— Куда ты хочешь меня поставить? —тихо спросила я.

— Посиди немного. Сначала я должен покрасить манекены.

Я пожала плечами и пошла отдохнуть в машину.

Со своей точки обзора я два часа наблюдала, как Гил превращает пластиковые манекены, обтянутые кожей, в разноцветные продолжения логотипа КОХЛЗ. По одному на каждую букву, их руки были расположены под углом, а их жесткие, идеальные тела легко вписывались в здание.

Когда пришло время Гилу рисовать меня, он поставил меня на букву «О».

Естественно.

Пока он манипулировал моими руками и ногами так, что я изогнулась основанием буквы моего имени, от его кожи к моей пробегали электрические разряды. Казалось, мы навсегда будем обречены страдать от такой связи.

Мы избегали смотреть в глаза друг друга, оба были зажаты в тисках вины.

Когда Гил расположил меня, я осталась сидеть между фальшивыми моделями, изо всех сил стараясь быть такой же вытянутой и безупречной, как они.

— Почему манекены? — Я напряглась, когда первая щекотка кисти Гила лизнула мое плечо — плечо, очищенное от шрамов и чернил.

— Потому что у меня не хватает живых холстов.

— Оу.

Я зажмурила глаза, когда он заменил кисть на аэропистолет, с шипением распыляя краску и холод на мою плоть, быстро окрашивая меня в лаймовый, мятный и лесной зеленый цвета, чтобы я слилась с логотипом КОХЛЗ — полное погружение в дизайн.

Я открыла рот, чтобы спросить, в чем именно заключалось задание, но Гил устало покачал головой.

— Пожалуйста, не говори. Не двигайся. Ничего не делай, пока я не закончу. Я не смогу работать, если ты это будешь делать.

И я закрыла рот.

Он кивнул в знак благодарности и, забыв о том, что я живая, сосредоточился на своем ремесле.

Я изо всех сил старалась свести свои подергивания и вздохи к минимуму, пока аэропистолет сменялся губкой, а губка становилась тонкой кисточкой, добавляя глубину и реальность, имитируя недостатки логотипа и шрамы времени.

Вокруг собиралась толпа, тыкающая пальцами на уже замаскированные манекены, а затем на меня, пока я медленно растворялась. Гил работал быстро. Его техника была безупречной, пока он покрывал меня слоем краски за слоем. Солнце меняло углы, и он добавлял более глубокие тени. Поднялся ветерок, и он обхватил рукой наконечник аэрографа, чтобы сохранить правильное распыление.

Я снова погрузилась в его талант. Меня поразило, как он отгораживался от всего мира, пока рисовал. Не было ни меня, ни их, ни нас. Только он и его творение.

Но даже отдаваясь своему творчеству, на его лице застыло напряжение.

Он не был счастлив.

Не был доволен и не гордился своей работой.

Каждый раз, когда тот наклонялся, чтобы рисовать вокруг моего горла, или тяжело сглатывал, когда проводил кистью под моей грудью, мне хотелось его поцеловать. Хотелось, чтобы он извинился, так же, как и я хотела извиниться. Мне нужно было заверить его, что несмотря на то, что произошло между нами, я никогда не попрошу его поставить меня выше своей работы.

В течение двух долгих часов Гил не позволял мне поймать его взгляд, сосредоточившись на том участке моего тела, который тот рисовал. Когда он провел кистью между моих грудей и по покрытому пэстисом соску, ощущения были не такими эротичными, как при обнажении.

Моя спина болела от скручивания. Руки затекли от того, что находились выше головы. А ноги дрожали от постоянного нахождения в таком положении.

Гил работал быстро, но недостаточно, и к тому времени, как он достиг пальцев ног, а толпа аплодировала тому, как хорошо я превратилась в бренд универмага, мне уже хотелось есть, отдохнуть и принять душ.

Не успела высохнуть краска, как Гил переключил свое внимание на другую часть своего задания. На полпути к его картине появился менеджер с коробкой товаров и попросил Гила найти места в его дизайне, чтобы показать ассортимент товаров.

