Себе родимому и всем тем,

кто меня любил и любит, посвящается.

О. Буревший (субличность автора)

Высказывания вымышленных персонажей не всегда

отражают мнение автора по такому поводу.

Любые совпадения имен, образов и событий случайны.

Глава 1

Проблемы, как и новых знакомых,

вовсе не обязательно приглашать.

Они все равно припрутся сами.

О. Буревший

Он неподвижно лежал на чем-то твердом. В ноздри настойчиво лез запах ладана и горящих свечей. Рядом слышались негромкие голоса и всхлипывания. Он вдруг понял, что находится в позе покойника в открытом гробу. Неужели он умер? Он попытался открыть глаза и пошевелить конечностями, но не смог. Но ведь он же все понимает – значит жив! Его могут похоронить заживо! Нужно закричать! Но губы отказывались повиноваться. Ужас перехватил горло. И тут крышка гроба опустилась, раздались гулкие удары забиваемых молотком гвоздей.

Лежащий поперек дивана голый бородатый мужчина с криком «Я живой!» распахнул глаза, сначала недоуменно, а затем с облегчением огляделся и прислушался. Во входную дверь настойчиво и громко стучали. Спустив ноги на пол, он попытался нащупать тапочки, но пятки сиротливо заскользили по холодному паркету, не находя привычного теплого пристанища. Вздохнув, он закутался в махровый, доходящий почти до пят, белый с красными иероглифами халат, и босиком нехотя потрусил к двери. С ворчливым возгласом: «Ну кто там приперся в такую рань?» припал к глазку, присмотрелся и стал неторопливо открывать дверь.

– Ну, ты даешь, Сергуня, – пробасил стоявший на пороге коротко стриженый, невысокий широкоплечий брюнет лет сорока с небольшим. Впечатление он производил двойственное. Из не доходящих до колен защитного цвета шорт торчали умеренно кривоватые ноги в белых носках, обутые в коричневые кожаные сандалии на толстенной подошве. Сквозь расстегнутый ворот белой тенниски с таинственной надписью на груди “This game has no name”, заправленной под широкий кожаный ремень, выглядывал лоскуток рыжевато-волосатой груди, на которой торжественно покачивалось золотое украшение в виде маленького блюдечка на массивной цепочке. Сработано оно было, по-видимому, ювелиром с тяжелым детством и криминальной юностью, который еще в те далекие годы усвоил на всю оставшуюся жизнь, что главными достоинствами любой золотой вещи являются ее размеры и вес. На курносом носу покоились овальчики затемненных стекол в почти незаметной золотистой оправе, в которых проблескивали проницательные глаза. Поигрывая бицепсом, крепыш указательным пальцем левой руки крутил связку ключей с брелком в виде пирамидки. Это был Виктор Смуров, известный в городе адвокат.

– Какая рань? Дело к обеду, светило на отдых скоро пойдет, а ты все дрыхнешь! Опять целую ночь водочку потреблял с бабочками – стрекозками, мотыльками ночными? И что ты эту стукалку на дверь присобачил, не можешь, как все нормальные люди звонок поставить, а то торчу здесь целую вечность, тарабаню железякой, рука уже устала, а ты, как таракан Рейдом мореный, еле перебираешь лапками и держишь друга у входа.–Произнося этот монолог и бесцеремонно обходя хозяина, гость уверенно протискивал свое мускулистое тело через коридор в комнату.

– Э, Витек, я, насколько мне помнится, скорую юридическую помощь на дом не вызывал, и спать могу, сколько хочу. Я свободный художник, а не подневольный чиновник. Тем более что вчера не слабо сдал две картины и заслужил небольшой отдых. Так чем обязан столь внезапному визиту, ты ж почти месяц ко мне не заявлялся?

– Ой, не выступай, Пикассо, ты же знаешь, я просто так бы без звонка не приехал. Кое-что случилось, и кажется, у нас с тобой наметилась общая проблемка. – Гость уже успел войти в комнату и развалиться в обитом серой кожей широком кресле с огромными подлокотниками, напоминающими отрубленные ноги слона. Но едва он вальяжно обмяк в кресле, как тут же с высокотональным возгласом «Б…ть!», означающим в просторечье обращение к падшей женщине, резко вскинул правую ногу, на которой висел урчащий белый с черно-коричневыми пятнами шерстяной шар.

