Вследствие золотой блокады Советское государство в 1920–1921 гг. при обмене золота на иностранную валюту понесло значительный ущерб, оцениваемый суммой в 45 млн. довоенных золотых рублей.^{489}

Попытки возобновления лесоэкспорта, предпринятые Советской Россией в 1920 г., также натолкнулись на новую, «лесную блокаду» со стороны английских деловых кругов. В течение 1920 г., когда стала налаживаться практическая работа в области внешней торговли, В. И. Ленин и руководимый им Совнарком вникают во многие вопросы, связанные с ее организацией, мобилизацией экспортных ресурсов страны.

Большое внимание В. И. Ленин уделял вопросу использования сырьевых богатств страны, и в частности леса, в целях возобновления экспорта. Уже в апреле 1920 г. он направляет телеграмму в Петроград, требуя «немедленной организации лесного экспорта», и намечает при этом ряд мер для приведения в порядок Петроградского порта. О работе в этом направлении В. И. Ленин предлагает раз в неделю сообщать ему по телеграфу.^{490}

10 сентября 1920 г. В. И. Ленин в телефонограмме, направленной в ВСНХ и Наркомвнешторг, вновь отмечает острую экономическую и политическую необходимость организации лесного экспорта.^{491}

Эти указания председателя Совнаркома были выполнены, и уже 28 сентября В. И. Ленин подписал подготовленное А. М. Лежавой (Наркомвнешторг) и. Д. И. Курским (Наркомюст) постановление СНК РСФСР о заготовке экспортного сырья.^{492} Но лесной экспорт начинался в сложнейших условиях. Еще в марте 1920 г., после прекращения оккупации Архангельска английскими экспедиционными войсками, по инициативе брокерской фирмы «Фой Морган и К°» была создана наблюдательная комиссия бывших русских лесоторговцев и их агентов с целью организовать слежку за возможными отправлениями экспортных лесоматериалов советскими организациями с национализированных заводов, расположенных близ беломорских портов. Для этого в некоторые портовые города были посланы доверенные лица, чтобы наложить арест на такие грузы,^{493} В результате одна из первых сделок советской кооперативной делегации, заключенная 24 июля 1920 г. с лондонской фирмой «Джеймс Сэгор и К°» о продаже ей 8 тыс. кубометров фанеры с национализированного Старо-Русского фанерного Завода, столкнулась с. «лесной блокадой». Завод и склады до революции принадлежали ревельскому акционерному обществу «А. М. Лютер». Когда груз фанеры прибыл в Лондон, бывший владелец завода, получивший соответствующую информацию от «наблюдателей», потребовал наложения ареста и передал дело в суд.

Несмотря на то что фирма «А. М. Лютер» была эстонской и все претензии между РСФСР и Эстонией были ликвидированы в результате заключения договора от 2 февраля 1920 г., суд первой инстанции 21 декабря 1920 г. решил дело в пользу Лютера на том основании, что Советское правительство не признано Англией и поэтому не может распоряжаться национализированным имуществом бывших собственников по своему усмотрению. Вслед за тем последовал иск Сэгору бывших владельцев фанерных заводов Парфииа и Окуловки, часть продукции которых также была обнаружена в партии фанеры, прибывшей в Лондон.^{494} Зимой 1920–1921 гг. потребовали ареста лесоматериалов, прибывших из Архангельска на пароходе «Сольборг», бывшие владельцы-лесопромышленники фирмы «Бр. Вальневы». Дело также было возбуждено по инициативе «наблюдательной комиссии».^{495}

«Лесная блокада» по существу сорвала советский лесоэкспорт в 1920 г., намечавшийся в весьма широких размерах. Ее последствия привели к тому, что вывоз лесоматериалов за этот год хотя и составил примерно треть стоимости советского экспорта, достиг лишь примерно 0.3 % по отношению к 1913 г. Всего было вывезено 5 тыс. тонн лесоматериалов на полмиллиона рублей золотом.^{496}

