюсь сейчас точно ответить на ваш вопрос.

— До Харькова всего семьсот двадцать верст.

— Представляю себе.

— Товарищ Довгалевский, а при особой необходимости, — продолжал Фрунзе, — мы могли бы осуществить трансляцию речи из Москвы для Харькова?