Правительство также хорошо понимало, что без обеспечения переселенцев хлебом невозможно их закрепление в Сибири. Вначале продовольственный вопрос пытались решить путем ежегодной поставки хлеба из Чердыни и Поморских областей; хлебом перед отправлением в Сибирь предусмотрительно запасались и служилые и промышленные люди; для Сибири организовывались единовременные и значительные закупки продовольствия, помимо северных «сошных запасов». Но по мере углубления в сибирскую территорию и усиления миграции за Урал подобные методы хлебоснабжения все меньше себя оправдывали: они были слишком дороги, требовали больших затрат времени и, главное, были слишком ненадежными. Внутриполитические потрясения, транспортные и иные неувязки ставили русское население Сибири на грань голодной смерти (как это- бывало в грозные годы «Смутного времени») [6, № 146; 4, № 5]. Поэтому курс на создание за Уралом собственной продовольственной базы был единственно верным и вполне естественным и прослеживается уже В документах конца XVI в., предписывающих, «чтобы вперед всякий был хлебопашец и хлеба не возить» [111, с. 63; 58, т. 2, с. 33; 73, с. 46]. Впрочем, первые поселенцы чаще всего брались за соху по собственной инициативе. Их усилий, однако, долгое время было недостаточно для самообеспечения зауральских территорий: в Сибири слишком много было людей, не имевших возможности заниматься земледелием (либо из-за своей загруженности другими занятиями, либо из-за проживания в «непашенных» городах). Проблему могла решить лишь крестьянская колонизация края.
Первоначально для создания за Уралом собственной продовольственной базы правительство пыталось просто переводить «на вечное житье» в «новую государеву вотчину» крестьян из европейской части страны (прежде всего Поморья, затем Среднего Поволжья). Первые сведения о таких переводах относятся к 90-м годам XVI в. и касаются — водворения нескольких десятков крестьянских семей под Тюменью, Пелымом, Верхотурьем, Туринском [149, с. 38]. В дальнейшем сугубо принудительные методы формирования земледельческого населения сохраняли свое значение лишь для наиболее отдаленных районов Сибири. Там на плечи крестьян-сведенцев еще длительное время ложилась основная тяжесть работ по устройству «государевой пашни». Для остальной же территории более широко стал применяться иной путь — вербовка для переселения в Сибирь добровольцев из Европейской России (главным образом в Поморских и западноуральских уездах) по принципу: «от отца сына, и от брата брата, и от дяди племянника, и от сусед суседов», давая при этом для обзаведения хозяйством подмогу и льготы.
Однако по мере усиления миграционных процессов на первый план стал выдвигаться набор в крестьяне «вольных гулящих людей» уже непосредственно в Сибири. Последнее, являясь одной из форм использования правительством вольнонародной колонизации, было характерно для уже предварительно освоенных в ходе принудительного переселения районов и приняло широкие масштабы главным образом лишь во второй половине XVII в. Вольные переселенцы, поверстанные в «государевы крестьяне» на новых землях, завершали их сельскохозяйственное освоение и в свою очередь служили правительству источником для пополнения контингента переселенцев, направлявшихся «по указу» в более отдаленные и менее освоенные районы [147, с. 31–32; 68, с. 37–43; 70, с. 47].
Для организации земледельческого хозяйства требовалось гораздо больше средств, чем для пушного промысла. Переводимые в Сибирь крестьяне получали от государства деньги «на подъем», а также «подмогу» и ссуду для обзаведения хозяйством на новом месте и освобождались на некоторое время от повинностей. История освоения Сибири подтверждает справедливость известного марксистского положения о том, что господствующий класс обычно выступает не только как угнетатель, но и как организатор производства.
