Я был мальчиком, который хотел сорвать с нее одежду и заставить ее вымаливать мое имя.

Я был сыном своего отца, и мой отец любил, чтобы его женщины были раболепными, покорными, и только деньги составляли основу между ними.

Я боялся, что я был таким. Что буду бороться за Олин, только чтобы сделать что-то непростительное.

Это был секрет, который я никогда не смогу ей рассказать, но это помогло сделать мою вторую тайну не такой опасной. Так к чему же я пришел с плохого начала? Это не определяло меня. У меня не было намерения заставлять Олин жить такой жизнью.

— Это значит, что я хочу, чтобы ты знала, кто я, чтобы ты могла решить, хочешь ли ты меня. — Я сделал глубокий вдох. — Я живу в доме шлюх. Мой отец — алкоголик и сутенер. Я не знаю, какая из его шлюх моя мать. Она, вероятно, умерла от передозировки. Моя комната рядом с комнатой шлюхи, клиенты которой не дают мне спать. В доме никогда не бывает еды. Мой отец ненавидит меня и любит это доказывать.

Был только один человек, который мог догадаться, что я пережил ночью, и это была мисс Таллап. И это было только потому, что я не раз истекал кровью над домашним заданием, и она отправила меня к директору с угрозой, что служба защиты детей заберет меня.

Вероятно, именно поэтому я ненавидел и боялся ее.

Пока я вел себя хорошо и скрывал свои частые травмы, мне разрешалось оставаться в ее классе. Если я этого не сделаю, меня исключат из школы, лишат надежды... и Олин.

Прежде чем Олин успела заговорить, я поспешил:

— Я говорю тебе это не для того, чтобы заставить тебя пожалеть меня. Я говорю тебе это, потому что ты догадывалась, и я не хочу обсуждать это снова. Это то, что есть, но это не будет слишком долго. Я собираюсь закончить школу, найти хорошую работу, и скоро у меня будет собственное жилье. Мы будем вместе на наших собственных условиях, и все это дерьмо не будет иметь значения.

Мой тон смягчился, когда она посмотрела на меня.

— А потом... когда у меня будет свой дом, ты будешь приходить ко мне каждый день. И каждую ночь. На самом деле, мы могли бы жить вместе, потому что я никогда не захочу, чтобы ты уезжала.

Она втянула в себя воздух.

— Жить вместе?

Я ухмыльнулся.

— Вполне возможно. Разве не так поступают семьи?

— Ты хочешь быть моей семьей? — она восхитительно ахнула.

— Семья прикрывает друг друга. Они всегда рядом, несмотря ни на что. — Я откинул ее волосы, лаская ее ухо. — Я хочу быть рядом с тобой, а ты уже рядом со мной. Это делает нас семьей. В большей степени, чем те, что у нас есть сейчас.

— Я-я... наверное. — Олин покраснела, когда я провел большим пальцем по ее подбородку.

— Значит, решено. — Я опустил руку и снова схватил ее за бедро, крепко зажав между ног. — После школы мы будем вместе.

— А во время учебы? — Ее голос был до боли робким. — А что теперь?

Притянув ее к себе и заключив в клетку своим телом, я пробормотал:

— Мы вместе.

— А мы? — Она снова покраснела, в ее взгляде светилась насмешка. — Я имею в виду... ты никогда не пытался поцеловать меня.

Я сузила глаза, позволяя флирту исчезнуть в пользу серьезности.

— Поцелуй — это не то, что я могу взять назад. Как только я поцелую тебя, ты будешь моей.

Она вздрогнула.

— Что ж, с таким же успехом ты можешь покончить с этим, потому что...

— Пока нет. — Я встал и поцеловал ее в лоб, вдыхая аромат орхидей и талька. — Скоро.

— Тебе не нужно ждать. Меня не волнует твое прошлое. Ничто в тебе не могло меня отвратить, Гил.

Я вздохнул, когда моя грудная клетка напряглась.

— Я уверен, что есть некоторые вещи.

Ее глаза нервно искали мои.

— Никогда не сомневайся в нас, хорошо?

Ее забота была одной из тех вещей, которые я любил в ней. Она буквально держала мое сердце в своих изящных руках танцовщицы. У нее было больше власти надо мной, чем у мисс Таллап или моего отца. Я бы сделал для нее все, что угодно, и мне становилось все труднее и труднее не говорить ей об этом.