– Дуня, фу! – хозяин вцепился обеими руками в шар, последний распрямился, показалась мохнатая зубастая пасть с черной пуговкой носа без каких-либо признаков глаз и саквояжеобразным туловищем. Существо издало протяжный воющий звук, зашлось в лае и засучило короткими белыми ножками.

– Ну и зараза твоя Дунька! Смотри, прокусила мне ремень на сандалии, хорошо за палец не ухватила. Сколько я ей конфет скормил, и вот она благодарность!

– Ну, ты же знаешь, она терпеть не может, когда кто-то садится в ее кресло. – С этими словами собаковладелец одной рукой приподнял недовольно ворчащее существо за шкирку, а другой погладил по пушистой голове.

Из-под приглаженных прядей показался кругленький хитренький глазик, лапки перестали молотить воздух, а короткий обрубок хвоста, в свою очередь, стал заискивающе подрыгиваться. Только очень опытный собачник мог бы признать в этом взъерошенном бурдюке породистого фокстерьера – грозу лис и норного охотника.

– А кстати, где мои тапочки, а чудовище?

Глазик невинно закатился, мохнатая тушка безвольно обвисла и застыла в тревожном ожидании. Продолжая держать собаку, хозяин опустился на колени. Пошарив свободной рукой под креслом, он достал два довольно странных предмета: один из них напоминал стельку от обуви с приставшим обрывком ворсистой ткани, а другой – обезглавленный тупой пилой шлепанец с изжеванными краями.

– Боже мой, я только неделю назад их купил, и во что ты их превратила! Какая же ты мстительная злобная тварь! Ну, прогнал я тебя с кровати, так ведь я же не один там лежал. Ну, не дал с утра покушать, так тебе же только полезно немного поголодать, смотри, как разбухла. И за такую малость так жестоко со мной поступить! – Горестно покачивая головой, хозяин обгрызенным остатком тапка шлепнул фокстерьершу по пухленькой попке и опустил на пол.

Провинившаяся Дуня с пронзительным визгом, наверняка всполошившим бы предчувствием близкой смерти всех свиней в округе, если бы таковые там оказались, встрепенулась и, с неожиданной для ее комплекции резвостью скользя когтями по паркету, молниеносно скрылась в неизвестном направлении.

– Ну что с ней делать? Характер ужасный, но прикипел я к ней душой, к тому же благодаря ей, я так и не женился, а ведь сколько раз мог вляпаться! А так, поживет у меня очередная подруга пару недель и начинает ставить условия: «Или я, или эта подлая кусачая сучка!» А что тут выбирать, особенно когда есть время подумать. Ясно же, что собака и спокойнее, и надежнее…

– Ладно, Пикассо, я все-таки по делу.

– Ой, Витек, чтобы говорить о делах, мне нужно сначала кофейку с коньячком в себя залить. А ты будешь?

– Разве что кофе, я же за рулем.

– За рулем или с рулем, а что-нибудь попьем. – Хозяин квартиры, сверкая голыми пятками, прошлепал на кухню и забренчал посудой.

Через несколько минут он вкатил в комнату сервировочный столик, на малахитовой поверхности которого стояли две чашки с дымящимся темным напитком, одна тарелочка с нарезанным сыром, а другая – с присыпанными сахаром ломтиками лимона, а также наполовину опорожненная бутылка коньяка в окружении трех пузатеньких рюмок. Бородач подвинул ближе еще одно кресло и уселся в него, пожав под себя голые ноги.

– Кстати, Витек, всегда забываю тебя спросить, зачем ты таскаешь на себе это золотое блюдо? Для понту, что ли?

– При чем тут понт?! Это же защита для моей грудной чакры, чтобы никакая зараза не смогла меня сглазить. Видишь, эта штука имеет вогнутую форму и зеркально отполированную поверхность. Поэтому она обладает способностью отражать негативную энергию и не дает на меня воздействовать энергетическим вампирам и прочим недоброжелателям.