Гил выбрал шарф из черной ткани, который он набросил на кончики моих пальцев, глянцевую синюю сумочку, которую положил у ног манекена рядом с «K», игрушечный поезд на вздернутой ладони фигурки «Х», серебряный тостер, балансирующий на вздернутой ноге модели «З», и клюшку для гольфа, пронзенную в руках манекена «Л».

Каждый из нас что-то держал в руках, но Гил не использовал и малой толики предоставленных вещей, предпочитая сохранить простоту четырех поддельных и одной живой женской иллюзии в качестве своего шедевра.

Хмурое выражение его лица и напряженность в плечах говорили о том, что он ненавидит все, что связано с этим заказом.

Честно говоря, мне тоже не понравилось.

Он казался надуманным и коммерческим. Не хватало оригинальности и воображения.

Мой желудок заурчал, когда Гил встал и потер подбородок руками в зеленых пятнах. Его губы подергивались, напоминая о моем аппетите прошлой ночью.

— Я скоро тебя покормлю.

Мягкость в его голосе была полярно противоположна тому морозу, который был раньше.

Скованность и страдание, которые росли, пока он рисовал меня, растворились в одно мгновение.

— Мне так жаль, Гил.

Он вздрогнул.

— Не нужно извинений. — Собрав свои кисти, Гил добавил: — Это я прошу прощения. Я не... я обычно не такой вспыльчивый. И не должен был так раздражаться. — Он грустно улыбнулся, подправляя тени на моей щеке. Его губы были так близко к моим, в то время как его лицо напряглось в сосредоточенности.

Наши глаза встретились.

Наши сердца колотились в унисон.

Он отступил назад со вздохом.

Бросив использованную кисть в свой контейнер, Гил пробормотал:

— Ты просто застала меня не в то время, вот и все.

С этим загадочным комментарием он подхватил коробку под мышку и повернулся, чтобы поставить ее на подставку.

Я проследила за ним, расширившимися от страха глазами при виде двух полицейских, появившихся словно из воздуха.

— Вы Гилберт Кларк? — спросил один из них с волосами цвета соли и перца.

Гил напрягся, вздрогнув от того, что ему в лицо сунули полицейский значок.

— Смотря кто спрашивает.

— Я офицер Хойт, а это офицер Марлоу.

Марлоу с блестящими каштановыми волосами грубо кивнул:

— Здравствуйте.

Гил не ответил на приветствие. Его мышцы напряглись, словно он был готов впечатать их обоих в бетон.

Офицер Хойт убрал свой значок обратно в карман пиджака.

— Мы хотели бы поговорить с вами.

Гил бросил на меня взгляд через плечо. Он старался, чтобы это не выглядело озабоченно и нетерпеливо, но я провела с ним слишком много времени. И снова научилась читать его. Поэтому увидела правду.

В его взгляде был чистый ужас и неоспоримое желание бежать.

Я храбро улыбнулась ему, прекрасно понимая, что не могу пошевелиться. Хотела сказать ему, чтобы он не боялся.

Я уверена, что это обычная рутина.

Он слегка кивнул, как будто услышал мою молчаливую поддержку. Переложив коробку в другую руку, он пробормотал мне:

— Не двигайся. Мне еще нужно сделать снимки.

Гил сжал губы, когда направился к своей машине.

Меня охватило ужасное предчувствие.

Почему полиция хотела поговорить с ним? В качестве консультанта или потому, что у них есть улики...

У них не может быть улик, потому что Гил ничего не делал.

Мое сердце сжималось, пока полицейские следили за каждым шагом Гила.

Все, что я хотела сделать, это последовать за ним и бороться за его невиновность.

Потому что он был невиновен.

Гил не убийца.

Пот струился по моей раскрашенной кожей.

Я боялась. Боялась влюбиться в него. Боялась, что мне будет больно. Боялась того, что может случиться. Теперь боялась, что они заберут его и что я больше никогда его не увижу.

Полицейские ждали, пока Гил открывал заднюю дверь и ставил коробку внутрь.

— Мы хотели бы задать вам несколько вопросов, мистер Кларк.

— О чем? — Голос Гила лишился всяких остатков эмоций. Холодный и суровый, как всегда. Это была его форма брони против тех, кому он не доверял.