«Лесная блокада» показательна не только как проявление политики торговой блокады Советской России по отношению к данной, определенной статье советского экспорта. Она свидетельствовала о том, что остаются вообще в силе самые серьезные препятствия на пути хотя бы ограниченного вывоза товаров на иностранные рынки, препятствия, вытекавшие из неравноправных политико-юридических условий, в которых продолжало находиться Советское государство. Наркомвнешторг в 1920 г. фактически не имел реальных гарантий против конфискации любой партии экспортного груза и не мог продавать товары там, где для этого существовала наиболее благоприятная конъюнктура. Поэтому в соответствии с указаниями СНК он «не выпускал до сих пор сколько-нибудь заметных количеств экспортных товаров на внешний рынок».^{497}

Первый опыт взаимоотношений со странами Запада показал, что окончательная ликвидация системы блокады Советской России в той ее форме торгово-политической дискриминации и изоляции, как она сохранялась на протяжении значительной части 1920 — начала 1921 г., возможна лишь с установлением договорных отношений хотя бы с рядом ведущих капиталистических стран. Этой цели и были подчинены все действия советской дипломатии, после того как выявилась бесперспективность договориться с представителями Верховного экономического совета об условиях нормализации отношений между РСФСР и союзными державами.

16 мая, после полуторамесячного бесплодного пребывания в Копенгагене, советская «кооперативная делегация» (В. П. Ногин, С. З. Розовский, Н. К. Клыш-ко) по договоренности с правительством Великобритании прибыла в Лондон. Через десять дней к ней присоединился и Л. Б. Красин с экспертами. Отражая настроения трудящихся Великобритании в связи с этим событием, газета «Дейли геральд» писала: «Мы уверены, что правильно истолкуем общее мнение английских рабочих организаций, если скажем Красину и Ногину, что мы искренне приветствуем их и надеемся, что их присутствие в Англии быстро приведет к возобновлению торговых сношений». Вопреки распоряжению правительства — не устраивать никакой публичной встречи советским представителям — лондонские улицы были запружены народом, и машина, в которой ехали Красин и его спутники, с трудом прокладывала путь через приветствующую их толпу.^{498}Реакция же партнеров по переговорам была значительно сдержаннее.

В июне начались и были безрезультатно закончены новые переговоры с представителями Верховного экономического совета, которые снова свелись к выяснению позиций обеих сторон, причем стало окончательно ясно, что делегаты Англии, Франции, Италии и Бельгии не имеют никаких полномочий для решения вопроса о возобновлении торговли с Советской Россией.^{499} Гораздо более важными для советской делегации были начавшиеся прямые переговоры с английским правительством.

31 мая 1920 г. к небольшому старинному особняку на Даунинг-стрит, 10 — резиденции британских премьер-министров — подъехал автомобиль, из которого вышли Л. Б. Красин и секретарь советской кооперативной делегации Н. К. Клышко. Гостей провели в кабинет премьер-министра Д. Ллойд Джорджа. Для участия в переговорах с советскими представителями, кроме хозяина, там собрались английские министры — Бонар Лоу, Джордж Керзон, Роберт Хорн, член парламента Сесиль Хармсворт. Приглашены также были Е. Уайз, секретарь премьера Ф. Керр и др.^{500} Войдя в кабинет, Л. Б. Красин стал здороваться со всеми присутствующими за руку. Наконец, очередь дошла до представителя консерваторов в кабинете, министра иностранных дел Керзона, убежденного противника каких бы то ни было отношений с Советской Россией, По своему положению он-то и должен был вести переговоры с кооперативной делегацией, но категорически отказался от них, предоставив дело Ллойд Джорджу и министру торговли Р. Хорну. Тут-то и произошел весьма характерный инцидент.

Керзон стоял спиной к камину, заложив руки за спину. Красин протянул ему руку, но тот не сдвинулся с места и не изменил позы. Создавшееся напряжение разрядил Ллойд Джордж; «Керзон, будьте джентельменом!» — раздраженно сказал он. Тогда британский министр иностранных дел медленно и нехотя обменялся рукопожатием с Л. Б. Красиным.^{501}