«Подмога», ссуда и льгота являлись мощным средством привлечения «охочих» людей на сибирскую пашню. Безвозмездная помощь новоприборному крестьянину предоставлялась как деньгами, так и зерном, инвентарем, скотом; ссуда также могла быть и денежной, и натуральной. На раннем этапе освоения стимулирующие развитие земледелия меры обычно применялись в полном комплексе, а размеры «подмоги» и ссуд были, как правило, довольно значительными. Они сильно варьировались в различных уездах в зависимости от складывавшихся там условий и со временем стали связываться с взятыми на себя крестьянами обязательствами по несению «тягла» (столько-то рублей за обрабатываемую десятину «государевой пашни»). Особенно велика была помощь крестьянам, переселявшимся в Сибирь «по указу» в конце XVI в., и тем, кто позднее «ставился на пашню» в отдаленных восточных уездах: в 1590 г. переселявшимся за Урал крестьянам Усольского уезда казна выдавала по 25 руб., а земские власти добавляли к этой «подмоге» по 110 руб.; в 1593 г. 10 семей с Вычегды и Выми получили при переводе в Сибирь по 60 руб., а в Якутском уезде в 40—50-е годы XVII в. крестьяне получали по 30 руб., 2 лошади, «пашенный завод», хлеб и ссуду (на два года 30 руб.) [147, с. 39–44; 70, с. 42–43; НО, с. 206–207; 73, с. 101].
В дальнейшем сибирская администрация в соответствии с предписанием действовать «смотря по тамошнему делу» и исходя из прожиточности переселенцев уменьшала размеры материальной помощи и стремилась ограничиться одной льготой, как это обычно было в более благоприятных для развития земледелия окраинных районах Европейской России. Правда, на большей части Сибири постепенно уменьшавшиеся «подмога», ссуда и льгота сохранились до конца XVII столетия. Нельзя, однако, не отметить, что при всей значительности государственной помощи новоприборным крестьянам на ранних этапах освоения размеры «подмоги» и ссуды чаще всего, видимо, являлись недостаточными для налаживания хозяйства. На этот счет есть прямые указания самих крестьян; о том же свидетельствуют постоянные задержки с возвращением ссуд [68, с. 73; 147, с. 45–46; 12, с. 85].
Аналогичные меры для привлечения на свои земли крестьян принимали и монастыри. Правда, в Сибири их деятельность встречала серьезные ограничения со стороны правительства, и возможностей для оказания материальной помощи крестьянам при заведении пашни у монастырей было меньше, чем у государства. Однако и за Уралом, практически целиком базируясь на вольно-народной колонизации и проявив большую изобретательность, духовные феодалы сумели закрепить за собой определенную часть крестьянства (к концу столетия — около 14 %), компенсируя меньшие размеры «подмоги» уменьшением повинностей и опутывая осевших на монастырских землях поселенцев кабальными обязательствами [73, с. 118–121].
Частные лица также сыграли определенную роль в привлечении на сибирскую пашню крестьянского населения. Широко известны деятельность Строгановых на северо-западном Урале и их вклад в освоение уральских земель. Вотчины Строгановых длительное время служили для части крестьян как бы перевалочным пунктом на пути в Сибирь. Ряды сибирского крестьянства пополнялись и в результате деятельности торговых людей. Снаряжаемые ими для пушного промысла промышленники, как уже отмечалось, нередко оседали в Сибири в качестве государевых крестьян.
Новое земледельческое население привлекали в Сибирь и сами крестьяне. Из их среды выходили так называемые слободчики, которые организовывали по собственной инициативе поселения и «сажали» там на «государеву» пашню «охочих людей». Такая практика, напоминавшая деятельность так называемых подрядчиков-локаторов (агентов по заселению новых земель) на территории средневековой зарубежной Европы [56, с. 50], была занесена в Сибирь из Поморья и просуществовала до конца XVII в. Правительство доверяло слободчикам первоначальное устройство крестьян (на льготных условиях) и управление ими. Как писал известный сибиревед-архивист И. Н. Оглоблин, «для малонаселенной Сибири эти слободчики были находкою». Действительно, в 1630–1690 гг. они основали 25 слобод (главным образом в Западной Сибири), привлекавших крестьян гораздо больше, чем селения, основанные по правительственной инициативе. Известно, однако, что представители царской администрации часто не доверяли слободчикам и стремились поскорее лишить их власти [95, с. 145; 73, с. 90–91].