Но пока я не почувствую себя достойным сказать ей, что принадлежу ей, я буду ждать.

Потому что наше обещание было слишком драгоценным, чтобы торопиться.

— Я никогда не усомнюсь в нас, маленький орангутанг. — Я пощекотал ее, намеренно стирая интенсивную связь и приветствуя беззаботную легкость.

— Фу.— Олин сморщила нос, смех сорвался с ее губ. — Думаю, я предпочитаю, чтобы меня называли осьминогом, а не обезьяной.

Я оттолкнул ее, сомкнув ноги и глядя на первую еду, которую кто-либо когда-либо готовил для меня. Блины были больше, чем просто блины. В моих глазах их поедание было в основном браком. Я ответил «да» на вопрос, который она даже не задала.

Мои руки дрожали, когда я схватила нож и вилку.

— Это просто заставило меня решить найти больше обезьян, которые начинаются с О.

— Ты бы не стал. — Олин снова села на свой барный стул, ее щеки радостно вспыхнули.

Нарезав блин, я не ответил, пока не положил вкусную домашнюю еду на язык и не посмаковал его.

Сладкий, как О.

Мягкий, как О.

Идеальный, как О.

Откусив еще кусочек, я пробормотал:

— И ты сказала, что знаешь меня.

Я хотел пошутить, но по какой-то причине Олин замерла. Она долго ничего не говорила, давая мне слишком много места для беспокойства.

— Ты прав. Я знаю тебя. Ты мне нравишься, Гил. Ты мне нравишься независимо от людей, среди которых ты родился. Теперь ты застрял со мной. Надоедливая, назойливая новая семья.

Мне очень хотелось поцеловать ее прямо в губы, которые она нервно кусала. Я хотел доставить ей то же удовольствие, которое она только что доставила мне, будучи такой чертовски милой. Но не мог пошевелиться, потому что если бы это сделал, то не смог бы остановиться.

Я понизил голос.

— Это, наверное, самое худшее, что ты когда-либо могла мне сказать. — Ее великолепные карие глаза пригвоздили меня к месту.

— Почему это плохо — знать, что я прикрываю твою спину? Знать, что мне нравишься ты... несмотря ни на что?

Рискнув, я поменял свой нож на пригоршню ее шелковистых волос. Притянув ее к себе, я прошептал:

— Это почти вызов, чтобы увидеть, с чем еще я могу заставить тебя смириться.

— Продолжай. Я все еще буду здесь.

Изо всех сил пытаясь отстраниться, я с трудом сглотнул.

— Ты знаешь... Я действительно верю тебе

— Хорошо, потому что это правда.

— Возможно. — Я отпустил ее, занятый тем, что отрезал еще один кусок. — Но это значит, что я никогда не смогу тебя отпустить. Никогда.

Олин

– Наши дни –

― Черт, черт, черт.

Понимание вернулось, заставив мои глаза открыться, когда волна боли пульсировала в моем черепе. Новая боль смешалась со старой болью, вырвав стон из моих губ и полный захват тела. Я зашипела себе под нос, прижимая ладони к вискам, пытаясь стереть боль.

Что, черт возьми, произошло?

Кажется, в последнее время я часто задавала этот вопрос.

Фреска в тропическом лесу обрамляла Гила, когда он вышагивал в нескольких метрах от меня, спиной ко мне, обе руки спрятаны в волосах. Его собственные раны, полученные раньше, казались несуществующими, когда он с тревогой мельтешил.

Я перевела взгляд с него на граффити в тропическом лесу, заметив орангутанга в тени и выдру, играющую в реке, блестящей у пола.

Мое сердце сжалось от воспоминаний, а затем забилось в панике.

Полиция.

Похищение людей.

Ничего...

Он закрыл лицо руками.

― Черт, что я наделал? ― Он посмотрел в потолок, словно в молитве, затем зарычал, словно проклиная отсутствие руководства. ― Черт! ― Развернувшись, его взгляд упал на меня, его руки упали по бокам. ― О, слава богу. ― Бросившись ко мне, он упал на колени, где я лежала на его диване. ― С тобой все в порядке. ― Он крепко прижал меня к себе, сжимая до хруста в костях. Его губы коснулись моего ноющего виска, его дыхание было быстрым и взволнованным. ― Слава богу, с тобой все в порядке. ― Все его тело содрогнулось, как будто он держал меня, отпирая все ворота и разбивая каждую стену между нами.